После полудня справа показалась лощина с небольшим островом тайги. Добираемся до него и тут, у подножья последнего отрога Станового, решаем разбить наш лагерь. На этот раз располагаемся не в ущелье, а на небольшой возвышенности, запирающей левый лог. Тут теплее. Не успели мы выбрать место для палатки, как к нам пожаловала важная гостья – кукша. Усевшись на вершине низкорослой ели, птица начала вертеться, хвастаясь, как на смотринах, то светлой грудкой, то рыжим хвостом. И вдруг, словно узнав кого-то из нас, подняла крик:
«Эй… эй… эй…»
– Ну, разболталась, кума! – окликнул кукшу Василий Николаевич. – Чего ты тут бедуешь, дуреха, в этакой пропасти, в снегу. Посмотри, даже дерева доброго нет, летела бы на юг, в хорошую кедровую тайгу, поближе к солнцу, непутевая ты птица.
«Эй… эй… эй…» – еще веселее продолжает кукша.
Мы разжигаем костер, подвешиваем котел с мясом, чайник и, усевшись вблизи, молча наблюдаем, как огонь пожирает дрова. Лень пошевелиться, так хорошо у костра! Будто чьи-то теплые руки закрывают усталые глаза, клонят голову и влекут куда-то от скал, лямок, борьбы. Становится легко-легко, и я засыпаю…
Острый едкий запах щекочет нос, будит сознание. Что-то горит. Хочу крикнуть, а не могу проснуться. Но ощущение тревоги заставляет меня открыть глаза. На Александре горит телогрейка, огонь, вероятно, уже добрался до тела, но крепок сон уставшего человека.
– Горишь! – кричу я, зная магическую силу этого слова.
Оба мои спутника разом вскакивают. Александр сбрасывает с себя телогрейку и затаптывает ее в снег.
– Просил тебя, Василий, не подкладывай еловых дров, вишь, как они искрятся, – говорит он с сердцем и хватается за бок. – Должно, здорово припалило, а мне казалось, будто солнце пригрело…
После обеда до сумерек остается еще часа четыре, и мы решаем сходить в разведку на ближайший гребень хребта. Может быть, еще сегодня нам удастся увидеть вершину, к которой мы направляемся. Попутно вынесем наверх инструмент, рюкзаки с продуктами и походной мелочью, чтобы утром выйти из лагеря налегке.
Связываем пару лыж, укладываем на них багаж, впереди пристраиваем ремни.
– А что, если мы возьмем с собой и полушубки, думаю, утащим? – спрашивает у меня Василий Николаевич. – Если завтра не успеем закончить работу на Становом, то и заночуем наверху, место под скалой найдется…
– Тогда уж клади и чайник, а я захвачу сухую жердь вам на дрова. Чай на гольце – куда с добром! – предлагает Александр.
Мы с Василием Николаевичем запрягаемся в лямки. Александр, привязав толстый конец сухой жерди к багажу, налегает на другой конец всей своей огромной тушей и подталкивает груз наш сзади. Впереди черным комочком скачет Кучум. Над нами молчаливо возвышаются поднебесные зубья, прикрытые легкой тенью набежавшего облачка. Все выше, все ближе подбираемся к границе унылых скал. Языки отогретых солнцем россыпей все чаще перехватывают лощину.
Добравшись до первой плосковерхой скалы, мы услышали крик кедровок. Птицы взлетели в воздух пестрыми хлопьями и с криком скрылись за соседним гребнем. В это время года кедровки – единственные обитатели гольцовой зоны гор. Они еще с осени напрятали здесь стланиковых орехов. И теперь, когда кладовые начинают вытаивать, прилетают сюда из тайги кормиться.
Лощина суживается, врезаясь в крутогрудые откосы стен строга. Ущелье выводит нас в котловину, напоминающую небольшой цирк, откуда до верха остается километра полтора каменистого подъема.
Мы набрасываем на плечи рюкзаки, берем инструмент, полушубки, жердь и, не торопясь, взбираемся на гребень. Обидно, что и отсюда нам не удастся разглядеть панораму Станового, ее заслоняет высокий отрог, тянущийся с востока на запад, всего в двух километрах от нас.
– Сходим? – спрашивает спокойно Василий Николаевич, кивнув головой в сторону ближней вершины. – Не спускаться же на стоянку.
– Боюсь, запоздаем.
– Что вы, солнце еще высоко, успеем обернуться, – говорит он уверенно. – Александр пусть идет на табор, пока поставит палатку, сварит ужин, и мы вернемся.
– Попробуем.
Складываем груз под камнями в приметном месте, идем налегке: у меня только винтовка, а у Василия Николаевича бинокль и на сворке Кучум. Александр, проводив нас, спускается в лощину.
– К ужину свежих лепешек испеки! – кричит ему вслед Василий Николаевич.
Поднимаемся по узкому гребню, сложенному из каменных глыб. Справа склон, имеющий вид обвалившихся стен с торчащими шпилями, а слева снежная крутизна. Идем очень осторожно, уж очень скользко, того и гляди сорвешься…
Через полчаса мы наверху. Открывшийся отсюда вид сторицей вознаграждает нас за усилия, заставляет забыть усталость. Перед нами впервые открылся Становой хребет, застывший чудовищными взмахами земли. Бесконечные гряды гор заполнили широкий горизонт и подняли высоко к небу свои измятые вершины. Всюду видны глубокие провалы, куда стекают снежные обвалы. Словно гигантским резцом кто-то высек грозные контуры скал, нависших над окаменелыми потоками.
Взору открылся Становой хребет
Становой, как и Джугджурский, хребет дает много ответвлений на юг и круто обрывается на север, образуя хорошо заметный спад к Алданскому нагорью. Ответвления начинаются остроконечными вершинами, но дальше переходят в плоские, вытянутые перпендикулярно оси хребта сопки.
Отсюда мы увидели и западную часть Алданского нагорья. Угрюмый и бескрайный океан тайги там пронизывают светлые ленты заледеневших рек, видны застывшие озера. На сотни километров раскинулся лес, то редкий, стелющийся по маристым низинам, то сплошным ковром раскинутый по возвышенностям и широким поймам рек.
Под нами из узкой расщелины гор вырывается Саракенда, левый приток Удюма. Раздвинув плечи скал, река в бешеном разбеге несется на север по довольно широкой, сплошь залесенной долине и теряется в сумрачной дали.
Василий Николаевич, красный, потный, но довольный, уселся на выступе скалы и, закурив, продолжает любоваться панорамой. Кучум, высунув язык, пристроился около него и отдыхает. Просматривая горизонт километрах в семи от нас, я заметил продолговатую вершину, очень похожую на ту, которую мы наблюдали с Джугджурского хребта. Завтра попытаемся подняться на нее.
Вечереет. Неприветливо смотрят на нас вершины гор. Темнеет в ущельях. Сумерки окутывают далекое нагорье. Заметно холодеет. Пора возвращаться, но Василий Николаевич предлагает спуститься до южной террасы и оттуда попытаться определить более доступный подход к намеченной вершине.
