– Ты бы бабу себе завел, что ли? – жалеет муж Дедулика.
– Ну ее на х..! – Дедулик пугается, – как я её кормить буду? Что ты!
– А ты не корми, – муж гладит Дуньку, которая объедает в это время шерстяной мужнин носок.
– Чу! Не корми… тада она сама пойдет кормиться… к Стасику…
– Так он на чердаке, нет?
– Ради чужой бабы слезет, паче, что-то моя буит, – горюет Дедулик и рассказывает про какую-то Клавку, которой и двух мужиков будет для счастья мало… в это время Мухтарка чует проползающего под окнами Стасика и рявкает так, что Дунька заглатывает мужнин носок. Вместе с большим пальцем…
х х х
Только сегодня муж случайно уехал, я сразу легла в халате – читать. Изображать из себя барыню. За окном дождь, в печке дрова трещат, у меня в одной руке яблоко, в другой «Сандро из Чегема». Ну, что еще женщине нужно? Правильно. Тепло мужской ласки. И тут звонит-звонит-звонит! Кнопку звонка вдавил и ждет. Выхожу. Ну? Десантник. Дедулик.
– А где Сашка? – спрашивает. А муж ему навстречу три минуты назад выехал. Ага. И дорога – одна. Тут разминуться, надо исхитриться. Сели чаи гонять. Туда-сюда.
– Как, – смотрю на помолодевшего за весну Дедулика, – обстановка в садах? Полях? Как поросята? Как отёл? Как гуси-лебеди?
– Дня не вижу, – Дедулик вытирает лицо кепочкой, как бы смахивая с себя трудовой пот, но деликатно, – даже иной раз и не знаю – спал? Вот, поверишь? Поросю что даю? Бульончик отварю, туда картошечки, морковки, лучку, капустки.
– Морковь пассеруешь?
– Что ты! – пугается Дедулик, – мытая! Я все лучшее!
– А что, – перевожу я разговор на тему любви, – Ленка к тебе ходит?
– Зачем? Зачем??? – Дедулик оглядывается по сторонам, – я ж того! Холостой навечно!
– А вот новый сосед у тебя, Пал Палыч, не поженить его на Ленке-то?
– А это зачем? – Дедулик так пугается, что роняет конфетку. Лёва, лежащий у ног Дедулика с открытой пастью, глотает. – Эта не надо! Ленка она разве для замужа? Нет?!!
– А для чего?
– О! Ленка она для печки! Ну, зимой… ну, сама понимаешь…
– Так Палыч зимовать будет, нет?
– Незачем! Пусть к себе в Новгород едет. Чо ему тут? Мёду тута нету! А то приедут! Новгорода ему мало! Там Ленок ого! Я с парашютом туда прыгал! И эта… ты ему тогда скажи, чтобы он Мишке не поручал за избой глядеть, во!
– А почему?
– А приедет он, Палыч твой, весной – все! Обреудит тот подчисто! И еще скажет – а мне, мол, надо было. Ага. Ой, чистый змей тот Мишка! У меня была лодка, а в ней грузила … (на втором часу рассказа про блесны приехал, наконец, муж).
– У тебя там поросёнок картошку роет, – подал руку Дедулику, – куры на дороге все, а корова не доена!
Дедулик испугался, и улетел на своем самокате.
– Так он картошку не сажал вроде? – я ставлю чайник.
– Так у него и коровы нет, – муж посмотрел на меня ясными глазами.
х х х
– Ты как на пенсию-то живешь? – спрашивает муж Дедулика.
– А хто на её живет-то? На её тянут! Я ж не эта… ну эта… Шамбибулина? Про неё пропечатали в газете, так миллионы у ей зарплата.
– А сверху?
– Про сверху знают кто сверху! – Дедулик тычет пальцем в потолок, – мы раньше тожа! Не ровён как щас!
– Ты ж в Мурманске был? – уточняет муж.
– Я при деньгах был! – Дедулик снимает кепчонку и с печалью отмечает, что она изношена, – страшно сказать! Тыщи шли по карманам рассоваты. Бабе своей получку отдам – а себе в гараж сложу.
– Машина была?
– А не! Волга! У меня в МурмАнске и сейф был! В огнетушителе. Нипочем не узнаш.
– И никто не прознал? – я даже кота уронила.
– А кто прознат? Стоял себе, я его краской мазал кажно лето.
– И? – муж работал в ГУМе, ему насчет сейфов интересно.
– Я в рейс пошел, – Дедулик гладит якорь на руке, – а баба моя сука и дура была зараз. Ей свой нос везде, где щель! Ну, и сдала мой огнетушитель в пожарку, а то грит, там срок вышедши!
– И?
– Я с рейса пришодши, где? Кричу главно дело… где??? Либо, думаю, на дачу свезла еще ничего…
– Ну?
– Развелся. Прям тут на пирсе и развелся. Две печати ей поставил в оба глаза. И всё.
Больше в этот вечер Дедулик ни слова не сказал.
х х х
Ну, в такую слякоть мало кто поедет по дороге. Совсем никого ни вдоль, ни поперек. А нет! Поднимая фонтаны брызг, рассекая волны, с другого берега приплыл Дедулик. Сырой такой. Даже собаки его обнимать не стали. Раздели мы его до приличного исподнего, и давай компот пить. Брусничный. Заодно про папанинскую бабку вспомнили:
– Вот, – говорю, – бабка то была!
– Чья? Тут бабок валом было, – Дедулик разминает ягодку, – бывалоча выйдешь – блин… одне бабки повсюду. Девок нет. А бабок! И стоят, и бегут, и на лисапеде бывалоча… свесит все окорока и крутит педали. А то не папанинска бабка была, не!
– Как? А чья?
– То МАМКИ Папанина. Оне ж Пскопские, да. Холмского уезду. Как Луки раскатал фашист, всё. Бабка в леса ушла с партизанами. Говорят, она уж война кончилась, а все партизанила, такая была пока ей орден не дали. Токо тада и успокоивши.
– Ну, бабка ж??? Не дедка? – не унимаюсь я.
– Мамкина бабка! Прабабка! А то и ваще не поймешь. Чистый ящер Бросненский. Она Ваньку лопатой била. Он у ей чекушку обреудит, она его – по всем местам!
– Я помню, она еще меня муриев просила вывести … – зарделась я, вспоминая первые годы жизни в деревне.
– А вывела? – Дедулик смотрит на толстую муху, лениво ковыряющую сахарный песок.
– Не, – каюсь, – сикахи то ушли, а мурии – не.
– Сикахи фигня, – Дедулик прячет ложку в сапог, – а мурии, они спать не дадут. Из всей гадости гадость.
– Ты че приплыл-то? – спрашивает муж.
– Плавает я те объясню без Дарьи че, а мне четыре дырки высверлить надо, и на болту резьбу нарезать.
– Пошли?
– А и да…
– Так, а что с бабкой-то? – я дрожу от любопытства.
– А че? – Дедулик стряхивает с себя Фунтика, – снова партизанит, должно. Ванька-то спивши…
х х х
– Будем Дедулика брать, – Егоровна поправила фальшивую розу на шапочке, – а то, что он? Если бы не мы, он бы как? А так с людями, и давай по походу заберем Мишку с Петькой. И Наташку!
– Легко! – согласился муж, – но они пойдут пешком!
Улица была покрыта темнотой, как пирог черникой. Фонари горели только около дома Дедулика, но разом два. Тянуло дымком и подгоревшей кашей,
– Еда будет, – сказал Мишка.
– Но горелая, – утешил Петька.
В сенцах топтался Дедулик, громыхая ведрами.
– Чего так рано? – Дедулик пятился в избу, – дольше сидеть будем, а еды мало! – тут все стали поздравлять Дедулика, намекая на день рождения. Дедулик принимал подарки, прижимая к груди пакетики, как Дед Мороз наоборот. Мы с Егоровной вынесли стол, а Дедулик кружился, как бородатая Волочкова, и уставлял скатерть тарелками. После второй все посмотрели на Петьку:
– Жанить яво надо! – сказала Егоровна.
– Это да, – сказал муж, – одному мне страдать?
– Я на Дашке жениться не буду, – Петька помахал куриной ногой, – мне молодая нужна.
– А Ленка? – Егоровна листала в уме списки жителей, – Валька? Людмила Петровна? Катерина либо наша, либо Пантелеевская?
– В плане возраста, – Дедулик накатил торгового вина, – лучше брать до пенсии!
– А после пенсии, зачем брать? – Мишка выпил Петькину рюмку.
– Так деньги? – Егоровна поправила розочку, – опять же, она никуда бегать не будет?
– Она и ходить, поди, не сможет! – крикнул Дедулик, и все посмотрели в телевизор. – А когда я в армию уходил, за мной вертолет прилетел, – добавил Дедулик непонятно к чему. Все разом погрустнели, а Дедулик принес коробку с фотографиями.
