Зэку дали только обойму. Винтовки он не получил. Его подтолкнули вперед, и он последовал за солдатом, шедшим впереди. Они свернули за угол, прошли мимо своего пулеметного гнезда. Зэк понял, что передовая рядом. В это время снова появился комиссар с флагом и большим рупором. Он крикнул: «Не отступать! Ни шагу назад! Шаг назад — расстрел!» И Зэку пришлось бежать вперед. Вдруг на него обрушился шквал немецких пуль. Он остановился, полуобернулся и получил три пули в руки и ноги. И Зэк упал среди развалин кирпичной стены. Через несколько минут раненого завалило грудой трупов.
Зэк пришел в себя через сорок восемь часов в импровизированном госпитале, где он впервые познакомился с советским военным правосудием: суровым, тяжеловесным, идеологизированным, действующим в соответствии с собственными карающими законами. Решался вопрос: получил ли Зэк свои раны в бою с врагами нашей родины или во время бегства с позиций? Поскольку всех обстоятельств выяснить не удалось, его не стали расстреливать и приговорили к службе в штрафном батальоне. Так для Зэка начался процесс выживания, который продолжался шестьдесят три года.
И он намеревался этот процесс продолжать. Зэк набрал номер Григора Лински.
— Можно предположить, что солдат узнал многое, — сказал Зэк. — И все, что известно ему, теперь знают остальные. Пришло время позаботиться о собственной шкуре.
Франклин взял слово:
— Мы топчемся на месте. Нет никаких шансов, что Эмерсон нам поверит, если мы предъявим ему только то, что у нас есть сейчас.
— Нужно поработать со списком жертв, — сказал Ричер.
— На это уйдет слишком много времени. Пять жизней — пять разных историй.
— Так давайте сосредоточимся на ком-то одном.
— Прекрасно. Великолепно. Только скажите мне на ком.
Ричер кивнул. Вспомнил то, что ему рассказала Хелен Родин. Первый выстрел, едва заметная пауза, затем еще два. Потом еще одна, более длительная пауза — на самом деле прошли доли секунды — и последние три выстрела. Ричер закрыл глаза. Он вспомнил запись выстрелов на сотовом телефоне, которую ему дал прослушать Беллантонио. Представил себе картину, которую мысленно нарисовал, находясь в сумраке подземной парковки, когда выставил одну руку, как винтовку: «Клик, клик-клик, клик-клик-клик…»
— Не первый, — сказал он. — Только не первый выстрел. Не было гарантий, что он окажется удачным. Значит, первая жертва не имеет значения. Она для камуфляжа. И не последние три. Сознательный промах и опять — камуфляж. К этому моменту дело уже было сделано.
— Значит, второй или третий. Или оба.
Ричер открыл глаза.
— Третий, — сказал он. — Налицо некий ритм. Первый выстрел — разогревочный, затем — последняя проверка, а потом — главная цель. Небольшой перерыв. Убийца смотрит в прицел и проверяет: попал ли в искомую жертву. Да, все получилось. И тогда он делает заключительные три выстрела.
— Кто был третьим? — спросила Хелен.
— Женщина, — ответил Франклин.
Лински позвонил Ченко, а потом Владимиру и Соколову. Он объяснил им суть задачи и велел переместиться поближе. У офиса Франклина не было другого выхода. Только открытая лестница. Машины преследуемых находились рядом на стоянке. Разделаться с противниками будет легко.
Ричер сказал:
— Расскажите мне об этой женщине.
Франклин просмотрел свои записи. Затем сложил их в порядке очередности.
— Ее звали Олайн Арчер, — сказал он. — Белая, замужем, детей нет, тридцать семь лет, жила в одном из западных пригородов.
— И работала в здании, где расположен Отдел транспортных средств, — заметил Ричер. — Если именно она являлась намеченной жертвой, то Чарли должен был знать, где она работает и когда должна выйти на площадь.
Франклин кивнул.
— Да, она действительно работала в этом отделе. Почти полтора года.
— И чем занималась?
— Руководила клерками.
— Значит, это как-то связано с ее работой? — предположила Энн Янни.
— Чарли пришлось слишком долго стоять в очереди? — проворчал Франклин, разглядывая копию портрета Ченко. — Или неудачна его фотография на водительских правах? Сильно в этом сомневаюсь. Я проверил базы данных. Клерков Отдела транспортных средств посетители не убивают. Такого просто не бывает.
— Ну а что известно о ее личной жизни? — спросила Хелен Родин.
— Ничего особенного мне в голову не приходит, — сказал Франклин. — Она была обычной женщиной. Но я буду продолжать поиски. Должно же что-то проясниться.
— Действуйте быстрее, — попросила Розмари Барр. — Ради моего брата. Мы должны его освободить.
— Нам нужно получить заключение врачей, — вмешалась Энн Янни. — Обычных врачей, а не психиатров.
— А Эн-би-си оплатит их услуги? — спросила Хелен Родин.
— Если это что-то даст.
— Конечно даст, — сказала Розмари. — Разве может быть иначе? Болезнь Паркинсона вполне реальна. Либо она у него есть, либо ее нет.
— Это может повлиять на решение суда, — сказал Ричер. — Веская причина, по которой Джеймс Барр не мог совершить преступление, плюс правдоподобное доказательство того, что это мог сделать кто-то другой. Именно таким образом следует вселять разумные сомнения в умы присяжных.
— Правдоподобное — неточное слово, — заметил Франклин. — А разумные сомнения — рискованное понятие. Лучше заставить Алекса Родина просто снять обвинение. А сначала нам необходимо убедить Эмерсона.
— Я не могу с ними говорить, — сказал Ричер.
— А я могу, — вызвалась Хелен.
— И я, — предложил Франклин.
— Черт побери, и я могу, — заявила Энн Янни. — Мы все можем, кроме вас.
— Но вы можете не захотеть, — заметил Ричер.
— Почему? — спросила Хелен.
— Эта часть нашего расследования кому-то из нас совсем не понравится.
— Почему? — повторила Хелен.
— Подумайте, — сказал Ричер. — Вспомните, как все было. История с убийством Сэнди, эпизод в спортивном баре вечером в понедельник — почему все это произошло?
— Чтобы связать вам руки. Чтобы помешать принять участие в расследовании.
— Верно. Две попытки, то же намерение, та же цель, тот же исполнитель.
— Очевидно.
— История, случившаяся вечером понедельника, началась с того, что за мной следили от самого отеля. Сэнди, Джеб Оливер и его дружки кружили в центре города, дожидаясь, пока кто-то им позвонит и скажет, где я нахожусь. Значит, все началось с того, что проследили, в какой отель я отправился. А это было значительно раньше.
— Мы это уже обсуждали.
— Но откуда кукловод мог узнать мое имя? Как он выяснил, что я в городе? С чего взял, что я могу оказаться опасен?
— Кто-то ему рассказал.
— А кто мог это знать с утра понедельника?
Хелен задумалась.
— Мой отец встречался с вами рано утром, — ответила она. — Вероятно, вскоре об этом узнал и Эмерсон. Они говорили о Джеймсе Барре. Естественно, они должны были связаться друг с другом, как только возникла опасность осложнений.
— Правильно, — кивнул Ричер. — А потом кто-то из них позвонил кукловоду. Задолго до ланча в понедельник.
Хелен ничего не сказала.
— Если только один из них сам не является кукловодом, — предположил Ричер.
— Зэк — вот кто кукловод. Вы сами сказали.
— Я сказал, что он — босс Чарли. Вот и все. Но мы не можем знать, сидит ли Зэк на самой верхушке.
— Вы правы, — сказала Хелен. — И мне совсем не нравятся ваши рассуждения.
— Кто-то сделал этот звонок, — продолжил Ричер. — Черт возьми, тут не может быть ни малейших сомнений. Либо ваш отец, либо Эмерсон. Мое имя стало известно через два часа после того, как я вышел из автобуса. Следовательно, один из них является нашим врагом, а другой не станет нам помогать, поскольку уверен, что преступление полностью раскрыто, и все его устраивает.
Наступило долгое молчание.
— Мне нужно вернуться на работу, — наконец сказала Энн Янни.
Ей никто не ответил.
— Позвоните мне, если будут новости, — попросила она.
И вновь ей никто не ответил. Янни пересекла комнату и подошла к Ричеру.
— Ключи, — сказала она.
Он извлек из кармана ключи и протянул их ей.
— Спасибо за помощь, у вас отличная машина, — поблагодарил Ричер.
Лински смотрел, как уезжает «мустанг». Машина свернула на север. Шумный двигатель, громкий выхлоп. Его было слышно на весь квартал. Потом снова наступила тишина, и Лински позвонил по телефону.
— Женщина с телевидения уехала, — сказал он.
— Частный детектив останется у себя в офисе, — сказал Зэк.
— А что делать, если все остальные выйдут одновременно?
— Надеюсь, они поступят иначе.
— И все же?
— Тогда возьмите всех.
Розмари Барр спросила:
— А болезнь Паркинсона лечится?
