Полковник Всеволод Соколов. Офицер-инструктор при дивизии войск СС «Викинг». Бретань, август 1940
В трех километрах к северу от дороги на деревушку со смешным названием Пуппевиль на пляже тонут два ЛК-1. Ну, как, как, дьявол меня задери, штурмфюрер Фишер умудрился затащить свой взвод в зыбучие пески?! Нам со штандартенфюрером фон Брюккнером остается только в бессилии наблюдать как один танк уже провалился по самую башню, а второй погрузился почти по середину борта корпуса. Остальные два танка из этого злосчастного взвода удалось вытащить на твердую поверхность, и теперь танкисты суетятся на третьем, пытаясь закрепить буксировочные тросы. Они полезли, было на того «Корнилова», который провалился глубже, но мы с командиром дивизии заорали на них, чтобы немедленно убирались оттуда и прекращали свои идиотские игры! Пусть лучше мы потеряем оба танка, чем людей. Хвала всем святым, в России достаточно железа, чтобы сделать еще одну такую же коробку, а где мы возьмем новые экипажи?
Отлично! Панцерманам удалось закрепить оба конца троса на тонущем ЛК. Теперь они должны выбраться оттуда и притащить концы тросов. Вот так, молодцы. Крепи быстрее. Есть! Из люков торчат головы мехводов. Комроты машет рукой и броневые громады натужно взревывают дизелями. Пошел, пошел, родимый, пошел…
Б…ь! Со звуком винтовочного выстрела лопается один из тросов. Оборванный конец, взбесившейся коброй, извиваясь, чертит в воздухе замысловатый знак.
— Уроды! Кто проверял трос?! — неистовствует фон Брюккнер.
Как всякий пруссак он знает множество бранных слов и виртуозно умеет их использовать. Целый водопад проклятий обрушивается на головы нерадивых. Двое самых легких танкистов снова прыгают по набросанным на песок комбинезонам, доскам, кускам маскировочной сетки и ловко, точно обезьяны, лезут на тонущий танк. Трос закреплен, снова надсадно воют дизеля, снова свежий приморский воздух отступает под напором сладковатого выхлопа. Ну, ну, ну! Дурень ты, ротный!..
— Стой, мать вашу! Стой, бараны! — я мчусь длинными прыжками к ротному.
Молоденький гауптштурмфюрер, наконец, соизволяет заметить мою скромную персону. Он лает команду и танки останавливаются. Я подбегаю к нему:
— Гауптштурмфюрер, Вы что, ослепли? — я тычу рукой в танки-буксировщики, которые закопались так, что опорных катков уже не видно. — Ты вообще, соображаешь, что творишь? Тебе что, мало двух тонущих танков? Еще нужно? — и уже к водителям, — Парни! Смотрим на меня! По сигналу — вперед, по сигналу — стоп! Начали!
Рука вниз — пошли, родные. Рывок, рывок, стоп! Еще раз. Рывок, рывок, стоп!
Медленно, но верно танк выползает из «зыбучки». Слава Богу, принцип вытаскивания из подобных "милых местечек" не отличается от извлечения из болота. Я снова поворачиваюсь к гауптштурмфюреру:
— Послушайте, дружище, Вас что, не учили, как вытаскивать из болота застрявшую технику?
— Никак нет, герр оберст! — отвечает он, глядя мне прямо в лицо. А глаза у него хорошие: смелые, гордые. Жаль только, что глупые!
Наверное, паренек и в самом деле не слишком-то виноват: ну где у них, в Германии, болота?
Так, а что это затеяли наши «обезьяны»? Прекратить! ПРЕКРАТИТЬ, я сказал!!!
— Гауптштурмфюрер, немедленно отзовите Ваших людей! Мальчишка, Вы что, не понимаете, что у этих ребят есть матери?! Как Вы посмотрите им в глаза, если что-то случится?!
— Герр оберст, мы солдаты фюрера, и каждый из нас готов в любую минуту…
Перун-благодетель, дай мне сил не врезать этому самодовольному индюку!
Тем временем эсэсманы обвязывают башню почти утонувшего «Корнилова» и скачут с концами троса к буксировщикам. Черти!
Юный ротный командует, и танки начинают медленно вытягивать утонувшего товарища. Минут через двадцать танк почти вылез наружу. Гауптштурмфюрер гордо смотрит на меня. На его лице крупными буквами написано: "Вот какой я молодец, а ты меня, глупый союзник, ругал".
Я поворачиваюсь к подошедшему фон Брюккнеру:
— Господин штандартенфюрер. Прошу учесть мое особое мнение: гауптштурмфюрера Мюллера от командования ротой отстранить, как склонного к необоснованному риску жизнью и здоровьем подчиненных. Штурмфюрера Фишера наказать за халатность, едва не повлекшую за собой потерю боевой техники и снижение боеспособности взвода. Троих бойцов, принимавших наиболее активное участие в спасении техники, прошу поощрить, а лучше — представить к награде.
Фон Брюккнер кивает:
— Согласен, геноссе Соколофф. — И уже ротному, — Мюллер, Вы отстранены от командования ротой. В расположение части поедете в машине охраны.
— Слушаюсь, мой штандартенфюрер. — голос чуть заметно дрожит. — Кому прикажете сдать роту?
Фон Брюккнер на секунду задумывается. В роте маловато офицеров, ведь дивизия только-только формируется.
— Господин штандартенфюрер, — надо выручать немецкого товарища, — разрешите мне повести роту.
Он светлеет лицом.
— Разумеется, геноссе Соколофф. Принимайте командование ротой. — Он вскидывает руку — Хайль Гитлер!
И вот я в танке. Как приятно снова оказаться на законном командирском месте, снова почувствовать могучую силу добрых двух десятков боевых машин, снова ощутить себя ангелом возмездия! Рота, слушай мою команду!..
… Грохоча гусеницами «моя» рота входит в деревню Сент-Мари-дю-Монт, известную своей красивой колокольней и хорошим вином в кабачке у папаши Фуйяда. Очень мило! А что это тут забыла фельджандармерия? Э-э, это кому это они руки крутят?…
— Стой! — грозный рык в ТПУ. И дублировать по радио — Рота, стой! Офицеры — ко мне!
Я соскакиваю с брони, и подхожу к фельджандармам, которые скрутили руки двум парням, определенно из нашей дивизии:
— Хайль Гитлер! Полковник Соколов. Что здесь происходит?
— Вам должно быть известно, герр оберст, что по личному приказу фюрера, фельджандармы неподконтрольны ни армейским чинам, ни командирам войск СС, — поворачивается ко мне хмурый обер-лейтенант с бляхой на груди.
— Вы арестовываете моих людей, — я делаю упор на слове "моих", — могу я узнать, в чем их вина? И вообще, обер-лейтенант, сначала не мешало бы приветствовать старшего по званию, нет?
Я расстегиваю комбинезон и демонстрирую жандарму свои награды. Это производит благотворное впечатление: молодец вытягивается во фронт и рапортует:
— Хайль Гитлер! Обер-лейтенант Дитц. Прошу извинить, герр оберст, служба. Эти двое обвиняются в изнасиловании и убийстве.
Эти двое? Одного я знаю: это унтершарфюрер Фридрих Буш, веселый парень из Дрездена, очень неплохой наводчик. Совсем недавно он хвастался фотографией своей девушки, и устроил драку с поваром, который сказал: "Ничего, кобылка". Второй чуть помоложе, конопатый на столько, что, кажется, из-за веснушек не видно кожи. Вид у обоих жалкий и потерянный. При моем появлении они еще больше съеживаются.
Я протягиваю фельджандарму портсигар, закуриваю сам.
— А могу я уточнить, обер-лейтенант, что все-таки произошло? Если возможно, поконкретней.
Затягиваясь ароматным дымком «Элиты», обер-лейтенант сообщает, что унтершарфюрер Буш и рядовой Нернст из дивизии «Викинг», силой ворвались в дом одного из жителей Сент-Мари-дю-Монт Буршада, нанесли ему и его жене несколько ударов, зверски изнасиловали пятнадцатилетнюю дочь Буршада, Ирен, а когда отец, очнувшись от побоев, схватив охотничье ружье, решил вступиться за честь дочери, отобрали оное ружье и застрелили его и его сына Лео Буршада, четырнадцати лет. Вот и все. Мэр деревни, г-н Рено, вызвал по телефону полицию, которая и задержала негодяев на месте преступления.
Бросаю взгляд на парней. Те, не взирая на протесты жандармов и злобный рев собравшейся толпы, пытаются лепетать, что девчонка сама зазвала их в гости, а там дикие нормандцы пытались ограбить их и убить. Врут, конечно, но не на все сто…
— Вот полюбуйтесь, герр оберст, на плоды их трудов! — обер-лейтенант пылает праведным гневом.
М-да. Ну, что тут скажешь? Конечно, девица выглядит на все двадцать, и, скорее всего, сама строила куры ребятам. Да и юнец смотрится не на четырнадцать, а на все восемнадцать, с мощными плечами и тяжелыми кулаками. Но убитые «валлонцы», которые теперь признаны германскими гражданами, это, доложу я вам, плохо. Очень плохо…
Неделю назад двое солдат, виновных лишь в том, что избили торговца вином, ломившего непомерную цену за свою кислятину, получили по семь лет крепости. А тут, похоже, пахнет расстрелом. Фюрер ласкает новоприобретенных граждан, стараясь поскорее сделать из них немцев. Это правильно и разумно, но ребята из нашей дивизии…
— Обер-лейтенант, прошу Вас, отойдемте на минутку.
Мы отходим за танки, и я тихо говорю ему:
— Послушайте, Дитц. Я понимаю, что моя просьба насквозь противозаконна, но нельзя ли как-нибудь отпустить этих ребят. Ну, в конце концов, что такое пара приконченных «лягушек», по сравнению с рыцарями СС?
