меньше, чем кажется на первый взгляд. Потому что Христоф, которого я знала, хоть и был общепризнанным преступником, но никогда не стал бы мучить меня.
Я возобновляю шаг, ускоряясь. Рис мелькает рядом, не отставая. До штаба идти недолго, но с такой компанией я уже знаю: дорога превратится в бесконечное хождение по мукам.
— Неужели будешь молчать? — спрашивает Рис.
Больше он ничего произнести не успевает — у меня в кармане звонит телефон. Я достаю его и вижу на дисплее имя Бена.
— Да, я пропустила занятие по ведению разведки, — говорю вместо приветствия. — Нет, мне ни капельки не стыдно.
— Я тоже не там, — отвечает Бен. — И звоню по другому поводу.
У него обеспокоенный голос. У меня в груди зарождается неприятное чувство.
— В чём дело?
— Эдзе забрал Нину, и теперь весь штаб стоит на ушах. Они считают, что это умышленное похищение.
— Уже в пути, — бросаю я и отрубаю вызов.
А когда поднимаю глаза перед собой, Риса и след простыл.
Десятка слов и трёх секунд разговора Бену хватило, чтобы отвлечь меня от нежелательного видения.
* * *
Я гляжу на Власа и не могу совладать с эмоциями. Мне страшно хочется обнять его в благодарность и может даже поцеловать… но только не при таком большом количестве свидетелей. Он прикрыл нас. Прикрыл, сам того не понимая. Прикрыл, рискуя не только своим местом в Совете, но и авторитетом в принципе. Прикрыл, несмотря на подозрительность всей ситуации в целом.
Прикрыл.
Славе Романовой из Дуброва чертовски повезло.
Мне чертовски повезло.
— Повтори ещё раз, — просит Даня. — Что ты сказал дяде Диме?
— Что сам перенёс Нину в Академию к профессору, услышавшему о нашей проблеме и изъявившему желание помочь.
— И Дмитрий не потребовал объяснений?
— Потребовал. Я назвал ему пару имён и несколько фактов, которые окончательно убедили его в моей правоте.
— А что, если он захочет связаться с директором Академии? — к сомневающемуся Дане присоединяется и Марк.
Мы на их территории, на территории миротворцев — в медкорпусе, где всё должно быть подчинено только двум истинам: медицине и общественному порядку. И именно их я так варварски перечеркнула, когда позволила Эдзе забрать Нину.
— Это будет значить, что он поставил под сомнение мою компетентность как члена Совета, — Влас самодовольно улыбается. — Не думаю, что он пойдёт на такой поступок.
Несмотря на всю уверенность, с которой Влас это произносит, замолчав, он скашивает на меня немного виноватый взгляд, словно ему стыдно передо мной за то, что он говорит о моём отце в таком контексте. Но ведь так и есть, думаю я. Влас намного старше Дмитрия не только в плане возраста, но и в плане ранга, что уж говорить о знаниях, которыми он обладает.
— Ты лучше всех, — говорю я и легко дотрагиваюсь до руки Власа. — Спасибо.
— Не за что, — отвечает он, расслабляясь под моим прикосновением. — Но мне всё ещё нужны ответы. Я помню, ты говорила о сделке с Миллуони, так что, полагаю, это он забрал Нину?
— Мы ещё вот это нашли на подушке, — Марк протягивает мне какую-то бумажку, но я не хочу привлекать лишнее внимание к своей перебинтованной конечности, а потому прикидываюсь не очень сообразительным человеком и складываю руки на груди. Вместо меня записку принимает Влас. Разворачивать её не приходится — записка представляет из себя буквально жалкий клочок с нацарапанным на нём не менее жалким единственным словом: «Удачи». И подписью, получившейся не с первого раза: «Э» — зачёркнуто, «М» — смазано и слишком жирно; видимо, кое-кто чересчур сильно давил на ручку.
— Да, — подтверждаю я. — Это определённо Миллуони.
— Он, я надеюсь, знает, что делать? — спрашивает Влас, сминая записку в кулаке.
— Должен. К тому же, я попросила его, чтобы он взял с собой Шиго для контроля. Она уж точно не позволит ему и лишнего шага ступить.
Дверь распахивается, и в медкорпус входят миротворцы во главе с куратором. Сергей уже наверняка знает «правду» Власа, а потому не задаёт никаких вопросов, когда бросает взгляд на опустевшую Нинину койку.
— Вам пора, — произносит Марк, понижая голос. — У Сергея сегодня, как вы можете понимать, уже с утра день не задался.
— Уходим, — соглашается впервые произнёсший хоть что-то после моего прихода Бен.
Мы с Власом последними покидаем медкорпус, и это позволяет нам ненадолго остаться одним в маленьком коридорчике между оставленным помещением и общей комнатой миротворцев. Я не успеваю придержать дверь перед нами, когда Влас кладёт на неё свою ладонь, прикрывая. Так спина Бена и лицо Дани становятся недоступными моему взгляду.
— Что такое? — спрашиваю я.
Влас берёт меня за руку, чуть выше локтя, и дёргает вверх, заставляя вытащить ладонь из кармана куртки.
— Это… — начинаю я, готовая оправдываться, но Влас тут же перебивает меня:
— Ты спрашивала о ритуале изъятия. Я знаю, как он проходит и что для него нужно. — Влас хмурит брови. — Ты должна быть в кровати, а не на ногах, пить много жидкости и восстанавливаться.
— Я в порядке.
— Когда раны стража достаточно сильные, клятва создаёт обманный эффект, благодаря которому её носитель чувствует себя хорошо, несмотря на замедленное заживление. Похоже на действие наркотических средств.
— Влас, — я произношу его имя с нажимом. — Я в порядке. Правда.
— Зачем ты терпишь, когда я могу помочь?
Влас подкатывает левый рукав своей чёрной водолазки до локтевого сгиба, демонстрируя мне два шрама от заклинаний. Один, маленький и тонкий, он использовал когда-то давно, чтобы излечить мою сломанную в двух местах ногу, а другой, жирный, выпуклый, напоминающий слизня, совсем свежий. Именно он помог нам выиграть время, чтобы спасти Ваню.
Я знаю, что имею право воспользоваться помощью Власа. И какая-то часть меня настойчиво хочет этого, но другая не перестаёт твердить о том, что боль — это напоминание.
Напоминание о том, что произошло и только произойдёт. Напоминание о том, что за каждым моим шагом, каждым действием и каждым принятым решением следует вереница последствий.
— Можешь, — соглашаюсь я, кивая. Берусь за край рукава Власовой водолазки и тяну его обратно, скрывая предплечье. — Но не должен. Оно того не стоит.
Влас глядит на меня непонимающе. В его голове, могу поспорить, ещё никогда не появлялось так много нерешённых вопросов разом.
— Последние недели меня не покидает странное ощущение, что когда я смотрю на тебя, вижу абсолютно незнакомого мне человека, — задумчиво произносит он.
Это откровенное заявление не должно причинять мне боль, но именно это оно и делает. И хотя слова Власа имеют разный смысл для нас обоих, они приводят к одному итогу:
