Хельги спросил Гудбранда про тот нид, который ярл его просил сочинить, и сказал, что он готов. Гудбранд отвел его к ярлу, и там Хельги, стоя посредине палаты, рассказал висы, где Олаф сына Трюггви коварством походил на йотунов, а чернотой замыслов — на порождения Хель. Ярл, однако, не обрадовался и сказал:
— Если бы мне нужен был нид, над котором все размышляли бы несколько часов, чтобы понять его смысл, я бы обратился к Торду сыну Колбейна. От тебя, Хельги, мне нужны висы, где будут перечислены все оскорбления, что нанес Олаф могущественным людям Севера. Твой нид должен распалять ненависть и взывать к мести. Сможешь ты сочинить такой?
Хельги кивнул и спросил, нужен ли будет его нид на свадьбе. На это ярл сказал:
— Свадьба не место для злобы и ненависти. К тому же надо дать время Сигрид занять место Олафа в голове Свейна. Будь готов к Йолю, Хельги Торбрандсон.
И Хельги ушел сочинять новые висы. Через несколько дней все корабли ярла ушли из Сигтуны. «Чайка» и «Вепрь» прошли вместе с ярлом, Сигрид и Олафом конунгом свеев до Зунда и остались там нести стражу. Через две недели ярл и Олаф встретили их на обратном пути. Гудбранд потом пересказывал слова тех, кто был с ярлом, что свадьба была самой пышной из тех, что они видели, и было выпито столько крепкого пива, что кое-кто из гостей две ночи подряд спал под столом, и находили их только потому, что они забывали выйти на двор помочиться.
Затем ярл отправился на Готланд, а «Чайка» и «Вепрь» остались стеречь Зунд. С ними же было и еще пять кораблей. А с остальными кораблями ярл ушел в набег на земли эстов и ливов, сказав, что не хочет в этом году тревожить Бурицлейва, а ободритов оставляет Олафу конунгу свеев, которому пришло время самому вести своих людей в поход.
Сторожить Зунд было несложно, потому как мало кто из норвежцев отваживался бросить вызов драккарам ярла Эйрика. Потому товары из Балтики в Норвегию доставляли корабли с Готланда, Боргундархольма и из Ралсвика, которые ярл велел не трогать. И только с приходом туманов три корабля из Викена решились пройти на восток. Им почти удалось проскользнуть незамеченными, однако Харальд Заяц услышал равномерный плеск слева по борту и поднял тревогу. В тумане нельзя было ничего разглядеть, но людям из Викена пришлось остановиться, а Гудбранд приказал своим кораблям ходить взад и вперед, держась на расстоянии двух весел друг от друга. Так они прошли три раза с запада на восток и обратно, а на четвертый раз нос «Чайки» едва не врезался в чужую корму. Кетиль отдал приказ, и неизвестный корабль крючьями подтащили к борту. Люди из Викена не решились биться и крикнули, что сдаются. Рядом сдался еще один корабль, на который наткнулся «Вепрь». Третий развернулся и, несмотря на туман, пошел на полной скорости обратно на север. За ним гнались несколько миль, пока он не сел на мель.
На кораблях было мало добра, но много серебра, и Гудбранд, довольный добычей, велел не чинить людям из Викена никакого вреда, а просто высадил их на берег. Корабли же он забрал, чтобы продать их в Сигтуне.
На прощание Гудбранд сказал так:
— Не в обычае ярла Эйрика грабить своих людей. Однако с тех, кто признает над собой власть Олафа сына Трюггви, ярл берет подать на содержание своего войска. Вы заплатили сполна и за себя, и за других в Викене. Когда ярл Эйрик вернется в Норвегию, придите к нему и напомните об этом. Возможно, он решит вернуть вам то, что забрал сегодня.
Хельги спросил Кетиля:
— Неужто станет им легче от того, что Гудбранд пообещал, что ярл Эйрик когда-нибудь вернет им то, что у них сегодня отобрали?
Кетиль рассмеялся:
— Нет, просто это заставит их желать, чтобы Эйрик вернулся. Так мы подготовим к его возвращению тех, кто живет в Викене.
Когда наступили холода, они снова вернулись в Сигтуну. Там их ждала горестная весть. Едва они пристали, на берегу показался Торгейр. Видно было, что он хромает, а лоб его рассекал шрам от едва зажившей раны. Он рассказал, что из двух с половиной сотен людей, что ушли с Ториром Уплландцем, назад вернулись только полторы сотни. И из тех едва не треть были ранены. Все стали спрашивать про друзей и родных, а Торгейр рассказывал, кто вернулся, а кто остался в море у берегов Халогаланда. Хельги Торгейр сказал:
— Твой брат Бьёрн жив, но очень плох, торопись домой, если хочешь застать его живым.
Хельги побежал домой, а за ним бежал Хёгни Воробей. Бьёрна он нашел лежащим на постели в бреду. Рядом с ним сидела Сигрун и вытирала пот с его лба. Ингрид бросилась к Хельги и обняла его:
— У Бьёрна рана в груди от стрелы. Торгейр сказал, что поначалу, когда везли они его в телеге обратно в Сигтуну, Бьёрн был полон сил и казалось, что скоро поправится. Но потом по дороге в лесах ему стало хуже. И вот позавчера они, наконец, дошли до Сигтуны, но Бьёрн был уже в бреду и никого не узнавал.
Хельги послал Хёгни на корабль за своими пожитками и сказал:
— Когда меня ранили прусы, то у меня тоже начался жар, и долго был я в бреду, но один прусский знахарь вылечил меня и дал мне трав, которые лечат гноящиеся раны. Молю Фрейю, чтобы и Бьёрну они помогли.
Ингрид сказала:
— Мы тоже даем ему пить отвар и прикладываем повязки, пропитанные мазью, как посоветовал Торгейр. Однако это не сильно помогает.
— Не просили ли вы помощи у Эдлы? — спросил Хельги. — Бьюсь об заклад, знает она нужные травы и заклинания.
— Эдла уже пять дней ни с кем не говорит. Из своего похода конунг Олаф вернулся с женой, дочерью вождя ободритов. Эдла хотела отправиться к своему отцу, но Олаф не пустил ее, сказав, что за нее заплачено золотом. Эдла предложила ему выкуп, однако Олаф сказал, что она для него много дороже тех пятнадцати монет, что когда-то он за нее отдал. И что он не отпустит ее за все золото Фафнира. Это разозлило ее еще больше. Если бы не сын, которого она родила полтора месяца назад, думаю я, кинулась бы она на Олафа с ножом. Теперь она заперлась в своих палатах и пускает к себе только старуху, что приносит еду и убирает за ней и за маленьким Эдмундом.
Хельги думал недолго, а потом сказал, чтобы Ингрид шла за Эдлой и напомнила ей про старых друзей, которые ждут от нее помощи, пока она сидит взаперти и ждет, что горе само пройдет. Служанке Астрид он велел кипятить воду для отвара, а Сигрун попросил найти ему немного китового или свиного жира. Тут прибежал Хёгни с сундучком, где хранил свое добро Хельги. Хельги поискал на дне и вынул связку сушеных трав, завернутых в тряпицу. Вместе с Сигрун приготовили они отвар и мазь для повязок. Отвар, как только он немного остыл, дали они Бьёрну. Тот выпил его, и вскоре бред его стал стихать и жар немного спал. Когда солнце уже опускалось, вернулась Ингрид, а вслед за ней пришла Эдла.
Вендка посмотрела на те травы, из которых сварили отвар Хельги и Сигрун, и кивнула:
— Вижу я, и без моей помощи вы бы обошлись. Но раз уж я все равно здесь, вот еще одно снадобье, которым надобно смазывать рану утром и вечером. Травы, из которых его делают, собирают далеко на юге, так что достать его не просто. Но чего не сделаешь для друзей, которые помнят простую наложницу могущественного конунга…
С этими словами она села на лавку и из глаз ее полились слезы. Ингрид села рядом и обняла ее. Хельги поднес ей рог с пивом и сказал:
— Видел я, какими глазами смотрит на тебя Олаф, когда думает, что его никто не видит, и не думаю я, что легко ему было жениться на другой.
Эдла выпила пива, успокоилась и сказала:
— Жениться на другой было совсем просто, особенно, когда об этом просит князь бодричей, или ободритов, как вы их называете. Особенно когда у князя есть войско в триста конных и тысячу пеших. Особенно когда это войско преграждает путь к кораблям. Я это понимаю. Я только не понимаю, почему все эти ярлы, что были вокруг Олафа, не смогли уберечь его от ловушки, в которую его завлек Мечислав. Ведь даже мне, простой женщине, показалось бы странным видеть Старгород, Старигард, как вы его называете, с открытыми воротами и без воинов на стенах.
— Слыхал я про конунга Мислейба, что хитер он как змея, — сказал Хельги. — Ведь в нем течет кровь самого Харальда Синезубого. А уж Харальд, всем известно, ведет свой род от самого Одина.
— Не надо жертвовать одним глазом, чтобы устроить ловушку Олафу Жадному, — с горечью сказала Эдла. — Хватит того, что видит он рядом богатство, которое можно взять мечом, и идет за ним, как слепой, не глядя вокруг.
— А что еще отдал Олаф ободритам, чтобы они пропустили его назад, к кораблям? — спросила Сигрун.
— Мечислав был щедр. Он взял за свою дочь только небольшое вено: все золото, что было у Олафа и его людей.
— Но тогда Олаф должен не слишком любить свою новую жену? — спросил Хельги.
— Ее зовут Астрид, и она очень красива, — ответила Эдла. — У нее золотые волосы и кожа белая как молоко. Она хорошо сложена, и у нее голубые глаза. Такой я ее запомнила, когда мой отец как-то взял меня на свою встречу с Мечиславом.
