II. «Послѣдніе совѣты Царицы».
Источником другой легенды явился П. Н. Милюков. Я называю Милюкова только потому, что на его "Исторію" в этом случаѣ ссылаются, и что он явился как бы обоснователем легенды. В дѣйствительности, начало легенды положили воспоминанія сыгравшаго активную роль в первые дни революціи чл. Гос. Думы Бубликова (они появились в Нью-Iоркѣ в 1918 г., первый том Милюкова в 1921 г.). В них можно найти такой "анализ" акта отреченія: "одной из основных черт характера семьи Романовых является их лукавство. Этим лукавством проникнут и весь акт отреченія. Во-первых, он составлен не по формѣ: не в видѣ манифеста, а в видѣ депеши Нач. Штаба в Ставку. При случаѣ это кассаціонный повод[234]. Во-вторых, в прямое нарушеніе основных законов Имперіи Россійской он содержит в себѣ не только отреченіе Императора за себя, на что он, конечно, имѣл право, но и за наслѣдника, на что он опредѣленно никаких прав не имѣл. Цѣль этого беззаконія очень проста. Права наслѣдника этим нисколько по существу не подрывались, ибо по бездѣтному и состоящему в морганатическом бракѣ Михаилу, в пользу котораго отрекся Николай, все равно автоматически имѣл вступить на престол Алексѣй. Но зато на время безпорядков с него как бы снимался всякій одіум, как с отрекшагося от своих прав". Послѣдній тезис из произвольных разсужденій бывшаго думскаго депутата и заимствовал историк, придав ему болѣе осторожную и нѣсколько расплывчатую формулировку. В "Исторіи революціи" Милюков написал: "Ссылка на отцовскія чувства закрыла уста делегатам[235], хотя позволено думать, что в рѣшеніи царя была и извѣстная политическая задняя мысль. Николай II не хотѣл рисковать сыном, предпочитая рисковать братом и Россіей в ожиданіи неизвѣстнаго будущаго. Думая, как всегда прежде всего о себѣ и своих даже в эту критическую минуту и отказываясь от рѣшенія, хотя и труднаго, но до извѣстной степени подготовленнаго, он вновь открывал весь вопрос о монархіи в такую минуту, когда этот вопрос только и мог быть рѣшен отрицательно. Таковы были послѣднія услуги Николая II родинѣ".
В 1923 г. в "Красном Архивѣ" были напечатаны письма Алек. Феод. к мужу за дни отреченія, давшія новый матеріал для дальнѣйшаго толкованія, в духѣ создаваемой легенды. Выдержки из одного из их писем (2 марта) были уже приведены.
Эти конспиративныя "крохотныя письма", которыя "можно легко сжечь или спрятать", отправлены были с двумя офицерами ("юнцами", как пишет А. Ф.) Грамотиным и Соловьевым. На другой день А. Ф. пытается отправить письмо через жену одного офицера. Она писала "Солнышко благословляет, молится, держится вѣрою и — ради своего мученика. Она ни во что не вмѣшивается, никого не видела из "тѣх" и никогда об этом не просила, так что не вѣрь, если тебѣ это скажут. Теперь она только мать при больных дѣтях. Не может ничего сдѣлать из страха повредить, так как не имѣет никаких извѣстій от своего милаго... Такая солнечная погода, ни облачка — это значит: вѣрь и надѣйся. Все кругом черно, как ночь, но Бог над всѣм. Мы не знаем путей его, ни того, как он поможет, но услышит всѣ молитвы. Я ничего не знаю о войнѣ, живу отрѣзанная от міра. Постоянно новыя, сводящія с ума извѣстія — послѣднее, что отец отказался занимать то мѣсто, которое он занимал в теченіе 23 лѣт. Можно лишиться разсудка, но мы не лишимся; она будет вѣрить в свѣтлое будущее еще здѣсь на землѣ, помни это". Письмо, явно, писалось в нѣсколько пріемов. Дальше А. Ф. сообщает: "только что был Павел — разсказал мнѣ все. Я вполнѣ (курсив А. Ф.) понимаю твой поступок. Я знаю, что ты не мог подписать противнаго тому, о чем ты клялся на своей коронаціи. Мы в совершенствѣ знаем друг друга, нам не нужно слов, и клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем престолѣ (курсив мой. С. М.), вознесенным обратно твоим народом и войсками во славу твоего царства. Ты спас царство своего сына и страну, и свою святую чистоту и ( Iуда Рузскій — курсив А. Ф.) ты будешь коронован самим Богом на этой землѣ, в своей странѣ". Еще день: жена получила возможность перекинуться с мужем нѣсколькими словами по телефону; А. Ф. пишет 4-го: "Эта дама ѣдет сегодня, вчера она не уѣхала. Таким образом я могу написать еще. Каким облегченіем и радостью было услышать твой милый голос, только слышно было очень плохо. да и подслушивают теперь всѣ разговоры!... Только этим утром я прочла манифест и потом другой Михаила... Не бойся за Солнышко, оно не движется, оно не существует, но впереди я чувствую и предвижу свѣтлое сіяніе солнца... О Боже! Конечно, Он воздаст сторицей за всѣ твои страданія. Не надо больше писать об этом, невозможно! Как унизили тебя, послав этих двух скотов! Я не знала, кто это был, до тѣх пор, пока ты не сказал сам... Я чувствую, что армія возстанет"... "Только сегодня утром мы узнали, — сообщает А. Ф. в припискѣ, — что все передано Мишѣ), и Бэби теперь в безопасности — какое облегченіе!". Само письмо заканчивается словами: "найди кого-нибудь, чтобы передать хоть строчку — есть у тебя какіе-нибудь планы теперь?"
Оставлю свой анализ писем пока в сторонѣ. Интересно. как проанализировали эти строки другіе в момент напечатанія писем. Перед нами передовая статья парижских "Послѣдних Новостей" от 23 февраля 24 г., озаглавленная "Послѣдніе совѣты Царицы". Не приходится сомнѣваться в том, что статья написана Милюковым — не только потому, что послѣднія строки статьи словно воспроизводят то, что Милюков написал в "Исторіи", но и потому, что в "Россіи на переломѣ" автор ссылается на эту статью, как на свою. "Назначеніе Михаила — заключала передовая "Посл. Нов." — было послѣдним даром Распутина Россіи и первым ударом по мирной революціи". Я возьму комментаріи передовика газеты почти in extenso, сократив только нѣкоторыя выдержки из писем. Процитировав из письма 2-го марта слова, что Царь "ни в коем случаѣ не обязан" выполнять уступки, к которым его "принудят", автор переходит к письму, помѣченному 3-м мартом "Страшная вѣсть" об отреченіи, наконец, доходит до Царицы... ''Только что был Павел — разсказал мнѣ все"... "Теперь она... не может ничего сдѣлать из страха повредить". И она спѣшит сдѣлать несдѣланным что-то уже предпринятое (курсив мой). "Она (все время в третьем лицѣ) ни во что не вмѣшивается, никого не видѣла из "тѣх" и никогда об этом (о чем?) не просила"... Не будем догадываться, какія тайны похоронены в этих спѣшных подготовленічх к возможному допросу. Но то, что слѣдует за этим превосходит по важности все предыдущее. Дѣло касается смысла отреченія не в пользу сына, как слѣдовало бы по закону, а в пользу 6рата, что было явно незаконно. Как извѣстно, первоначально царь думал отречься в пользу наслѣдника, но передумал за нѣсколько часов до пріѣзда Гучкова и Шульгина. Видимо в. кн. Павел Ал. передал царицѣ не только о голом фактѣ отреченія, но и о мотивах этой перемѣны намѣреній. Только (курсив повсюду мой) этим могут объясняться дальнѣйшія таинственныя слова императрицы: "Я вполнѣ понимаю твой поступок, о мой герой. Я знаю, что ты не мог подписать противное тому, о чем ты клялся на своей коронаціи (т. е. передать наслѣдство сыну?)... Клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем престолѣ"...
Другое письмо, написанное в тот же день[236], дает нѣкоторое поясненіе: "только сегодня утром (это, очевидно, относится к той же бесѣдѣ с Пав. Ал.) мы узнали, что все передано Мишѣ), и Бэби (наслѣдник) теперь в безопасности — какое облегченіе"[237]. Смысл этих слов в связи с предыдущим может быть только один (курсив мой). Отказ в пользу брата недѣйствителен, и это есть тот трюк, который задуман был и осуществлен в отсутствіи императрицы, но ею всецѣло одобряется: "Мы понимаем друг друга без слов". При условіи передачи власти Михаилу легче было впослѣдствіи истолковать весь акт об отреченіи, как недѣйствительный. Есть основаніе (?) думать, что такое толкованіе было вообще распространено среди великих князей".
