Перед входом меня останавливает вежливый билетер:
— Прошу прощения, герр оберст, но Вашего питомца пропустить я не могу. — Он указывает на табличку: "Собакам и евреям вход воспрещен!"
— Я не понял: по-вашему, он собака? Или еврей? Могу поклясться: он не обрезан, и лаять тоже не умеет.
Сзади звучит короткий смешок. Оглядываюсь: там стоят трое штатских. Что-то подсказывает мне, что это соотечественники.
— Слава героям!
— России слава! — и уже к билетеру, — Мы можем подтвердить, что этот кот не собака и не еврей.
— Благодарю Вас, соратники, — у всех троих на лацканах пиджаков партийные значки, — Вы не из посольства?
— Нет, — они улыбаются, — мы здесь в командировке. Вот полдня свободных выдалось. А Вы, соратники?
— А мы, — я поднимаю лапу Танкиста, — на отдыхе, в краткосрочном отпуске.
Командировочные присоединяются ко мне, но не надолго. Пока они рассказывают, как прибыли по поручению Берии к рейхсминистру науки Русту, мне интересно. Но когда они начинают расписывать все сложности с поставками полиметаллических руд, сетовать на недостаточные мощности оборудования ионообменных процессов, прославлять и весьма изобретательно бранить каких-то неизвестных мне личностей (на слуху только фамилии Тиссен и Курчатов, но я, убей меня Перун, не имею ни малейшего понятия — в связи с чем их слышал), мне становится сперва скучно, а потом — тошно. Поэтому я под благовидным предлогом оставляю соратников выяснять дальше, кто виноват в том, что до сих пор не запустили какой-то котел, и что там нужно ускорять.
В зрительном зале Танкист ведет себя удивительно деликатно. Он удобно располагается у меня на коленях и тут же начинает громко урчать как хороший мотор.
— Ах, какая прелестная киска! — восхищается молоденькая немочка, сидящая рядом со мной.
Она вежливо спрашивает разрешения погладить это рыжее чудовище, и чешет разомлевшего Танкиста за ухом. Между нами завязывается разговор о кошках, который, постепенно, переходит в разговор о людях. Через пять минут я знаю, что ее зовут Барбара Бендлер-Требиц и у меня имеется ее номер телефона, домашний адрес и искреннее приглашение заходить без стеснений в любое время. Стоит подумать: фройляйн мила, фигуриста, светловолоса и сероглаза. Ну, спасибо тебе, дружище Танкист — с помощью кота я с девушками еще не знакомился…
Гаснет свет и на экране появляется германский орел на фоне восходящего солнца — заставка журнала "Die Deutsche Wochenschau". Меня всегда удивляет странная особенность германской кинохроники — чрезвычайно бодрый голос диктора. Создается впечатление, что он сейчас захохочет в голос. Удивительным контрастом с этим является голос Левитана, который озвучивает нашу хронику и читает новости по нашему радио. Его голос, звучный, торжественный и несколько выспренный, точно призывает: посмотрите на наших Героев! Почувствуйте себя обязанными нашим Героям! Преклоните колени перед нашими Героями! И помните: наши Герои умирают ЗА ВАС!!!
Не знаю имени германского диктора, но мне кажется, что он как ребенок радуется: глядите, как ловко работает дивный механизм, изобретенный и разработанный Гениальным Механиком! Ах, как точно движутся рычажки, как шустро крутятся колесики, как красиво сжимаются и разжимаются пружинки! Конечно, это только мое мнение, но мне бы не понравилось, если бы меня изобразили бездушным винтиком огромной машины. Хотя, Макс, к примеру, не любит голос Левитана, говорит, что с таким голосом надо в опере петь, а не новости читать…
— Герр оберст, герр оберст! — страстный шепот соседки, — герр оберст, это — Вы?
А? Черт возьми, и правда — это мы! Вот Лавриненко, вот Бороздин, а это — это я? Ну, точно, я, вон и Танкист, высунул башку из-под комбеза… Диктор надрывается: "Наши славные союзники, танкисты русской тяжелой танковой бригады, разгромив французское механизированное соединение, отдыхают среди прекрасных пейзажей Большой Валлонии…" Так, а Большая Валлония — это у нас где? А, точно, это немцы так именуют северную часть Франции, которую теперь присоединят к Великой Германии…
— Господа, — визжит моя соседка, — Господа! Один из этих героев присутствует в зале! Он здесь, господа!
Показ прерван, свет в зале включен, все повскакали с мест. Зал гудит приветствиями. Приходится и мне встать. Танкист протестует против того, что его снимают с уютных колен, и, пытаясь удержаться, чувствительно выпускает когти. Дурень, нас же с тобой приветствуют, а ты еще и недоволен. В зал внесли шампанское, и протягивают мне бокал. Странно что никто не догадался прихватить еще и рюмку валерианки для кота… Добро, надо и нам отвечать.
— Спасибо, друзья. В Вашу честь и в честь Фюрера Германского народа, Адольфа Гитлера — ЗИГ ХАЙЛЬ!
Хорошо построен этот кинотеатр! Был бы построен похуже — крыша бы обвалилась, как пить дать! Последний раз подобный рев я слышал на футбольном матче «ЦСКА» Россия — «Рома» Италия. Все мужчины лезут пожать мне руку, все женщины — поцеловать, и все вместе, включая детей, тянутся погладить, потормошить Танкиста. Бедолага уже шипит, но я держу его крепко: не хватало только, чтоб ты союзников царапать начал…
Наконец, все кончилось, и можно снова смотреть журнал. Его начинают показывать снова, и на кадре со мной и Танкистом все снова орут "Хайль!" А хроника идет дальше. Бодрый голос диктора рассказывает о том, как героические союзники бьются на Дальнем востоке. Вот, под бравурный марш, небо прорезает добрая сотня бомбардировщиков. "Доблестные Люфтваффе демонстрируют свое боевое мастерство и беззаветную отвагу, свойственные арийской расе! Только что возвратившись после налета на японские острова, они снова поднимаются в воздух, неся грозное возмездие низшей расе!" Может быть там Макс? А это что такое?! Все тем же бодрым голосом диктор сообщает: "Скорбно и торжественно прошли похороны генерал-майора Анненкова, героически погибшего за дело торжества национал-социализма, патриотизма и фашизма во время операции по захвату Шанхая. Тело героя было доставлено в Москву, для торжественного захоронения у Кремлевской стены. Возлагает венок генерал-воевода Миллер. Генерал-фельдмаршал Браухич передает соболезнования и возлагает венок от Вермахта…" Как же так, Борис Владимирович, как же это так?!
Я встаю и иду к выходу. Кажется, Барбара что-то говорит мне… Плевать! Плевать на нее, плевать на кино, плевать на все, пойду и нарежусь до положения риз. Проклятые макаки, проклятые «томми», проклятая война…
Танкист, похоже, понимает, что мне не до него и затихает у меня на груди. В гостиницу, марш!
Как автомат я вхожу в гостиницу, поднимаюсь в свой номер. Горничная смотрит на меня с испугом, видно тоже чувствует, как кот.
— Фрау, прошу, мне в номер бутылку шнапса.
— У Вас что-то случилось, герр оберст? Какое-то горе?
Ах, эти участливые немки.
— Да фрау, горе.
Через пять минут у меня бутылка шнапса. Наливаю себе полный стакан, еще один — на помин души комдива "Князь Пожарский". Понеслась…
… Минут через сорок у меня нет шнапса, но нет и хмеля, а самое главное — нет больше желания пить в одиночку. Я вызываю горничную и прошу присмотреть за котом, пока я где-нибудь поужинаю. Заодно прошу назвать мне ресторан, откуда не выкидывают пьяных. По крайней мере — сразу. Помявшись, он рекомендует мне "Кабачок мамаши Хоффмайер". Она сообщает мне так же, что там имеются "эти девицы", и добавляет, что хотя она, лично, не одобряет подобное поведение, но считает, что для мужчин, особенно, если у них горе, которое нельзя залить водкой, "эти девицы" — весьма сильное лекарство. Спасибо тебе, добрая душа. Пойду в кабачок, авось, если там есть "эти девицы", там найдется и пара-тройка желающих выпить с офицером. Или дать офицеру в морду. Или получить от офицера по морде — как получится…
… Обстановка в кабачке вполне в духе чертовой свадьбы. Что-то громко и немелодично наяривает оркестр на эстраде. Дым сизыми клубами плавает под потолком. Несколько пар то ли танцуют, то ли бьются в падучей. За одним из столов поют, явно не то, что играет оркестр. Официанточка в чрезвычайно обтягивающем платье предлагает мне стол рядом с эстрадой. Нет, сегодня это не для меня. Вон тот, фройляйн, в углу. Благодарю.
Заглядываю в меню.
— Извините, фройляйн, а что значит "мясо по-русски"?
Она удивлена моим вопросом, безошибочно узнав во мне русского, но, как и положено вышколенной немецкой официантке, без запинки рапортует:
— Маринованное мясо, жаренное на вертеле. В качестве гарнира могу порекомендовать картофель пай и пикули.
Дивно. Значит, шашлык — это "мясо по-русски"? Ну-ну.
Я заказываю жаркое в горшочке, салат с ветчиной, сыр, и бутылку коньяку.
— И пока готовят заказ, фройляйн, не могли бы вы принести мне стакан русской водки?
— Конечно. Стакан русской водки и… — она выжидающе смотрит на меня.
