Старецъ iеросхимонахъ Анатолш родился 24 марта 1824 г. въ селе Боболи, Калужской губ. Онъ былъ сыномъ дьякона о. Моисея Копьева и его супруги Анны СергЬевны. Родители его были на редкость богобоязненными и желали видеть детей своихъ въ иноческомъ званш Они воспитывали своего единственнаго сына Алексея въ известной строгости. Съ 5–летняго возраста отецъ обучалъ Алексея грамотности и хотелъ, чтобы его сыпь могъ читать на клиросе. Но у мальчика былъ слишкомъ слабый голось. Въ свое время Алексей былъ отданъ въ Боровское духовное училище, а когда окончилъ курсъ учешя, былъ переведенъ въ семинарiю въ Калугу. 14–ти летъ онъ заболелъ горячкою и пропустилъ годъ учешя. Здоровьемъ онъ не отличался. Стремлеше къ монашеству въ немъ было развито рано и онъ чуть не ушелъ въ Рославльсюе леса къ пустынникамъ. Страшная гроза, которая захватила его въ дороге дала ему понять, что Господь препятствуетъ его намеренно. Окончивъ семинарiю, Алексей Моисеевичъ Зерцаловъ, какъ его переименовали въ семинарш, поступилъ на службу въ казенную палату. Но вскоре чудо выздоровлешя отъ чахотки привело его навсегда въ стены Оптиной Пустыни. Онъ пришелъ туда съ матерью. «Благословенна ты, добрая женщина, на какой хорошш путь отпустила сына», сказалъ ей тамъ старецъ Макарш. Онъ сталъ обучать молодого послушника iисусовой молитве и съ любовью имъ руководить.
Когда старецъ бывалъ занять, онъ благословилъ Але ка я обращаться къ о.Амвроаю, объяснивъ свой выборъ: «онъ пошустрее». Кроме этого бр. Алексш обращался за духовнымъ руководствомъ и къ о. Антошю Путилову съ ведома и одобрешя о. Макарiя. Онъ называлъ въ шутку будущаго о. Анатолiя «высочайшимъ» изъ за его высокаго роста, но также имея ввиду его духовное устроеше. Несмотря на доброе расположеше къ нему его руководителей, жизнь бр. Алекая въ монастыре была полна скорбей и трудностей. О. Макарш велъ его тропой иноческаго подвига. Сначала онъ работалъ на кухне, где приходилось ему мало спать, да еще спать на дровахъ. Затемъ его переводили изъ кельи въ келью, неуспЬетъ онъ привести свое помещеше въ порядокъ, какъ его снова переводятъ.
Наконецъ, его поселили въ башне, где его собрать не признавалъ старчества и былъ съ нимъ грубъ. Отъ непривычки мало спать и тяжелаго физическаго труда у него сильно болела голова. Целыми днями онъ лежалъ съ больной головой и некому было подать ему воды и онъ оставался безъ пищи. А внизу подъ башней кололи дрова. Такихъ и подобно этому скорбей было неперечесть. Путемъ этихъ огорчешй въ немъ вырабатывался духъ смиретя, терпешя, кротости и твердости духа. Однажды прiехалъ въ Оптину Пустынь преосвященный Игнатш (Брянчаниновъ), пожелалъ видеть и беседовать съ темъ изъ иноковъ, кто бы опытно проходилъ святоотеческое учете о молитве iисусовой. Ему указали на о. Анатолiя. Епископъ долго беседовалъ съ инокомъ. Беседа инока очень ему понравилась. Прощаясь съ о. Анатолiемъ, преосвященный не могъ не выразить своего уважешя и удивлешя къ иноку и говорилъ объ удовольствш своемъ встретить инока образованнаго и опытнаго въ духовной жизни. Былъ же о. Анатолш у епископа только после двухкратнаго пригашетя и по приказатю старцевъ. Но когда онъ встретилъ о. Макарiя и простосердечно все ему пересказалъ, старецъ при всемъ народе сталъ его бить палкой и говорить: «Ахъ ты негодяй! вообразилъ, что онъ хорошш! Ведь преосвященный аристократа, на комплиментахъ выросъ, онъ изъ любезности сказалъ тебе такъ, а ты и уши развесилъ, думая, что это правда!» Со стыдомъ пошелъ къ себе инокъ… А о. Макарш сказалъ после его ухода: «Какъ не пробрать? Долго ли загордиться!» О. Анатолш тогда былъ уже iеродiакономъ.
Когда умеръ о. Макарш, о. Анатолш и о. Амвросш особенно сблизились между собой, потерявъ любимаго ими обоими старца и руководителя. О. Амвросш, увидЬвъ, что о. Анатолш сталъ уже достигать меры высокаго духовнаго устроетя и созрелъ, чтобы наставлять другихъ, постепенно сталъ вводить его въ свой старческш трудъ, делая его своимъ сотрудникомъ, подобно тому, какъ и его велъ въ свое время о. Макарш. Еще когда о. Анатолш былъ iеродiакономъ, о. Амвросш посылалъ его на гостиницу утешать скорбныхъ и печальныхъ, куда о. Анатолш ходилъ и беседовалъ съ ними.
Въ 1870 г. о. Анатолш былъ посвященъ въ iеромонахи. Въ следующемъ году онъ былъ назначенъ Сунодомъ указомъ отъ 3–го авг. 1871 г. настоятелемъ Спасо–Орловскаго монастыря, Вятской губ., съ возведетемъ въ санъ архимандрита, но ради трудовъ старчества и послушатя о. Амвроаю, отецъ Анатолш отказался отъ служебной карьеры.
Видя духовное возрастате о. Анатолiя, о. Амвросш выпросилъ его сначала къ себе въ помощники, потомъ въ благочинные скита. Это назначете последовало скоро по посвящети о. Анатолiя во iеромонахи и, наконецъ, по просьбе о. Амвроая, о. Анатолш былъ назначенъ скитоначальникомъ (1874). Будучи таковымъ, онъ входилъ во все нужды скитской братш и заботился о благосостоянш каждаго. Все эти назначешя о. Анатолш принималъ изъ послушашя своему старцу и несъ ихъ смиренно и трудолюбиво.
Здесь мы приведемъ случай, отмеченный Нилусомъ въ его оптинскомъ дневнике, озаглавленномъ «На берегу Божьей рiжи» (изданнымъ въ 1916 г. въ Тр. Сер г. Лавре). Случай указываетъ на духовную бдительность, требуемую отъ скитоначальника.
«11–го мая. Заходилъ сегодня къ старцу о. iосифу, и не дозвонился. Должно быть, пришелъ слишкомъ рано, и келейники старца отдыхали послеобеденнымъ сномъ. Подергалъ я раза три за ручку двернаго колокольчика, подождалъ, прислушался къ тишине внутри кельи батюшки … Никто не отозвался на мой звонокъ. Я уже собрался уходить, какъ, вдругъ, взглядъ мой остановился на изречешяхъ подвижниковъ духа, развѣшанныхъ по стенамъ первой прихожей кельи старца. Сталъ читать и, къ немалому для себя и даже, — не скрою, соблазну, прочелъ написанныя четкимъ полууставомъ слова: «Егда внидеши къ старцу, то удержи сердце свое отъ соблазна. Агце даже узриши старца твоего и въ блудъ впадша, не ими веры и очесамъ твоимъ».
Дословно ли такъ я записалъ эти смутивгшя меня слова, я не могу поручиться; за точность смысла ручаюсь.
И было мне это изречете въ соблазнъ немалый. Хотел я позвониться къ отцу своему духовному и старцу Варсонофiю, но поопасался потревожить и его послеобеденный отдыхъ. Такъ и ушелъ изъ скита съ соблазномъ въ сердце.
Хорошъ тотъ старецъ, котораго глаза мои застигнуть на блудодЬянш!..
Очень удобное изречете для ханжей и лицемеровъ!.. И какъ только оно могло прiютиться въ такомъ месте, какъ келья нашихъ чистыхъ отъ всякихъ подозренш и праведныхъ старцевъ? …
Горько мне было … И вдругъ я вспомнилъ … Было это въ прошломъ октябре. На день памяти одного изъ великихъ ветхозаветныхъ пророковъ были именины одного изъ старыхъ, почитаемыхъ скитскихъ монаховъ, сподвижкика и помощника великаго старца Амвроая по постройке Шамординскаго монастыря, отца iоиля. Я былъ приглашенъ на чай къ этому хранителю Оптинскихъ предашй. Собралось насъ въ чистенькой и уютной келье именинника человекъ шесть монаховъ да я, мiрской любитель ихъ и почитатель. За весело кипящимъ самоварчикомъ, попивая чаекъ съ медкомъ отъ скитскихъ пчелокъ, повели старцы, убеленные сединами, умудренные духовнымъ опытомъ, свои тихiя, исполненныя премудрости и ведьшя, монашесия беседы …
Господи мой, Господи! Что за сладость была въ речахъ техъ для верующаго сердца!…
И, вотъ, тутъ–то, за незабвенной беседой этой, и поведалъ намъ самъ именинникъ о томъ, что было съ нимъ въ те дни, когда, после кончины старца Амвроая, управлялъ скитомъ и несъ на себе иго старчества скитоначальникъ о. Анатолш:
«Призываетъ онъ меня какъ–то разъ къ себе наедине, да и говорить:
— «0.iоиль, скажи мне всю истинную правду, какъ передъ Богомъ: никто не ходить къ тебе по ночамъ изъ мiрскихъ въ келью?»
— «Помилуйте», — гсворю ему, — «батюшка! кому ходить ко мне, да еще ночью? Да где и пройти–то? — ведь, скитъ кругомъ запертъ, и все ключи у насъ въ келье».
— «А калитка, что въ лесъ, на востокъ?»
— «Такъ что–жъ, что калитка? и отъ нея ключъ У васъ».
— «Вотъ», — говорить, — «то–то и беда, то–то и горе: ключъ у меня, а къ тебе, все–таки, какая–то женщина ходитъ».
Я чуть не упалъ въ обморокъ. Батюшка увидалъ это, да и говорить:
— «Ну, ну! успокойся. Я тебе верю, разъ ты это отвергаешь. Это, видно, поклепъ на тебя. Ступай съ Богомъ!»
— «Батюшка», — спрашиваю, — «кто донесъ вамъ объ этомъ?»
— «Ну, что тамъ», — говорить, «кто бы ни донесъ, это не твое дело; будетъ съ тебя того, что я тебе верю, а доносу не верю».
Ушелъ я отъ него, а на сердце обида и скорбь великая: жилъ, жилъ монахъ столько летъ по–монашески, а что нажилъ? Нетъ, при батюшке Амвросш такого покору на меня не было бы … Горько мне было, лихо!
Прошло сколько–то времени. Опять зовутъ меня къ скитоначальнику. Прихожу. Встречаете меня гневный.
— «Ты что же это? ты такъ–то!»
