— Видать, любят вас боги, ибо это корабль Гутторма, и он один. Жаль мне, что я не могу за ним гнаться, так как моя госпожа Сигрид дала клятву, что никто из свеев и гётов не причинит людям Олафа вреда. Но я хотел бы взойти к ним на борт и увидеть их лица.
Бьёрн ответил:
— Эту честь мы с Хельги никому не уступим.
А Хельги добавил:
— Давно мы ждали случая сразиться с людьми Олафа. Да только клятва не дает нам ступить на норвежскую землю. Так что у Гутторма на корабле скоро будет много гостей.
Однако и с корабля Гутторма их тоже заметили, и видно было, как гребцы там навалились на весла. Людей у Гутторма было немного, и они не могли подменять друг друга, однако они были свежими после ночи в Конунгахелле, а люди Гудбранда и Кетиля гребли всю ночь.
И Кетиль сказал своим людям:
— Если бы у меня была галера, а вы были бы рабами, я бы приказал надсмотрщикам запороть вас до смерти, но догнать Гутторма. Но раз вы свободные люди и мои боевые товарищи, то прошу я вас не жалеть сил и вернуть дочерей Одда, что бросили вызов Олафу сыну Трюггви.
Кетиль сам сел на весло, и его люди поняли его. И они гребли так, что падали на палубу от усталости, и тогда только их подменяли.
Гудбранд крикнул своим людям, чтобы не отставали и не покрыли бы его позором. Он пообещал всем три марки серебра, если они обгонят «Чайку». Но корабль Кетиля им было не догнать. И вскоре стало ясно, что они нагоняют Гутторма. Все, кто уже не мог грести, перешли на нос и дрожащими от усталости руками взяли копья и мечи. И были они уже в полете стрелы, когда с корабля Гутторма спустили лодку и посадили в нее двух женщин. Затем лодку отвязали, и она осталась колыхаться на волнах, когда корабль ушел вперед.
Два преследовавших корабля подошли к лодке почти одновременно, но «Чайка» всё же была чуть впереди. Радостные крики раздались с обеих сторон, когда все увидели, что девушки живы и здоровы. Тогда Кетиль помог забраться на борт Ингрид, а Гудбранд — Сигрун.
Тут раздался еще один крик, и все увидели, как кто-то прыгнул в воду с корабля Гутторма. Бьёрн, который стоял на носу пригляделся и сказал, что это Хёгни. И вправду, когда пловец приблизился к борту «Вепря», стало видно, что это мальчишка, а не воин. Бьёрн протянул Хёгни весло и помог забраться на борт.
Гудбранд посмотрел на своих людей и сказал Кетилю:
— После того как мы остановились, нам уже не набрать того хода.
И Кетиль сказал:
— Мы сделали то, что должны были. А с Гуттормом, я верю, мы еще повстречаемся.
Тогда они развернули свои корабли и пошли в Конунгахеллу.
На берегу было время встреч старых друзей, и Кетиль обнялся с Рагнаром Лысым, а Хельги хлопнул по плечу Аслак Финн. Торгейр из Сконе тоже увидел старого знакомого — то был Ульф Готландец. И все не могли дождаться, когда им подадут пива, чтобы послушать рассказы о том, что произошло, пока они не виделись.
И когда собрались они в палатах Сигрид, то не было нужды ни в шутах, ни в скальдах, а довольно было только рассказов воинов о том, что случилось за последние полгода в разных землях.
Начал Гудбранд и рассказал о вестях из Дании: о том, что прошлым летом королева Гунхильд родила Свейну Вилобородому сына, которого назвали Кнутом. Но сама она после родов стала болеть и уже не встает с постели. И все очень пожалели королеву, особенно Хельги, к которому она была добра. Вторая новость была, что Свейн все-таки выдал свою сестру за Бурицлейва против ее воли.
Потом пришла очередь Кетиля рассказывать о том, как они собирали подати с русов и потом всю зиму сидели в крепости, опасаясь, что по накатанному санному пути к ним подойдет войско конунга Виссевальда.
Потом Торгейр спросил Ульфа о том, как он снова оказался у Гудбранда. И тот сказал, что когда он прибыл к Бурицлейву, то конунг вендов был очень расстроен. В последнее время сдружился он с конунгом саксов Оттаром и тот прислал ему священников, чтобы обратить к Белому Христу пруссов и жмудь. Бурицлейв, конечно, старался переубедить Оттара, говоря, что по дикости своей пруссы скорее обратятся к дьяволу, чем к Христу. Но Оттар не хотел слушать и послал трех монахов к берегу моря, а Бурицлейв дал им воинов, чтобы их поход закончился не слишком быстро. И попервоначалу все было хорошо, и даже прусские жрецы не чинили им препятствий. Жрецам нужен был мир с Бурицлейвом, после того как был убит Жигволд и все прусские вожди передрались между собой.
Но во главе монахов был один, которого называли Одолбергом, и был он нетерпим к тому, что люди молятся другим богам, помимо Белого Христа, как будто его бог самый скупой и жалко ему видеть, что люди приносят жертвы кому-то еще. Как-то раз в гневе, что те, кого он окрестил водой, пошли в рощу принести жертвы своим старым богам, схватил Одолберг топор и срубил идола верховного бога пруссов. Тогда их жрец метнул копье и убил его.
Остальных священников и воинов, что были с ними, пруссы отпустили, но за возвращение тела Одолберга назначили цену в золоте. И пришлось Бурицлейву изрядно потратиться, чтобы у него в Гнезно появились мощи священника, которого они назвали мучеником за веру. Ульф ездил к пруссам, потому как многих из них он знал, и передавал им выкуп за тело. А голову Одалберга пруссы так и не отдали, сказав, что золота, что он привез, мало. Но и того, что они получили, хватило, чтобы вожди их снова передрались. А когда в их землях снова появились десять кораблей Гудбранда, то ни один не осмелился бросить ему вызов. Они все разбежались, и только Ульф вышел навстречу викингам.
Тут все заговорили наперебой и после долгих споров сошлись, что лучше бы Одолберг отправился к Олафу Трюггвасону. Там его ловкость с топором пригодилась бы. Ведь и сам Олаф не раз со своими людьми рубил идолы старых богов.
— Но на этом беды Бурицлейва не прекратились, — продолжил Ульф. — Сначала он решил жениться и припомнил, что был у них с конунгом Свейном уговор касательно сестры конунга Тюры, которую Свейн обещал отдать за Бурицлейва в обмен на его сестру Гунхильд.
Но тут его перебил Рагнар Лысый:
— А Тюра уже разменяла третий десяток и не отличалась покладистым нравом. Вместо того, чтобы помогать Свейну управляться с его многими усадьбами, она проводила всё свое время со священниками и молилась Белому Христу. Потому Свейн и рад был, что, избавив себя от вечно причитающей старой девы, получит еще и союз с Бурицлейвом.
— Однако Тюре не понравилось у Бурицлейва, — продолжил Ульф. — Не по нраву ей пришлось в Гнезно, жаловалась она на простые нравы и на то, что сам Бурицлейв опивается пивом и после этого становится груб с ней. Хотя здесь, думаю я, и сама она тому виной была. Не ждет от жены конунг, возвращаясь из похода, что она расскажет ему про Белого Христа и его священников. Потому недолго Бурицлейв искал ласк Тюры и вскоре снова стал пропадать со служанками. А Тюра, увидев, как ночью в его покои входят другие женщины, со своим слугой Озуром сбежала от мужа. И меня, не успел я еще вернуться от пруссов, Бурицлейв сразу послал к Свейну требовать, чтобы тот вернул ему жену.
Тут снова начал говорить Гудбранд:
— Да только Тюра, видать, так боится своего брата, Свейна, что не вернулась к нему в Еллинге, и теперь никто не знает, где она.
Кетиль сказал:
— Если она так часто молится Белому Христу, как о том говорят, то есть только два места на земле, где ей будет хорошо: в Риме, где многие тысячи людей, как я слышал, больше ничего не делают, а только молятся своему богу, и у конунга Олафа. И на твоем месте, Ульф, искал бы я Тюру в Норвегии.
Тут Рагнар обернулся по сторонам и спросил:
— А кто-нибудь здесь видел Хельги Скальда. Долго скучал я без его вис.
На это снова ответил Кетиль:
— Хельги, видать, соскучился по другому. Он со своей невестой не виделся два с половиной года. Надо быть Рагнаром Лысым, чтобы думать, что в это время будет он ждать, не захочет ли кто услышать его висы.
А Хельги, и правда, был с Ингрид. Сначала, пока они были еще на корабле, она сидела рядом с ним и рассказывала про гибель Одда, про их бегство в Свитьод и про суд, который держал конунг Олаф. Потом, на берегу, поблагодарив Эдлу, Ингрид взяла Хельги за руку и повела к дому, где они жили. Там она привела его в маленькую комнатку, которую они делили с Сигрун, заперла дверь и сказала:
— Мы могли бы подождать до свадьбы, но пока все на пиру, мы будем здесь вдвоем. Я не хочу упустить такой случай. Покажи же, Хельги Скальд, научился ли ты в своих странствиях обращаться с женщинами.
Хельги поцеловал ее губы и сказал:
— С нашими воинами достаточно один вечер посидеть у костра, чтобы всему научиться.
— Но ты, я вижу, предпочитаешь сидеть у костра с прекрасными пленницами, — сказала Ингрид лукаво.
— Только если они сами выбирают меня из семи сотен воинов, — ответил Хельги и развязал ее пояс.
