«Наварин» и «Чесма», развив ход до полного, отрезали жжаргским линкорам путь к отступлению. «Нагнут» и «Полтава» шли в лоб, доведя интенсивность огня до предела. Тяжелые крейсера «Рюрик», «Россия», «Громобой» и «Боян» в некотором отдалении добивали эсминцы жжаргов, дерзнувшие преградить им путь. Любому мало-мальски знающему командиру было ясно, что Рождественский выиграл этот бой – не в последнюю очередь благодаря численному перевесу.
Юрий зевнул. Тоска смертная. Не зацепило – и хорошо. А побрякушки на грудь пусть другие навешивают. Все равно потом к нему же на поклон придут.
Все, кто был тогда в рубке, изумленно пялились на своего некогда лихого командира, что весь бой просидел, закинув ногу на ногу, в чиф-кресле, лишь изредка лениво поглядывая на экраны. И, когда по эскадре пронеслось долгожданное «отбой», капитан «Стремительного» встал и потянулся:
– Я пошел спать. Старпом! Проследи, чтобы на радостях нам в бок никто не впился.
Жжарги отступили. Пылающий мертвый остов «Конго» остался русским в качестве военной добычи. Теперь его пустят на металлолом. Эскадра Рождественского потерь не понесла, хотя крепко досталось «Полтаве» и «Чесме».
Уцелевшие «Валдаи» собирал новый корабль-матка. Саша и Рэмбо прямиком из кабины угодили в объятия медслужбы, а потом – кавторанга Ивахнова.
Саша Самойлов двигался как во сне. Он чувствовал, что Директор где-то рядом. Саша не мог ошибиться. И точно. «Стремительный» шел в боевом охранении «Анадыря» – авиатранспорта, принявшего осиротевшие после гибели «Камчатки» штурмовики.
– Миша, он там.
– Че говоришь?.. Там корешок наш ненаглядный?..
– Угу. Вот только как туда попасть?
– Ничего. Погоди до базы. Там наверняка встретимся.
Шестая минная вернулась на базу. Израненный «Ташкент»; наполовину обратившиеся в металлолом «Автроил» и «Гавриил». Жжаргские плазменные снаряды попятнали все без исключения корабли дивизии. Целехоньким остался только «Стремительный».
Однако, несмотря на это, настроение у Юрия не улучшалось, и он не мог понять отчего. Рискованная операция с Попандопулосом и Зарубой завершилась полным успехом, две шаланды с товаром благополучно достигли перевалочных баз, и банковские счета потяжелели на кругленькую сумму. Решение разделаться с флотской службой и посвятить себя бизнесу избавило от томительной неопределенности. Так почему же так тянет откупорить контрабандную бутылку «смирновской» и напиться вдрызг? Чей пристальный взгляд проникает сквозь толщу броневых переборок и перекрытий? Кто с напряженным вниманием отыскивает его, Юрия?..
Капитан-лейтенант, как ни странно, верил в судьбу и в предвиденье. Верил и в свою интуицию: она редко его подводила. Вот и сейчас – томительное беспокойство наверняка появилось не просто так. Грядут, ох грядут какие-то неприятности, а Юрий терпеть не мог безропотно принимать удары. И потому ему не сиделось на корабле. «Стремительный» отстаивался у причала в ожидании приказов – а командир волком рыскал по базе. Входил в офицерские и матросские бары, подолгу сидел, почти ничего не пил, лишь вглядывался в лица. Что-то зрело, что-то готовилось… что-то персонально касающееся его, Юрия.
…На третий день после возвращения Шестой минной Юрий столкнулся с Ними. Точнее – с Ним. Второй был так, сбоку припека. А вот этот…
Не слишком высокий, коренастый, нос картошкой. Лицо простоватое. Глаза светлые, смотрят прямо. Из упрямцев – сразу видно. В форме лейтенанта, но сидела она на нем, как на корове седло, хотя и была вычищена и выглажена до немыслимой степени. На левой стороне черного кителя – серебряный штурмовик в обрамлении дубовых листьев – знак дивизиона «Валдаев». Ничего особенного как будто бы нет, простецкий парень, по мобилизации попавший в летную школу (эх, а до войны такую вот деревенщину на пушечный выстрел к аристократическому корпусу не подпускали!), такие в имении на поденные работы нанимались десятками…
Так почему же у Юрия все похолодело внутри, когда он столкнулся взглядом с этим парнем? Впрочем, уже далеко не парнем – за тридцатник мужику перевалило. И сила в руках явно мужская. Такие в драке упорны…
Да. Похолодело. Именно похолодело. Потому что незнакомый лейтенант смотрел так, словно ведал все до единой Юрины потаенные мысли: и про лайбы с товаром, и про убитого грека, и про готовящуюся расправу со «Стремительным»…
Директора Саша узнал сразу. Было что-то жуткое в этой по-бычьему мощной шее, в болезненно вздувшихся, точно от силикона, мускулах, в этих глубоких глазах, в которых – он не мог ошибиться – напрочь отсутствовала душа. Облаченный в форму, Директор сидел в дальнем полутемном углу бара, пристальным взглядом обшаривая каждого входящего и выходящего. И Саню он тоже узнал сразу – то есть не узнал, конечно же, они не встречались там, в Петербурге, – но сразу понял, что это – по его особу.
– Миша, это он, – одними губами произнес Саня. Рэмбо коротко кивнул. В глазах его появился уж было забытый ментовский блеск – словно он, лейтенант Михаил Шестаков, собирался вот так запросто подойти к Директору и рявкнуть нечто вроде: «Добегался, шпонт? А ну руки за голову!» – после чего нацепить на взятого наручники и засунуть в отделенный «аквариум», накатав после этого протокол задержания.
– Ну все, дальше я сам. – Михаил небрежно отодвинул Саню плечом и, ехидно улыбаясь, двинулся прямо к Директору.
«Он что, с ума сошел?» – мелькнуло в голове Самойлова – за миг до того, как Директор выстрелил.
Мало кто, кроме душевного друга Валерки Дрягина, знал, что лейтенант Миша Шестаков, большой любитель спиртного и девочек (все мы грешны, что поделаешь!), прежде чем стать лейтенантом, служил в СОБРе, в группах захвата, и брал не одного толстомордого бандита размерами вдвое побольше его самого, Миши. Оттуда, собственно, и пошло его прозвище – Рэмбо. И потому пальцы Юрия еще только нажимали на спусковой крючок лазерного пистолета, а Михаил уже рванулся в сторону, опрокидывая столики, кувырком через плечо уходя от нацеленного в него луча – подобно тому, как не раз уходил таким же образом от рэкетирских пуль в родном Питере.
Кричали люди.
Не помня себя, Саша бросился следом за Михаилом.
Юрий выстрелил еще дважды и оба раза промахнулся. Четвертого выстрела не последовало – словно в американском боевике, Рэмбо ударом ноги вышиб у Директора оружие.
– Спокойно! Всем оставаться на местах! – рявкнул лейтенант Шестаков. И было в его голосе нечто такое, отчего все присутствующие словно бы окаменели. Профессионально заломив Директору руку за спину, Михаил толкнул его к выходу.
Остолбеневший от всего этого Директор не сопротивлялся.
В виски Сани ударила волна тупой боли. Что-то злобно ввинчивалось в кости черепа, стремясь пробиться внутрь, ворваться в мозг, разметав его серыми ошметками. Мир вокруг начал подергиваться уже знакомой пеленой. Но теперь Самойлов уже не боялся. Это значило – они с Рэмбо на правильном пути. И те неведомые, что до поры до времени оставались за сценой, наконец оказались принуждены на нее подняться. И что бы ни говорил Игорь о «несокрушимой мощи», мощь эта оказалась, конечно же, не «несокрушимой». ИМ пришлось вмешаться. ОНИ не могли уничтожить Саню, прихлопнуть его как муху. То есть на самом деле, конечно, могли – но для этого им нужны были жжаргские эсминцы и линкоры, плазма и лазеры, бомбы и снаряды. Сказать «крэкс, пэкс, фэкс» и отправить его, Сашу Самойлова, в небытие у НИХ не получалось. ИМ приходилось играть по правилам. По правилам того мира, в котором оказался он, Саша Самойлов.
Боль вовсю таранила его волю. В серой дымке видна была только напряженная спина Михаила. Больше ничего.
Ну и еще слышался их диалог с Директором:
– Иди, гнида, иди, так твою и растак… Эх, попался бы ты мне, когда я в СОБРе служил… Пятка б ребрышек точно недосчитался…
– За… за что?.. П-предъяви… ордер… – это хрипел полупридушенный Директор.
– Ордер? Какой тебе еще ордер, перетрах твою через шестьсот шестьдесят шесть коромысел? Иди, сопля, и радуйся, что пока еще сам дышишь. Скоро ты и этого без реанимации делать не сможешь!
Тихое место. Нам нужно тихое место, напряженно думал Саша. Он не знал, куда Рэмбо так уверенно тащит пленника. Более того, толком-то он, Саша, и не знал, что надлежит делать дальше. Сказано – закрыть щель! А как это сделать? Перерезать Директору глотку?
Боль ломала виски. Но это были уже последние, безнадежные усилия. Неразборчиво бормотали что-то далекие голоса, что – он не слушал. Не важно. Сейчас важно только одно – Юрка-Директор и то, что он скажет. Или не скажет.
– Сто-ой! Пришли, Санек.
Они стояли в пустой механической мастерской. Тяжелая бронированная дверь за их спинами была заперта на два блокирующих замка. Вокруг теснились станки. Деловитые роботы что-то сверлили, паяли, точили и фрезеровали. Михаил несколькими небрежными движениями прикрутил руки и ноги Юрия толстой проволокой к станине здоровенного станка.
