— Что случилось, миледи? — служанка вышла из соседней комнаты, где сортировала по стопкам чистое белье.
— Смотри! — Магдален указала на пол, и лицо ее приобрело пепельный оттенок. — Это вылилось из меня…
— Ничего страшного, миледи, — невозмутимо сказала Эрин. — Значит, скоро будет и ребенок.
— Но… ведь еще слишком рано. И зачем здесь вся эта вода?
— Восьмимесячный ребенок, — прикинула в уме Эрин. — Такие, как правило, выживают. У вас что-нибудь болит?
Магдален отрицательно покачала головой, все еще ошеломленная, но уже слегка успокоившаяся от безмятежного тона служанки.
— Только вода.
— Такое обязательно бывает, — пояснила Эрин. А иначе ребенок не смог бы родиться.
Эрин пожала плечами. Она не могла объяснить хозяйке, почему отходят воды, но твердо знала, что так должно быть, потому что так бывает всегда. Она не раз принимала роды и имела представление, в каких случаях они протекают удачно, а в каких нет. Но в замке имелись и более сведущие в этом деле женщины.
— Я пошлю за повитухой, миледи, — сказала она. — А вам пока что лучше лечь. Я принесу полотенца, чтобы вам было удобнее. Магдален осторожно прилегла на кровать, уступая уговорам служанки, которая лучше разбиралась в том, что происходит. Ее собственные познания в этой области не выходили за рамки нескольких прописных истин, с которыми ее ознакомила в порядке просвещения старая дева леди Элинор, сама представлявшая себе процесс родов сугубо умозрительно; других женщин, которые удосужились бы посвятить ее в тонкости этого важного дела, как-то не нашлось.
Ей пришло в голову, что сейчас самое время порасспрашивать Эрин и Марджери — в ее глазах они были авторитетами по части родов — и о том, чего ей ждать дальше.
— Ну-ка, расскажите-ка мне, что в таких случаях бывает, — потребовала она, присев на подушках, когда потребность лежать отпала.
Эрин почесала нос.
— Ну, миледи, будет немного больно, потом появится ребенок.
— Очень больно?
Эрин вовсе не горела желанием запугать хозяйку, но никакая добродетельная ложь ей в голову не приходила, и она сказала:
— Некоторым женщинам бывает больно, другим — нет.
— И этим некоторым очень больно? — упорствовала Магдален.
— Думаю, что да, миледи.
— Тогда желаю, чтобы здесь присутствовал милорд, — сказала Магдален.
— Роды — это работа для женщин, миледи. — Эрин пошла к двери. — Я за повитухой.
Дверь закрылась, а Магдален сидела, следя за солнечным зайчиком, пляшущим на стеганом одеяле. Дотронувшись до живота, она снова подивилась тому, что происходит у нее внутри. Может быть, роды работа и женская, но ей было бы легче, если бы рядом в замке присутствовал Гай. К сожалению, он с рыцарями выехал в Компьень на турнир, организованный герцогом Бургундским. В другое время она сопровождала бы его в течение всех трех дней состязаний и пиршеств, но в нынешнем ее состоянии это представлялось неразумным, и он уехал, потому что никому и в голову не могло прийти, что роды могут начаться так скоро.
Повитуха вошла в сопровождении Эрин и Марджери. Это была пожилая женщина с узловатыми руками и седеющими, но тщательно заколотыми волосами и с очень неприятным пискливым голоском. Магдален она сразу же не понравилась.
— Я желаю, чтобы меня обслуживали Эрин и Марджери, — заявила Магдален, отстраняясь от женщины. — Я не нуждаюсь в ваших услугах, сударыня.
— Не надо меня бояться, миледи, — пропищала женщина, откидывая одеяло. — Я видела на своем веку столько детей, входящих в этот мир… и покидающих его. Иногда вместе с матерями.
И она ткнула рукой в живот Магдален, прежде чем приступить к более тщательному обследованию.
Магдален смирно лежала, пока ее ощупывали жесткие старушечьи пальцы, и по мере того как в ней росли отвращение и страх, крепло и убеждение, что от этой женщины ничего хорошего ждать не приходится. Первая схватка началась так внезапно и была такой острой, что она закричала — в негодовании и удивлении.
— Если вы уже сейчас начинаете кричать, миледи, то что же с вами будет позже? — заявила повитуха, кладя руку на туго натянутый живот.
Магдален что есть силы отпихнула ее руку.
— Не желаю видеть здесь эту женщину! — закричала она. — Уходите, сударыня!
Эрин и Марджери, испугавшись, как бы их госпожа не взбушевалась, уговорили глухо ворчавшую старуху на время оставить комнату.
— Она лучше всех знает это дело, — уговаривала хозяйку Марджери, возвращаясь к кровати.
— У нее дурной глаз, — заявила Магдален. — Из-за нее у меня родится ребенок с косоглазием или кривыми ногами. Не хочу, чтобы она была рядом.
Служанки молча пожали плечами. Они знали, что при схватках у многих женщин возникают самые дикие подозрения, но они понимали также, что скоро леди Магдален будет настолько поглощена болью, что будет рада любой помощи.
Ближе к вечеру Магдален лежала, изнуренная и оцепенелая, и тело ее жадно пользовалось мгновением отдыха между схватками. Единственными ощущениями, появившимися у нее в минуты просветления рассудка, были негодование и замешательство, которые испытывала бы всякая на ее месте. В самом деле, почему ее не подготовили к этому? Почему с ней вообще такое происходит? За что ей такое мучение? Неужели это плата за грех, за смертный грех, и орудием возмездия избрана эта зародившаяся в ней жизнь? Может быть, так чувствует себя каждая женщина или все-таки это расплата за ее прегрешение? Эти и подобные мысли проносились в ее воспаленном мозгу. Слезы заблестели в уголках ее глаз, и отчаяние вновь охватило ее, ибо опять начались схватки, неумолимые, бесконечные, нестерпимые.
Эрин держала у губ хозяйки влажную тряпку, и Магдален жадно сосала ее, потому что слишком ослабела, чтобы пить из чашки. Свет дня сменился сумерками, и лица служанок были бледными и напряженными: боли у роженицы, кажется, начинали стихать, но ребенка все не было, а госпожа их впала в беспамятство.
— Придется вызвать старуху, — тихо сказала Эрин. — Она-то сумеет вытащить ребенка наружу.
Марджери вздрогнула. Обе они знали, чем чаще всего кончаются такие попытки: вместо ребенка вынимают окровавленный кусок мяса, а мать, истерзанная и искалеченная, умирает, истекая кровью, либо после родов заболевает смертельной родильной горячкой.
— Может быть, миледи стоит отдохнуть, тогда она сама без помощи повитухи сумеет помочь ребенку выбраться, — с трудом выговорила Марджери. — Милорд будет в гневе, если мы не сделаем все, чтобы предотвратить вмешательство бабки.
Обе служанки вдруг вспомнили страшную ночь в штормовом море, черное от муки лицо де Жерве, и ту неудержимую радость, которая охватила его, когда они сообщили, что миледи будет жить.
