О “Бесчестье” сказано уже достаточно много, однако, во-первых, любой разговор о Кутзее превращается рано или поздно в разговор о главной его вещи, а во-вторых, на фоне изданных “Амфорой” романов “Бесчестье” прочитывается несколько по-иному, чем раньше.
Писавшие о “Бесчестье” определяли его как “самый депрессивный текст конца девяностых” (Глеб Шульпяков) и “гениальную безнадежную книгу” (Дмитрий Ольшанский). Справедливость этих характеристик несомненна. Однако парадоксальным образом именно “Бесчестье” оказывается и едва ли не самым “оптимистичным” текстом Кутзее — по крайней мере постольку, поскольку это слово вообще применимо к его произведениям.
Для Михаэла К. свобода была врожденным инстинктом, окрепшим в предложенных историей экстремальных обстоятельствах. Герой “Бесчестья” профессор Дэвид Лури идет к своей свободе долго, мучительно борясь со страстностью собственной натуры, с неизбежной для интеллектуала склонностью к рефлексии, с творческими амбициями. Но он, как и Михаэл, проходит этот путь до конца, отказываясь от оправданий, надежд, поисков, превращаясь в человека, по-толстовски подчиняющегося бытийному потоку. Выпасть из истории в ЮАР середины 90-х не удается, зато можно приравнять историю к природе, научиться воспринимать ее как часть естественного порядка вещей.
В этом Дэвиду помогает его дочь Люси, многими чертами напоминающая Михаэла К. Отец видит в ней “атавистическое существо”. “Ты — уникум… ты последний из своего вида, доисторическое животное вроде целаканта”, — говорил врач Михаэлу. Сохранить свой “огород и дом с поблескивающей под солнцем крышей” — вот все, чего хочет от жизни Люси; так и Михаэл раз за разом возвращается к крошечному огородику с несколькими тыквами.
Пока отец пытается рационально осмыслить свое бесчестье, свести его к той или иной идее, объяснить через привычные абстракции, дочь просто учится жить с этим опытом. Поэтому Люси оказывается для Дэвида проводником на край ночи, как Леон Робинзон для Мишеля Бардамю у Селина.
В “Бесчестье” Кутзее подытоживает свой спор с Кафкой, а через него и с европейским модернизмом вообще. “Это то, с чем надо научиться мириться. Начать с нулевой отметки. С ничего. Нет, не с ничего. Без ничего. Без карт, без оружия, без собственности, без прав, без достоинства”, — говорит Люси после группового изнасилования. “Подобно собаке”, — констатирует отец. “Да, подобно собаке”, — соглашается она.
Конечно, это сознательная отсылка к знаменитой последней фразе “Процесса”: “Как собака, — сказал он так, как будто этому позору суждено было пережить его” (кстати, название романа Кутзее — “Disgrace” — может быть переведено и как “Позор”). То, что для Йозефа К. было унижением настолько невыносимым, что даже в момент смерти он помнит о нем, для героев Кутзее становится “хорошей отправной точкой, чтобы начать все сначала”.
Михаил ЭДЕЛЬШТЕЙН.
1 Свобода — просто другое слово для состояния, когда нечего терять ( англ.; из песни). (Примеч. ред.)
Первый том академического Тютчева
Ф. И. Тютчев. Полное собрание сочинений и письма в 6-ти томах.
Т. 1. Стихотворения 1813—1849. Составление, подготовка текстов,
комментарии В. Н. Касаткиной. М., Издательский центр “Классика”, 2002, 536 стр.
Обычно авторы рецензий на переиздания того или иного великого поэта любят порассуждать абзац-другой о том, какой он был великий и какой поэт. Я же буду говорить только об издании. Издании, которое представлено как академическое Полное собрание сочинений, на котором стоят грифы ИМЛИ и ИРЛИ, у которого внушительная редколлегия и которое включено в федеральную программу книгоиздания России.
Сперва скажу о его достоинствах. Из них самое очевидное — это тираж. Десять тысяч для академического шеститомника — цифра весьма отрадная. Конечно, прежние тиражи полных собраний сочинений выглядели куда более внушительно (Достоевский — 200 000, Некрасов — 300 000, Тургенев и Чехов — по 400 000), но все же, все же... О тиражах-то недавно начавшихся академических многотомников вообще нельзя подумать без слез (Писарев — 700, Гоголь и Гончаров — по 1000, Лев Толстой — 1500, Блок — 2000). А тираж в десять тысяч, вопреки опасениям Фета, вполне может дойти не то что до зырян, но, глядишь, и до чукчей.
Другое достоинство — полиграфическое исполнение. Калининградский “Янтарный сказ” недаром пользуется славой одной из лучших типографий России. Переплет, имитирующий цельнокожаный, и превосходно отпечатанные цветные альбомы-вклейки, на которых помещены портреты Тютчева, его родственников и знакомых, виды памятных мест, связанных с его жизнью, и факсимиле рукописей, — все это выше всяких похвал. Правда, само оформление выполнено на среднемещанском уровне, с бьющим в глаза золотом на корешке и несколько утомляющей узорной колонлинейкой — однотипной во всей книге. Немного неожиданно смотрится и золотой обрез: такая деталь пристала бы, скорее, полным собраниям сочинений К. Р., А. А. Голенищева-Кутузова, Д. Н. Цертелева или иных августейших или полуавгустейших поэтов.
Но — все это не главное. Перейдем к сути.
Что должно представлять из себя академическое Полное собрание сочинений того или иного писателя? “Целевое назначение академического издания, — писал Б. Я. Бухштаб в статье „Проблемы типологии литературно-художественных изданий”, — дать особо авторитетный текст на основе всех печатных и рукописных материалов, какие могут быть привлечены для этого, дать возможный максимум добавочных текстов (иные редакции, варианты), комментарии для исчерпывающей мотивировки общих и частных текстологических решений, установленных дат, атрибуций, для глубокого понимания текста и исследовательской работы над ним”1. Подобного рода издания должны подводить итог изучению творчества писателя, отражать весь спектр мнений по тому или иному не решенному окончательно вопросу, быть арбитром дискуссий. Словом, оно должно являть собой образец филологической культуры, профессионализма и точности.
Первые нехорошие предчувствия закрались ко мне в душу уже при беглом просмотре рецензируемого тома (далее для краткости буду называть его ПСС). Кольнуло то, что в первом же абзаце предваряющего книгу текста “От редакции” главной задачей издания объявлено “со всей возможной на сегодняшний день полнотой представить читателю многогранное творчество великого русского поэта, яркого публициста, патриота России”. Конечно, следовать штампам легко и приятно, хотя в последней части триады несколько комично вместо прежних “патентов на благородство” вроде “демократа” и “борца” встретить “патриота”. Но как можно назвать многогранным творчество поэта, который писал преимущественно лирические стихи смешанного жанра и среди наследия которого нет ни поэм, ни драм или комедий в стихах, ни элегий, ни баллад и вообще не встречается твердых стихотворных форм, кроме единственного сонета? Что тогда сказать о Пушкине или Цветаевой? Очевидная бездумность этого пассажа и казенная формальность следующих страниц преамбулы произвели неприятное впечатление, а некоторые неточности насторожили.
С первых страниц книги бросилась в глаза и небрежность издательских редакторов тома. Так, уже на страницах упомянутой выше преамбулы в колонтитуле значится почему-то: Ф. И. Тютчев / Стихотворения, впоследствии меняющееся на: Ф. И. Тютчев / Другие редакции и варианты, Ф. И. Тютчев / Комментарии и даже Ф. И. Тютчев / Условные сокращения . Вы скажете, что это просто мелочь, недосмотр; но в книге, претендующей на академизм, мелочей нет. Издания подобного рода должны быть выверены от аза до ижицы, просчитаны с математической точностью, и любая подобная оплошность, видимая невооруженным глазом, даже на подсознательном уровне, сразу резко понижает доверие к ним.
И от этого доверия почти ничего не остается, когда начинаешь листать (просто листать!) комментарий. Уже список условных сокращений рождает вопрос за вопросом. Можно закрыть глаза на то, что редакторы ПСС отходят от негласных академических стандартов сокращения тех или иных источников. В конце концов, это их дело. Беда в том, что они изобретают настоящие “библиографические фантомы”, ссылаются на издания, которых не существует, как, например, вот на такое: “ Некрасов — Некрасов Н. А. Русские второстепенные поэты // Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Сочинения. М., 1980. Т. 9”. Библиографам-гурманам не сможет не приглянуться и следующая позиция: “ Отеч. зап . — ж. “Отечественные записки”. 1854. Т. 95. Кн. 8, август. Отд. IV. Статья С. С. Дудышкина, напечатанная анонимно”. Впрочем, не буду перечислять ошибки, допущенные в списке сокращений; замечу лишь, что здесь отнюдь не помешал бы консультант-библиограф. К тому же комментаторы тома со списком этим были знакомы явно поверхностно. Так, хоть в нем и присутствует, скажем, сокращенное наименование восьмитомника Блока, но на стр. 374 почему-то цитируется шеститомник. То же мы видим и с Тургеневым: в список введено первое издание его Полного собрания сочинений и писем, а на стр. 390 цитируется второе. Мелькают в тексте и кое-какие сокращения, которых в списке нет; иногда, напротив, дается полное библиографическое описание изданий, в указанном списке присутствующих.
