Но с другой-то стороны: ведь мне даже в голову никогда не приходило спрашивать мисс Эллу, нужен ли я ей, и я не нуждался в доказательствах ее любви ко мне. Я это и так прекрасно знал. Она мне напоминала об этом каждый день, хотя редко прибегала к словам. С моего пятилетнего возраста она учила меня, что такое настоящая любовь, и я никогда не забывал ее уроков. Слово «люблю» можно прочитать и как «В‑С‑Е‑Г‑Д‑А», однако Рекс об этом абсолютно ничего не знал…
* * *
Одного взгляда на Джейса было достаточно, чтобы понять: он страдает от той же самой проблемы. Ему было скучно. К девяти часам утра он уже двести раз проехался по главной подъездной дорожке и уже принялся за бейсбольную тренировку на покрытой пластиком площадке. Ему нужно было все время двигаться.
А что касается Мэтта… Прежде всего ему не мешало бы как следует помыться и привести себя в порядок, но я не знал, как ему об этом сказать. Он не брился уже пару недель, но у него так дрожали руки, что ему трудно было бы удержать бритву. А я боялся, что он в процессе перережет себе горло. Опасаясь ненароком обидеть брата, я решил зайти издалека.
Он как раз одевался утром у себя на сеновале, когда, поднявшись по лестнице и задрав голову, я изрек:
– Вот подумываю, а может, мне сегодня подстричься? Не хочешь со мной прогуляться?
И в этот момент раздался голос Джейса:
– А я тоже хочу с вами!
– А когда ты собираешься? – вдруг спросил меня Мэтт.
– Да все равно когда, можно в любое время.
Мэтт задумчиво оглянулся, словно хотел свериться со своим собственным распорядком дня, взглянул на левое запястье, хотя никогда не носил на нем часов, и кивнул:
– Через пять минут?
– Жду в грузовике.
Я позвенел ключами перед Кэти, а она пригладила свои коротко стриженные волосы:
– Нет, спасибо. Не думаю, что мне уже пора воспользоваться услугами лучшего клоптонского парикмахера.
– Но, может быть, мне привезти краску для волос?
Кэти глаза вытаращила от такой дерзости.
* * *
Существует старая поговорка: «Не проси лысого парикмахера подстричь тебя, потому что он может позавидовать густоте твоих волос». Пеппи Паркер лыс, как моя коленка, и уже очень давно, но через его рабочее кресло прошло все население Клоптона. Его парикмахерская – одно из самых завидных клоптонских заведений. Насколько я помню, Пеппи всегда носил вставные челюсти, которые явно были ему великоваты, поэтому он, когда разговаривал, всегда присвистывал, стараясь удержать челюсти в нужном положении. Он никогда не работал без табачной жвачки, и, пока ходит вокруг вас и около, стоящая рядом медная плевательница переполняется так, что после очередного клиента ее необходимо было вычищать.
Ему семьдесят пять лет, но его руки, похожие на медвежьи лапы, все еще сильны, крепки и никогда не дрожат, словно сделаны из гранита. Он фамильярно называет всех по имени и никогда не спешит. Он также никогда не тратит времени даром. «время – деньги», – твердит он, имея при этом в виду не свое время, а ваше. Всю свою взрослую жизнь Пеппи работает пятьдесят недель в год, делает сорок стрижек в неделю и после каждой крепко пожимает вам руку со словами: «Приятно было повидаться. Передайте привет вашей семье и приходите ко мне снова». И так больше сотни тысяч стрижек, брадобритий, рукопожатий и приветов за год.
Я познакомился с Пеппи двадцать шесть лет назад, когда Рекс, едва не ткнув в лицо мисс Эллы пальцем, приказал: «Сидеть здесь и передать Пеппи, чтобы он стриг покороче!» И Пеппи исполнял приказание, а это означало, что у меня всегда мерзла голова с первого дня знакомства с ним до отъезда в Джорджию, на учебу в Технологическом институте. С тех пор, правда, я ношу длинные волосы, хотя Рекс, конечно, воспринял бы мой отказ как бунт. А мисс Элла очень любила перебирать мои волосы пальцами. Думаю, что мы ходили к Пеппи раз восемь за год, и каждый раз он стриг меня все короче.
Совершенствуя большую часть клоптонских шевелюр, Пеппи хорошо познакомился с житьем-бытьем их носителей, знал все о каждом своем клиенте, так что, если вам захочется посплетничать, идите прямиком в «Банкетное кафе», но если вы хотите знать правду, то зайдите к Пеппи.
Итак, мы трое – Мэтт, Джейс и я – пришли в парикмахерскую Пеппи вскоре после открытия, а он открывал ее в девять утра.
– Привет, Пеппи, – приветствовал я мастера.
– Доброе утро, Такер! Как поживаешь? – и Пеппи, обмахнув кресло фартуком, положил на ручки кресла доску, которую использовал, когда стриг детей. – И кто же этот молодой человек?
– Пеппи, это Джейс Уизерс, мой хороший друг.
– Ну что ж, – Пеппи похлопал Джейса по коленке и вручил ему пластинку жвачки «Двойная пузырчатая», – друг Такера – мой друг.
Джейс улыбнулся и засунул жвачку в рот.
– А как же его подстричь?
– Дядя Так, я хочу, чтобы как у вас! – выпалил Джейс, не дожидаясь моего ответа.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, как на той картинке, которая висит у вас над камином.
– Ох, приятель! – и я украдкой на него покосился, подумав о последствиях такого решения. – Понимаешь, дружок, я не очень-то уверен, что твоей маме это понравится.
– Но вам точно понравится!
Пеппи вздернул брови и улыбнулся:
– Ну что ж, волосы отрастают быстро, а каждый мальчик, в конце концов, есть только мальчик. Такова жизнь.
– Да, сэр, они отрастают. Обязательно отрастут. Стригите покороче.
И Пеппи пустил в ход старую, заслуженную, хромовую жужжащую машинку. Машинка ворчала, икала, кашляла, замирала, будто готовясь отойти в мир иной.
– Что ж, это простительно – после четырнадцати лет работы настало время отправляться на покой. – Он выключил ее, замотал шнуром и выбросил в ящик для мусора, и все это проделал без всяких колебаний, а потом снял со стены машинку поновее, всего лет семь находящуюся в употреблении, и она размеренно зажужжала, состригая волосы Джейса.
Мэтт похлопал меня по плечу рукой в резиновой перчатке, указал на мой карман и протянул ладонь, а я подал ему свой швейцарский перочинный нож, и он выудил из мусорного ящика машинку. Пока Пеппи колдовал над головой Джейса, Мэтт усердно ее чинил.
Через четыре минуты у Джейса на голове не было ни одного волоска длинней, чем в полдюйма, и я уже слышал, как Кэти, увидев своего сына, в ужасе взвизгивает. Да, это была великолепная картина: Пеппи выключил машинку, коснулся пальцами розетки на стене, которая служила для разогрева крема для бритья, и начал осторожно подбирать машинкой волосы на шее мальчика.
– Джейс, сиди прямо и не шевелись, – сказал я, коснувшись его плеча. – Мистер Пеппи сейчас даст тебе урок мастерства.
Пеппи всего тремя нежными касаниями острой бритвы убрал пушок с шеи Джейса, снял фартук, поднес к лицу мальчика зеркало, и Джейс широко, от уха до уха, улыбнулся: уши у него казались теперь больше, а плечи гораздо шире.
А потом в кресло сел Мэтт, и Пеппи, кстати сказать, едва его узнал. Мне вовсе не надо было рассказывать ему историю Мэтта. Пеппи и так почти все знал и быстро приступил к работе: он подстриг его, выбрил сзади шею и даже лицо. Когда он закончил, Мэтт выглядел просто замечательно, я давно его таким не видел, а Пеппи двумя руками, сбрызнутыми одеколоном «Клабмен», похлопал его по шее и щекам.
– А чем это он его помазал, дядя Так? – поинтересовался Джейс, дернув меня за штанину.
– О, это то, что надо. Это одеколон, который называется «Клабмен». Наверное, надо было бы и тебя им немножко сбрызнуть. Запах наверняка бы понравился твоей маме!
Я‑то знал, что это было совсем не так, что это самая наглая ложь, потому что ни одной женщине в мире за всю историю человечества запах дешевого одеколона «Клабмен» никогда не нравился, не нравится и не может понравиться. Он нравится только мужчинам, но я решил, что Джейсу совсем не обязательно знать такие тонкости, и как только Кэти придет в себя после потрясения, обнаружив практически полное отсутствие волос на голове сына, которые, надо сказать, еще более акцентировали залихватско-глуповатый вид Джейса, она, в конце концов, смирится и с этим.
Я посмотрел на Мэтта, который целиком погрузился в расследование устройства первой машинки Пеппи.
– Такер, – и Пеппи хлопнул фартуком по сиденью кресла, – как насчет тебя? Подстричь покороче?
– Ну, если только чуть-чуть, самые кончики.
– Так я и думал. По-прежнему бунтуешь против условностей?
– Ну что-то вроде этого.
– Садись.
Пеппи меня подстриг и даже ухитрился воздать должное не только аккуратности, но и элегантности. А когда я расплачивался, Мэтт уже завинтил в первой машинке Пеппи последний винтик, подошел к рабочему креслу, вставил штепсель в розетку и побрызгал все дезинфицирующей жидкостью, а затем, нажав кнопку, включил машинку и поднес ее к уху. Машинка выглядела как новенькая и исправно стрекотала. Мэтт вручил машинку Пеппи и долго собирался с мыслями, чтобы что-то сказать. Наконец он произнес:
