Он расстегнул ее блузку. Приподнял за плечи, чтобы снять блузку с рук. Бюстгальтера не было. Ее маленькие груди были красивой формы, маленькие соски слегка подняты вверх.
— Приласкай меня, Нимрод, — мягко скомандовала она. Он погладил груди кончиками пальцев, затем опустился на колени, поцеловал и почувствовал, как сразу затвердели ее соски. Карен прошептала:
— О, как это здорово!
Чуть позже она сказала:
— Юбка расстегивается с левой стороны.
Так же осторожно он расстегнул ее и снял. Когда Карен была раздета, сомнения все еще одолевали его. Но его руки ласкали ее, медленно и умело двигаясь по ее телу. Теперь он знал, что она хочет этого. Она прошептала:
— Я хочу кое-что тебе сказать.
— Карен, я слушаю, — тоже шепотом сказал он.
— Я не девочка. У меня был парень.., это случилось, когда мне было пятнадцать лет, как раз перед тем, как я… — Она замолчала, и он увидел, как слезы потекли по ее щекам.
— Карен, не надо!
Она покачала головой.
— Я хочу сказать тебе, потому что хочу, чтобы ты знал. С того времени у меня не было больше никого.
Он подождал, пока смысл сказанного дошел до него, и спросил:
— Не хочешь ли ты сказать?..
— Ты мне нужен, Нимрод. Ты весь!
— О Господи! — выдохнул Ним, чувствуя, что его собственное желание, никогда не заставлявшее себя ждать, уже проснулось. Он отбросил все сомнения и начал раздеваться.
Раньше его интересовало, как и, наверное, других, возможен ли секс между здоровым мужчиной и женщиной-инвалидом? Будет ли женщина, такая, как Карен, только пассивна? Сможет ли мужчина любить женщину, не получая ничего в ответ? И в конце концов, будет ли это удовольствием для одного, для двоих или ни для кого?
Он получал ответы на вопросы, и все они были неожиданными.
Карен просила, отвечала, возбуждала, удовлетворялась. Пассивным оставалось лишь ее тело. Но ее кожа, грудь, влагалище, поцелуи, страстные крики ежесекундно доказывали Ниму, что он занимается любовью не с куклой, не с манекеном. И наслаждение было длительным, и они не хотели его завершения. Он чувствовал, как возбуждение нарастает все больше и больше, как оно захватывает всего его, пока наконец не наступил финал. Они оба достигли блаженства, это была кульминация симфонии, верх мечтаний.
Потом.., еще раз.., и возвращение к нежности и ласке.
Ним осторожно лежал рядом с Карен, испытывая счастливую усталость. Ему было интересно, о чем она думает, и раскаивается ли в том, что произошло?
Как будто прочитав его мысли, она пошевелилась и сказала сонным, но счастливым голосом:
— Нимрод, этот день — самый лучший в моей жизни.
Глава 4
— У меня был тяжелый день, и хочется выпить, — сказала Синтия. — Обычно здесь бывает скотч. Вы как?
— Не прочь, — ответил Ним. Прошел час с того времени, как они с Карен занимались любовью, и она теперь спала. Ему хотелось выпить.
Старшая сестра Карен пришла около двадцати минут назад, открыв дверь своим ключом. Ним успел одеться чуть раньше.
Она представилась как Синтия Вулворт.
— Сразу же предварю ваш вопрос: мой муж, к сожалению, не связан с той богатой семьей. Наверное, я полжизни посвятила ответам на этот вопрос и теперь спешу ответить, еще не услышав его.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказал он. — Я запомню раз и навсегда.
Синтия, как он заметил, отличалась от Карен, несмотря на некоторое сходство. Карен была стройной блондинкой. Синтия — брюнетка с полноватой фигурой. Синтия казалась более яркой личностью, но это легко объяснялось ее физическим здоровьем. Общим же для них была редкая красота — тонкие черты лица, полные губы, большие голубые глаза, безупречная кожа, изящные руки. Ним решил, что обе представительницы Слоун унаследовали свое очарование от матери, Генриетты, в которой еще сохранились следы былой красоты. Ним вспомнил, что Синтия на три года старше Карен, то есть ей было сорок два, хотя выглядела она значительно моложе.
Синтия принесла виски, лед и содовую. У нее были размеренные, скупые движения. Сразу после своего приезда она сняла мокрый плащ и повесила его в ванной, обменялась приветствиями с Нимом и тут же приказала:
— Посидите и расслабьтесь — вот вечерняя газета, — а я позабочусь о сестре.
Она зашла в спальню Карен, закрыла за собой дверь, так что Ним различал только приглушенный звук голосов.
Через пятнадцать минут она вышла от Карен и объявила, что та уснула.
Теперь, сидя напротив Нима, она помешивала в своем бокале.
— Я знаю, что случилось сегодня вечером. Карен рассказала мне, — прервала она недолгое молчание. Ним даже вздрогнул от такой прямоты.
— Я понял это, — было единственным, что он мог промямлить в ответ.
Синтия откинула голову назад и, рассмеявшись, погрозила ему пальцем.
— А вы испугались. Думаете, наверное, буду ли я вам мстить или вызову полицию!
— Не уверен, хочу ли я или нуждаюсь в том, чтобы обсуждать с вами… — буркнул он.
— О, продолжай! — Синтия не переставала смеяться. Внезапно ее лицо стало серьезным. — Нимрод — уж прости, что я так называю тебя, — прости, если смутила тебя, я вижу — это так. Позволь сказать тебе кое-что. Карен считает тебя добрым, мягким, любящим мужчиной, а встречу с тобой — самым важным событием в своей жизни. И если тебя интересует мнение со стороны, то я считаю так же.
Ним глядел на нее. Второй раз за сегодняшний вечер он видел женские слезы.
— Тьфу! Совсем не хотелось этого. — Маленьким платочком Синтия вытерла глаза. — Думаю, что я так же счастлива и довольна, как и Карен. — И по-дружески добавила:
— Ну, почти так же.
Возникшее минуту назад у Нима напряжение пропало. Усмехнувшись, Ним признался:
— Могу сказать только одно: будь я проклят!
— Я могу сказать больше и скажу, — заметила Синтия. — Но сначала — как насчет того, чтобы выпить еще?
Не дожидаясь ответа, она взяла стакан Нима и снова наполнила его, так же как и свой. Вернувшись на свое место, она сделала глоток и продолжила, аккуратно подбирая слова:
— Ради тебя, Нимрод, и ради Карен я хочу, чтобы ты понял кое-что. То, что случилось сегодня, было чудесно и красиво. Ты можешь не знать или не понимать этого, но некоторые люди относятся к инвалидам как к прокаженным. Я видела это сама, Карен сталкивается с этим чаще. Вот почему в моем справочнике ты именуешься как Хороший Парень. Ты вел себя с ней как с настоящей женщиной… О, ради Бога!.. Я опять заплачу.
Платок Синтии был совсем мокрый. Ним подал ей свой, и она взглянула на него с благодарностью.
— То, что ты делаешь… Карен сказала мне, что… Он застенчиво пробормотал:
— Знаешь, я ведь случайно оказался здесь и увидел Карен.
— Так обычно и бывает.
— И то, что произошло между нами.., ну, я этого не планировал. Я никогда не думал… — Ним запнулся. — Это случилось само собой.
— Я знаю, — сказала Синтия. — И раз мы об этом заговорили, разреши мне задать тебе вопрос. Ты испытывал, испытываешь чувство вины?
— Да, — кивнул он.
— Не надо! Однажды, когда я думала, чем помочь Карен, я прочитала заметку, написанную Милтоном Даймондом. Это профессор медицины на Гавайях, изучающий секс инвалидов. Я не помню точно его слова, но смысл написанного в следующем: инвалиды имеют и без того достаточно проблем, чтобы быть обремененными чувством вины.., сексуальное удовлетворение имеет для них более высокую ценность, нежели общественное одобрение, таким образом, в сексуальном плане для инвалидов подходит все. — И Синтия добавила почти грубо:
— У тебя еще остается чувство вины? Выкини его!
— Не уверен, — сказал Ним, — можно ли меня удивить еще чем-нибудь сегодня. Но несмотря на это, я рад, что мы поговорили.
— Я тоже. Это касается Карен, и я рада узнать о ней новое, как и ты. — Синтия продолжала потягивать свой скотч, затем проговорила задумчиво:
— Ты поверишь мне, если я расскажу тебе, что, когда Карен было восемнадцать, а мне двадцать один, я ненавидела ее?
— Мне трудно в это поверить.
— Это правда. Я ненавидела ее потому, что все внимание родителей и их друзей было адресовано ей. Иногда мне казалось, что я вообще не существую. Всегда было так: Карен — это, Карен — то! Что нам сделать для дорогой, бедной Карен? И никогда — что нужно здоровой, нормальной Синтии? Был мой двадцать первый день рождения. Мне хотелось собрать большую компанию, но мама сказала, что это неуместно из-за Карен. Поэтому состоялся лишь небольшой семейный чай — мои родители и я, Карен была в больнице, — паршивый чаек с дрянным дешевым пирогом. Что касается моих подарков, то они были чисто символическими потому, что каждый цент был на счету. Мне стыдно признаться, но в эту ночь я молилась, чтобы Карен умерла.
В наступившем молчании даже через опущенные шторы Ним слышал, как дождь стучит в окна. Он был тронут доверием Синтии, но где-то в уголке мозга копошилась мысль о том, что такая мерзкая для других погода для него означает удачу. Деловые люди вроде него дождь или снег расценивали как запасенную впрок, на сухой сезон, гидроэнергию. Он отбросил эти мысли и обратился к Синтии:
