- Да какой ты мне отец? – усмехнулся Барс. – Угомонись, Старик.
- Я сказал – будь почтительнее.
- Пошел ты.
Барс получил по лицу – не кулаком, а ладонью. От оплеухи загорелась щека. И душа – тоже.
- Ты ведь меня ненавидишь, Старик, - продолжал Барс с вызовом. – Зачем с собой взял? Пусть бы грохнули. Какая тебе разница?
Старик смотрел на сына глазами, которые казались красными из-за воспалённых сосудов. Презрительно смотрел – по крайней мере, так казалось парню.
- Да жалко мне тебя, малолетку. И рот свой сейчас открывать не смей. Иначе по стене размажу. – Старик не шутил.
- Ты ведь нормальный отец, - неожиданно для самого себя сказал Дима. – К дочерям относишься иначе. Любишь их. А я у тебя как боксерская груша. Почему?
- Потому что девочек родила не шалава, а нормальная женщина, - выдал вдруг тот.
Старику не стоило говорить этого. В висках словно сотня барабанов забило, а воздуха стало не хватать. Внутри будто порвалась последняя цепь, которая сдерживала эмоции. Боль, гнев, ненависть. Обиду – старую детскую обиду, с которой Барс прожил всю жизнь.
- Значит, моя мать шалава? – тихо спросил он, и его грудная клетка тяжело поднималась и опускалась от переполняющих эмоций, а на скулах горели красные пятна. – А зачем ты сделал ее своей любовницей, дорогой папочка? Сначала задаривал подарками, возил всюду, обещал жениться. А потом кинул, когда она забеременела. Я ведь все знаю, папуль. Знаю, как ты дал ей бабки на аборт. Как узнал о том, что она не стала его делать и решила родить меня, потому что срок был поздний. Как сказал, что помогать не будешь, потому что ребенка она нагуляла. Мне обо всем еще в детстве рассказали.
- Закрой рот или пожалеешь, - произнес Старик неожиданно холодным голосом. Его глаза остекленели. Он не хотел это слушать.
- Она ведь потом пить начала из безысходности, - продолжал Барс, словно не слыша отца. – Потому что тебя, урода, любила. А ты уже с ее подружкой по курортам гонял. А потом женился. Где ты был, папочка, когда она бухала с утра до ночи, а я был ребенком? Развлекался? Радовался жизни?
Старик замахнулся, чтобы ударить его, но Барс не позволил сделать этого. Перехватил его руку. И наверное только тогда Старик понял, насколько сын сильный.
- Больше на меня руку не поднимай. Не позволю, - процедил сквозь зубы Барс. – А если нужно будет, вмажу так, что не встанешь.
Сперанский опустил руку, опаляя сына странным взглядом. Оценивающим.
- А ты все же с характером, щенок, - усмехнулся он. – Но только посмей ударить отца – зашибу.
Барс хрипло рассмеялся.
- Старик, да ты фантазер! Нет у меня никакого отца! Это теперь ты мне говоришь, что мой отец. Да мне сейчас плевать, кто ты. Ты никто. Ты мразь, из-за которой я прежней жизни лишился! Мне раньше отец нужен был. В детстве. Когда мать уходила и меня одного на два дня оставляла. А мне приходилось жрать остатки хлеба. Или слипшиеся макароны из кастрюли выковыривать. Или когда она алкашей к нам домой приводила и меня били, потому что я болел и ревел, им мешал. Или когда в школу не с чем было идти, и соседи собирали портфель из жалости.
Лицо Старика оставалось непроницаемым, а кадык дернулся.
- А знаешь, когда больше всего нужен был? – глухо спросил Барс, глядя сквозь отца – он словно видел картины из прошлого. – Когда я домой пришел после школы, а она… висела… И… - Он начал задыхаться. – В своем платье, которое… которое ты подарил. А на столе моя фотка и записка: «Сыночек, прости». Я увидел и убежал, потому что… потому что страшно было. И кричал так, что весь подъезд слышал. Только ты не слышал.
Отец опустил глаза. Впервые за все время не выдержал взгляда сына, блестящего от слез.
- Вот тогда бы мне нужен был, папуль, - продолжал Барс, резким движением вытерев глаза. - А сейчас, прикинь, я вырос, и в тебе не нуждаюсь. Ах да, ты нашел меня после ее смерти, сделал экспертизу и понял, что я реально твой сын. И тебе пришлось меня тянуть. Купил дорогую квартиру, отправил в престижную школу, стал давать деньги. Только ты мне отцом так и не стал. Ты так и остался никем. А теперь еще и жизнь мне разрушил. Я сваливаю, понял?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Барс рванул к двери, раздираемый на части прошлым. Оно, словно страшное чудовище, не отпускало его – вцепилось когтями и рвало кожу. Старик метнулся было за ним, но… Вдруг осел на пол. Барс развернулся и увидел, как отец полулежит, хватаясь рукой за стену. Ему стало плохо. И Барсу пришлось вернуться.
Сема тут же вызвал скорую – не обычную, а платную, и Старика срочно отвезли в больницу по поддельным документам. Уже там ему поставили диагноз – инсульт. Он не умер, но его частично парализовало, к тому же появились проблемы с речью. Сперанскому требовалась длительная реабилитация. Его оставили в клинике, и вместе с ним остались двое верных охранников.
Наверное, в тот вечер Барс по-настоящему повзрослел. Окончательно. Когда остался вместе с Оксаной и двумя сестрами. Эмма жалась к матери, а Вера беззвучно плакала, пытаясь унять дрожь в руках. Все они смотрели на Барса, и тот почувствовал, как на плечи ложится тяжелый груз ответственности за них троих. Пока Старика нет, он должен защищать их – мачеху, которая во всем полагалась только на мужа, и беспомощных младших сестер.
Тогда Барс окончательно понял, почему Старик взял его с собой. Чтобы в случае непредвиденных обстоятельств он позаботился о его семье. Осознав это, Барс почувствовал горечь. Ведь в глубине души тот самый маленький мальчик Дима, который оказался один на всем белом свете, надеялся, что отец все-таки любит его. По-своему, но любит, раз решил забрать с собой. И только после того, как Старику стало плохо, Барс понял, что это не так. До самого конца отцу было плевать.
Сначала он хотел сбежать. Честно. Потому что сам еще был подростком. Ему самому было страшно. И хотелось вернуться к привычной жизни, любимой девушке и друзьям. Пусть Старик выкручивается, как хочет. А он – пас. И когда Барс хотел сказать, что сваливает, к нему вдруг подбежала Эмма и обняла за колени.
- Братик, братик, - заплакала она. – Братик, мне страшно! Не уходи!
Девочка будто поняла, что он хочет оставить их – наверное, по глазам поняла. И Барс взял ее на руки.
- Все хорошо, - сказал он хрипло. – Не бойся.
- И ты не бойся, - шмыгнула носом Эмма и зачем-то погладила старшего брата по волосам.
Он не ушел, не бросил их. Понимал, что как только появится в родном городе, вскроется правда. Через него выйдут на Старика и его семью. И раз Захар хотел нанял киллера, чтобы убить всю семью, он сделает это. Барс не мог позволить этому произойти. Столько раз он говорил, что ему плевать на Старика и его семью, и ненавидел себя за то, что мог их бросить.
Все его мысли были о прежней жизни. Полина и друзья думают, что он погиб. Скучают ли? Он дико скучает.
По нежным поцелуям любимой девушки, по тому, как рядом с ней можно забыть обо всем, и просто дружно молчать, держась за руки.
По подколам и шуткам друзей, с которыми они столько всего прошли, что можно назвать их братьями – не по крови, а по духу.
По теплому носу Лорда, которым тот тыкался в ноги, когда просил внимания, и по мурлыканью Обеда.
Понимая, что не может выдать себя, с нового телефона он просматривал их страницы в соцсетях. Полина все удалила и будто исчезла с радаров. Дилара закрыла аккаунты и принимала в друзья только тех, кого знала лично. Барс мог следить только за Лехой и Валом.
«Не стало моего лучшего друга. Мы не успели даже попрощаться. Ты всегда останешься в моей памяти. Спи спокойно», - написал Леха, выложив фото, на котором они были запечатлены втроем.
Барс отлично помнил тот теплый июльский вечер. Они гуляли по ночным улицам в ту теплую летнюю ночь. Казалось, что впереди – вся жизнь. А за спиной – ветер свободы. И все будет так, как они захотят.
Раньше Барс считал, что плачут только девушки и слабаки, а сейчас не мог сдержать слез. А теперь скрючился на стуле, закрывая глаза ладонью, и плакал. Он больше не чувствовал себя уверенным и сильным, как раньше. Ему тоже было страшно. И одиноко. И больно. Хотелось к родным людям, но убежать он не мог. И подать сигнал, что он жив, - тоже. Вдруг окажутся в опасности? Если Полина и друзья пострадают, он точно жить не сможет.
