— Отдай приказ войскам выступать в сторону Патры, — продолжила она, — Если успеем, то с мятежом будет покончено окончательно. Твою жену нашли?
— Нет, Госпожа, — покачал головой король, — Но есть кое-что, о чем ты должна знать.
Ильмадика удивленно приподняла брови. Поднявшись на ноги, Амброус повел её в сторону входа в подземелья.
Здесь, в подвалах Миссены, расположились камеры. Пленник в них был всего один, — мальчишка-эжен из числа учеников Нестора. Во время боя со старым магом Владычица просто отшвырнула его в стену, и от страшного удара он потерял сознание.
Он не мог помочь, когда она серией мощных магических атак разрушила защиту его наставника, а затем, вызвав распад его тела на органический суп, забрала себе всю накопленную силу. Как раньше проделала это с Владыками.
— Зачем мы здесь? — Ильмадика брезгливо поджала губы, глядя на бывшего мага.
Именно бывшего. Ученичок не сломался под пытками. И Амброус воспользовался промыванием мозгов. Эжен, подвергнувшийся этой процедуре, теряет большую часть силы. Его мозг генерирует лишь сущие крохи энергии. А учить пленника пользоваться альтернативными источниками никто, разумеется, не собирался.
— Мы расспросили его после того, как я подчинил его волю, — пояснил Амброус, — И он рассказал кое-что интересное. Кое-что о том, каким образом Лейла избавилась от моих чар.
Адепт заглянул в глаза пленному и приказал:
— Расскажи Госпоже все то, что рассказал мне.
Глава 13. Всё, что было мной
Черные сопротивлялись отчаянно, но недолго.
Как и обещал, Килиан вернулся с отрядом на следующий же день. К чести противников, они грамотно пользовались преимуществами знания горной местности, а также тем, что конница здесь не пройдет.
Но им это не помогало. Когда с помощью магии, когда с помощью винтовки, а когда и вступая в рукопашную, идаволльцы во главе с адептом планомерно вычищали местность. Собственно, как вскоре узнал ученый, вражеский колдун не пережил его внезапной атаки. А без него солдаты Халифата, воспитанные в страхе перед волшебством, не могли ему противостоять.
По подсчетам ученого, судя по увиденному в плену, по горам еще прятались человек шесть. Его люди широкой цепью прочесывали местность, держа друг друга под наблюдением, чтобы не позволить перебить себя поодиночке, а сам Килиан шел позади и думал о своем.
Он думал о том, как позволил загнать себя в подобную западню. И под западней он имел в виду не плен у Халифата: это дело житейское. Но ситуация, сложившаяся с Ланой… и с Ильмадикой… Это была западня, из которой он не видел выхода.
Килиан прекрасно разбирался во всех свободных науках. В химии. В физике. В географии. В истории. В лингвистике. В магии. Но вот в чем он разбирался из рук вон плохо, так это в человеческих отношениях. Он допускал, что обычный человек просто посмеялся бы над его проблемами. Что из этой ситуации существовал какой-то невыносимо простой выход.
Вот только он его не видел.
Нельзя любить двоих. Мужчина, который думает, что он любит двух разных женщин, просто не знает самого себя. Если бы речь шла о ком-то другом, Килиан посоветовал бы тщательнее подумать о том, что побуждает его считать, что он любит каждую из них.
Все мы умные, когда речь идет о ком-то другом.
Но ведь в данном случае дело касалось не только эфемерных, субъективных чувств? Ильмадика была женщиной всей его жизни. Она подняла его душу со дна, придала его жизни смысл. Именно она понимала его, как никто иной, именно она давала ему надежду на то, чтобы изменить мир к лучшему.
Лана ничего подобного предложить не могла. Все, что она делала с тех пор, как он спас ее с костра, прекрасно ложилось в попытки улучшить собственное положение за счет благосклонности «хозяина». Одна стремится к высшей справедливости, другая преследует шкурные интересы. Вывод очевиден.
Да только почему-то не укладывалась такая картина в его голове. Не позволяло что-то смотреть на Лану настолько примитивно.
Быть может, дело было всего лишь в том, что будь ее подход таким, как казалось, она отдалась бы ему тогда, когда он рассказал, что ради нее обманул Владычицу?..
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нет. Это все рационализация. Причина в чем-то другом. Как ни тяжело это признавать, но настоящая причина где-то на столь «нежно любимой» им территории человеческих чувств.
Звук выстрела показался почти благословением, отвлекающим от тяжелых мыслей. Один из солдат впереди рухнул наземь, — к счастью, не замертво, а оступившись под действием измененных вероятностей. Пуля просвистела у него над головой, и солдаты Халифата укрылись за камнями от ответного огня.
— Гранату! — скомандовал Килиан.
Расстояние было великовато для броска, но он компенсировал это за счет магнитокинеза. Долетев до вражеского укрытия, фосфорная граната взорвалась, воспламеняя все, что не успело убежать. Единственный вовремя сориентировавшийся солдат выскочил наружу — прямо под пули.
И все стихло.
— Иди проверь, — скомандовал ученый одному из своих людей, — Вы двое, прикрывайте!
Быстро добежав до разнесенного взрывом укрытия, солдат обернулся и показал три пальца.
Оставались еще трое.
Трое — и мысли о тупике, в который он себя загнал. Итак, почему же он не мог просто выбросить из головы нелепые слова Ланы о том, что делает Ильмадика с ним и остальными? Не от обиды и ревности же, право слово. Да, конечно, после захвата власти в Идаволле Ильмадика изрядно отдалилась от него. Но мужчина, который любит женщину лишь тогда, когда у них все гладко, не заслуживает зваться мужчиной. Слизняк он, самый обыкновенный.
Себя Килиан слизняком не считал. И никогда не винил Владычицу в том, что порой ему от нее доставалось. Тем более, что как ни крути, виноват он был сам. Он сам упустил предательские настроения среди ансарров. Он сам создал проблему с промыванием мозгов, для прикрытия которой пришлось легализовать рабство. Он сам заступился за Лану, пойдя против Владычицы и спровоцировав ситуацию, приведшую в итоге к освобождению Леинары.
В свете всего этого гнев Ильмадики был полностью оправдан.
Но не гнев беспокоил его. Нечто совсем иное. Килиан считал ложь очень важным инструментом. В отличие от Ланы, он не считал её чем-то плохим. Но вот любовь с ложью несовместима.
А сейчас выходило так, что одна из женщин, которых он любил, лгала ему напропалую.
— Впереди, на десять часов!
Снова очередь пуль, вбивающая в грунт прячущихся черных. Это было легко. Слишком легко. Убивать не должно быть легко.
Минус двое.
Мысли путались. О чем он вообще думал? Так просто все было, пока не вмешалась Лана. Так просто и так прекрасно. Ильмадика была богиней. Самым светлым, самым чистым, самым совершенным существом во Вселенной. А он… он был ее рыцарем. Неся ее знамя, претворяя в жизнь ее планы, он был…
Счастлив.
«А чего ты сам хочешь?»
Как бесил его этот вопрос! Он просто хотел быть нужным! Хотел почувствовать, что имеет право существовать! Когда отец не пожелал даже увидеть его… Когда мать гнобили за его рождение… Как легко было принять на веру то, что его существование приносит лишь боль и разочарование! Как он хотел, чтобы хоть кто-нибудь дал ему причину, почему это не так!
«И ты думаешь, Ильмадика не видела, что ты этого хочешь?»
Владычица не могла этого не знать. Она понимала его, как никто иной. Она понимала, что его гложет. Даже в Лане она с самого начала почувствовала угрозу, — еще до того, как ее почувствовал Килиан.
С Ильмадикой он чувствовал, что его понимают. Чувствовал, что он не одинок. С Ильмадикой… и с Ланой. Это было разное чувство, но он не мог отказаться ни от одного, ни от другого.
Вот только одно из них было ложным. Одна из них лишь использовала его.
«Или обе?» — мелькнула предательская мысль, и виски сжало острой болью. Возникло ощущение неизбежной смерти, как от яда медузы ируканджи.
Именно спасаясь от этого чувства, чародей приказал своим солдатам не стрелять, когда они наконец обнаружили последнего из халифатских разбойников. Подправленные триггеры вероятностей привели в негодность винтовку, из которой тот пытался отстреливаться. А Килиан уже приближался со шпагой наперевес.
