Этого же я ошарашил по полной программе, заказав и все края ткани подогнуть и прошить, чтоб не растрёпывались, что он воспринял как верх цинизма.
— Что, так тоже никто не делает? — спросил я его.
— Делают, но… гм… не из такой же ткани!
Это я знал и без него. Только самые крутые одеяния местной знати — из соответствующих материалов — обшивались таким образом, а я заказывал из «дерюги», если по Юльке — не самой грубой, конечно, но погрубее нашей самой грубой джинсы, зато прочной и практически не снашиваемой.
— Пурпуром кайму вышивать будем? — похоже, он бы уже не удивился, если бы я заказал и это. Но я уже знал, что местные щёголи носят фальшивый пурпур, а на настоящий моих сбережений — ну, может и хватило бы на совсем узенькую каёмочку. Это я, конечно, утрирую, на самом деле хрен его знает, насколько хватило бы, но у меня-то ведь на свои кровно заработанные были совсем другие планы. Уподобляться же дешёвым пижонам, как говорят фрицы — «пфуй, даст ист цу филь». Мне ведь функциональность нужна, а не пижонство. Да и провозился бы он с этой вышивкой месяц, не меньше. И так-то не без труда успел…
Глядя на мою «военную форму стран Варшавского договора», загорелись и остальные наши, но успели, конечно, только нашить карманы на готовые тряпки, да и то — лишь каким-то чудом. Надо ли говорить, каким скандалом встретили нас в рудничном посёлке наши бабы?
— Мы в сраной рогоже, а они тут разоделись в пух и прах! Фон-бароны долбаные, арбалетчики, млять, великокняжеские, мушкетёры, млять, недоделанные! Ну за что нам такое наказание?! Ыыыыыы!
То, что их — ага, теперь это уже «рогожа», оказывается — куда тоньше нашего «пуха и праха», а ярко надраенной медной и серебряной бижутерии на них — как на цыганках, разумеется, не имело ни малейшего значения. Значение имело только ихнее «и вообще». К счастью, увесистых скалок у них отродясь не водилось, иначе пришлось бы Володе с Серёгой туго. Это ж надо было так лопухнуться! Не просто наступить, а прямо таки строевым шагом побатальонно промаршировать по бабьей больной мозоли, гы-гы!
Но всё-таки — рогожа, уже даже не мешковина! Им что, современный сатин или уж не знаю, что там ещё, подавай? Какой, спрашивается, может быть ткань, которую ткут врукопашную из пряжи, спряженной тоже врукопашную?
Не умеют местные пряхи и ткачихи работать? Ну так научите же их, умницы вы наши! Да только ведь хрен дождёшься, и что-то посказывает, что и механическая «прялка Дженни» не сподвигла бы их показать местным «неумехам» личный пример. Никто не скажет мне, почему я этим не удивлён?
То ли дело Астурда? Когда мы с нашим ментом, отпросившись у Тордула, направились в деревню, нам вслед неслись вопли:
— Отправляйтесь к вашим вшивым и немытым дикарским шлюхам! Только их вы и достойны!
— Может, они не так уж и неправы? — ухмыльнулся Хренио, и мы хохотали добрых полпути.
Правота наших стерв оказалась неоспоримой. Не знаю, как у Васкеса с его подружкой, я ведь там со свечой за занавесочкой не стоял, да и нет в иберийских сельских домишках занавесочек, но у меня с Астурдой вышло не в пример благопристойнее. Она только порадовалась моему «надлежащему виду», а уж привезённые ей из города маленькие, но тонкой работы серебряные серьги привели её в восторг. В какой мелкоскоп Юлька с Наташкой разглядывали «немытость» — это у них надо спрашивать, если ушей не жалко. В отличие от них, местные бабы и в холодной воде искупаться не сдрейфят, и уж требовать, чтоб им её натаскали, да ещё и нагрели, им и в голову не придёт. Не научили ещё феминистки, гы-гы! Насчёт вшей не поручусь — вши это или блохи или там клопы, я хрен их знаю, но что есть — то есть. Спасибо хоть — не мандовошки! Но где нет этой кусючей хрени?
На себя бы посмотрели! Везде она есть, и у греков с римлянами, при всех ихних хвалёных банях. Хоть ты простерилизуйся весь — один хрен, с кого-нибудь, да перескочит. Будь ты хоть трижды чистюлей — не будешь же мыться по пять раз в день. Спасение от этой нечисти в античном мире лишь одно — шёлк. Шёлковые туники и шёлковое постельное бельё. Не зарабатываешь на них — терпи, казак, атаманом будешь. Что, собственно, почти все в этом мирее и делают. И если не капризничать и не заморачиваться мечтами о несбыточном, то и насрать на этих блох с клопами. Тем более, когда ты ночью с красивой бабой, которой тоже по барабану несущественные мелочи. Какие проблемы?
У нас их и не было — вплоть до утра. Утром — ну, не то, чтоб появились, но… В общем, оказалось, что Велия — как в воду глядела. Когда я дал Астурде вместо обычных медяков полшекеля — по кордубской таксе, могу ведь теперь, да и не хуже она ничуть тех, городских — она вдруг спросила:
— А ты не хотел бы остепениться? Так и собираешься всю жизнь шляться то по одной, то по другой?
— Ну, когда-нибудь, наверное, остепенюсь и я…
— А я вот хотела бы. Ну, не с кем попало, конечно, с достойным человеком… вот, вроде тебя, например, — и смотрит эдак ожидающе.
— Астурда, я ведь наёмный солдат. Сегодня тут, завтра где-то там — куда посылают, там и служу. Я не готов…
— А когда будешь готов?
— Откуда мне знать? Как судьба сложится.
— Скажи уж прямо, что тебе вскружила голову Велия!
— Ну, ты ж понимаешь, что она того стоит.
— Но ты здесь, а она в Гадесе. И ровня ли она тебе?
— И это тоже — как судьба сложится…
Размолвкой это не обернулось, если по большому счёту, но по мелочи… гм… нет, с одной-то стороны это приятно, когда тебя считают достойным, чтобы жизнь с тобой связать, но с другой — что-то зачастили. На следующий день начальник рудника, когда финикийским занимались, тоже удочку закинул:
— Слушай, Максим, ты, конечно, достойный человек, и я желаю тебе удачи в твоих замыслах. Но не кажется ли тебе, что почтенная Криула вряд ли в восторге от твоего выбора? И не думаешь ли ты, что и отец девчонки может иметь свои планы на её судьбу? А он ведь человек очень непростой…
— Кто может знать свою судьбу, почтенный?
— Полностью — никто, но есть же определённые признаки! Судьба бывает обычно милостива, если ты не желаешь несбыточного. Я не отговариваю тебя, пробуй, и судьба иногда являет чудеса. Но что, если чуда не случится? Разве не придётся тебе тогда поискать себе другую пару?
— Всё может быть. Может, и придётся.
— Есть хорошие семьи и попроще Тарквиниев, Максим. И в некоторых из них тоже подрастают невесты на выданье…
А потом и Юлька еще до кучи. Мы как раз отмечали готовность Нирула к экзамену на мастера. Хорошо посидели, отметили. Но отмечает-то каждый по своему. Серёга вон — ну, надегустировался от души, а она у него широкая, и транспортировать его в итоге пришлось всей компанией. Дотранспортировали, уложили, дальше Юлька и сама с ним разберётся. Поболтали, прогулялись до ветра, пора бы и самим на боковую. Сижу на бревне, курю на ночь — Юлька подходит, подсаживается рядом:
— Нажрался мой — спасу нет! Храпит, перегаром несёт — пьяная скотина!
— Ну так следила бы, чтоб не нажирался.
— Уследишь тут! Вот почему за тобой следить не надо?
— Юля, ну ведь у каждого своя порода.
— Вот именно — порода. Я бы предпочла породу получше, — и придвигается поближе, до касания выпуклостями. Но я-то ведь от Астурды своё намедни получил и с ума сходить как-то не собирался.
— Тебе самому не надоело по шлюхам бегать? — ну вот, и эта туда же! Сговорились все, что ли, гы-гы!
— Ну, вообще-то я по ним не бегаю, а хожу нормальным шагом.
— Ага, «медленно и методично», знаю этот анекдот! А как насчёт «остепениться»?
— Прямо тут?
— А почему бы и нет? В тот раз — согласна, не время было. Четыре мужика с голыми руками против всего мира — нельзя вам было ещё и меж собой вздорить. Но теперь-то уже не так, теперь есть и местная опора — у тебя это хорошо получается.
— И поэтому надо обязательно перелаяться меж собой?
— Не утрируй. С Васькиным ты из-за меня не поссоришься, с Володей тоже. Много ли толку от моего неудачника, чтобы носиться с ним, как с писаной торбой?
— Так уж прямо и неудачник? А кто мне бериллы распознал?
— Только не говори, что не обойдёшься без него и впредь! Я видела, как ты отбирал для себя образцы! Зачем они тебе, когда есть геолог, а? — и ещё плотнее прижимается. Увы, косвенными отмазками и от этой тоже не отделаться…
— Юля, если ты задашься целью — дважды ты меня уже раздраконивала, раздраконишь и в третий раз. Это ты умеешь. Но моих основных планов это не изменит.
— Тебе было плохо со мной? Мне что-то этого не показалось! Чем я хуже твоей малолетней дикарки? Тем, что не разодета в шелка и пурпур, не увешана золотом и серебром, не умащена благовониями, а рабыни-служанки не сдувают с меня пылинки?
— Ну, в походе и Велия не была расфуфырена. И как-то, знаешь ли, не сильно проигрывала от этого.
