Возвращаюсь домой на троллейбусе 'Б' от Смоленской площади до парка культуры, а потом на 31-м или метро. Или сажусь на 31-й на
Гоголевском и еду по бульварам. Мне больше нравится смотреть на бульвары и Остоженку, чем ехать в подвале.
О питьевой воде я тоже решил позаботиться. Никаких фильтров еще не продают, и потому я отстаиваю воду в трехлитровой банке. Кладу в нее толстую серебряную цепочку от дедушкина брегета. Микробы не выносят блеска серебра и уходят искать лучшей доли.
Ушло в прошлое сливочное масло и молоко. В школьные годы мама мазала мне утром бутерброд. А вечером жарила на масле. Году к
83-84-му масло подорожало, потом стало дефицитом. За ним стоят длинные очереди, продают одну пачку в руки. Партия стала в него что-то добавлять. На сковородке оно пенится большими пузырями.
Отныне сливочное масло попадает в мой желудок только из пирожных или торта с кремом. Для жарки и салатов я использую подсолнечное нерафинированное масло. Как замечательно оно пахнет. Если срок хранения растительного превышает четыре, пять месяцев, значит, его все-таки прогоняли через бензол.
Без молока обойтись сложнее. Ну, какао, ладно. А как есть манную кашу на воде? В результате с манкой тоже расстался, осталась геркулесовая на воде.
Теперь я прикидываю, смогу ли воздержаться от:
– сахара
– копченостей
– консервов
– мучного
– животных жиров и растительных, прошедших обработку
– молока и мороженого (кроме молочнокислых продуктов)
– продуктов вторичной переработки – полуфабрикатов
– кофе, синтетических напитков
– приправ, горчицы, кетчупов
Консервы-пельмени-голубцы я и раньше редко ел. Бросил сосиски, но
'докторская' сохранила свои позиции. Яиц съедаю до тридцати в месяц.
Брэгг говорит об одном, двух в неделю. Уменьшить не в моих силах.
'Любовь' к горчице мне привили в Соснах. Глину легче есть. К кетчупу равнодушен. Томаты – пасленовые. Баклажаны тоже. Значит слегка-насмерть ядовитые. Нравится баклажанная икра и лечо, но могу и не прикасаться к ним годами.
В продуктах стали появляться искусственные красители, ароматизаторы и другие добавки. Мне стыдно перед своим желудком, печенью, почками отправлять внутрь какую-нибудь дрянь. Я дружу со всеми своими органами, и они платят мне тем же.
От синтетических напитков тоже было легко отказаться.
Кондитерские изделия – моя ахиллесова пята. Это только
Мальчиш-Кибальчиш может без варенья.
Все изменения в моем питании проходят постепенно, год за годом, без скачков и усилий.
На месте кафе 'Лира' открылась первая в Москве закусочная
'Макдоналдс'. Очередь в 'Макдоналдс' движется час или больше, и опоясывает сквер между Тверской улицей, бульваром, Бронной и
Сытинским. Стоять скучно. Хотели устроить проверку документов, но никто не показывает. Закуска в Макдоналдс: бутерброд, жареный картофель, стаканчик киселя обходится в пять рублей. Это приемлемо при зарплате в сто девяносто. Непривычно чистый туалет, как во дворце съездов. В закусочной чисто, стулья и столы прочно вмонтированы в пол. Ничего невозможно унести или сломать. Если поднос с едой падает на пол, его тут же заменяют в полном объеме.
Возобновилась наша дружба с Володей, он тоже живет на Фрунзенской.
Мы случайно встретились и обменялись телефонами. Володя тоже разведен. Ходим в Макдоналдс, в кино. У него пудель и я иногда составляю ему компанию, гуляем вечером по третьей Фрунзенской.
Зимой мы стали ездить на лыжную базу в Жуковке. Мама достала два пропуска мне и Володе. В выходной мы садимся на автобус у дома пятьдесят по набережной, который везет нас до самой базы. Приехали, выбрали лыжи и ботинки. Переоделись. Вещи лежат свободно на лавочке, никто их не возьмет. В раздевалке душ, но это уже после лыж. А пока выходим и километра два катимся до Птичьей поляны и обратно. На поляне, подставив лица солнышку, стоят много лыжников, московских и
Одинцовских. Или катимся до крутых горок, это чуть подальше, почти у
Одинцово. Возвращаемся, переодеваемся. В запасе полчаса – можно посидеть в буфете за тарелочкой сосисок.
В марте мы с Володей поехали по заводской путевке в Таллинн, на четыре дня. Мне удалось достать путевку и для него. Вдвоем нам будет интереснее. Володе платить ничего не пришлось, он проходил как работник завода. На Ленинградском вокзале собралась группа из тридцати человек. Некоторых путешественников я знаю: с Ленькой учились в одной группе, его жена когда-то мне нравилась, но предпочла Леньку. Знаю двух девушек с третьего этажа инженерного, за одной я ухаживал.
В нашем купе едут: Володя, я, девушка Надя и молодая женщина чуть старше нас. Надя мне понравилась. В автобусе, который вез группу в гостиницу, я сел вместе с ней и безостановочно болтал. В гостинице наша группа столпилась у администратора, стали сдавать паспорта на прописку. Решение пришло сразу. Володю некогда предупреждать. Взял у
Нади паспорт и подал вместе со своим, а сам продолжаю пудрить ей мозги. Прошло, надо же, нас прописали вместе! Совсем недавно за такое можно было лишиться комсомольского билета у развернутого красного знамени. Володя надулся. Его поселили с каким-то незнакомцем. Я даже объясниться и извиниться перед ним не смог, не отходил от Нади. На второй день Володя успокоился. Но все-таки я ему подпортил: одному сложнее роман завесть. Тем более – всего четыре дня.
В гостиничном номере окна со щелями в палец толщиной, сильно дует.
Жмемся с Надей друг к другу. Полно медлить. Счастье хрупко. Поцелуй меня, голубка, юность – рвущийся товар.
8-го марта группа с экскурсоводом пешком идет по старому Таллинну.
Вдруг – толкучка. В Москве такие же толкучки: разнообразные люди стоят в ряд и держат в руках свой товар. Торгующие провожают взглядами нашу группу, как почетный караул Черчилля.
– Здравствуйте, товарищи продавцы с рук!!
Пауза (набирают в легкие воздух)…
– Гутен морген, товарищи туристы!!
Эхо отразилось от башни Толстая Маргарита и предмостных укреплений
Морских ворот.
– Поздравляем Вас с началом нового весеннего дня! Бог в помощь!!
– Уррр-а-а!!… Урр-а-а-а!!… Урр-а-а-а!!!
В конце торгующего ряда – люди продают букеты цветов. Мне повезло
– выбрал своей голубке ландыш с веточкой аспарагуса. Больше подобных букетиков нет, другие мужчины купили стандартные букеты.
В каком-то костеле слушаем орган. Красиво. Это здесь снимали эпизоды из 'Последней реликвии'.
В кафе с каменными средневековыми сводами нашу группу напоили грогом – подогретым портвейном 'Кавказ'. Два сорок две бутылка.
В августе 91-го по зиловской путевке поехал в Архипо-Осиповку
(Осипо-Ахриповку, как говаривал капитан второго ранга
Ревунов-Караулов). Это поселок, на черноморском побережье Кавказа, между Геленджиком и Туапсе. Поезд тбилисский, отправляется с
Курского вокзала. Меня предупредили, что если проводник спросит за белье 8 рублей 30 копеек, то нужно давать или 8 рублей 30 копеек, или 9 рублей или 10 рублей, но никак не 25 или 100, потому что сдачи не будет. Такие обычаи.
Днем ехали по Донбассу. Возникает тяжелое чувство, когда смотришь на высокие шахтные отвалы. Как тут живут?
В нашем вагоне едут десяток других архиповских курортников: выводок с родителями, две пары и отдельные зиловцы. Вышли из поезда поздно вечером на станции Горячий ключ. Кто-то сказал, что вот, вот будет автобус для нас. Автобуса так и не было. Ночевали на станции в креслах. Ранним холодным утром, когда еще ничто не движется, на небе ни облачка, а красное солнышко показалось над созревшими грушами, наш отряд пришел на автобусную станцию и взял билеты на первый рейс до Архипо-Осиповки. Автостанция – деревянный домик, как в фильмах про целину. Ничто вокруг не тронуто цивилизацией. Первый автобус пошел через два часа. Ехать пришлось стоя, в переполненном автобусе, на ногах лежат чьи-то узлы, корзины и чемоданы. Загорелые женщины, с белыми платками на голове громко беседуют между собой. Солнышко припекает, в автобусе душно и потекли капельки по лицу. Наконец-то,
Архипо-Осиповка. А до турбазы, оказывается, еще несколько километров. Спросил таксистов:
– Сколько стоит до турбазы?
– 80 рублей.
– А далеко она?
– Вон за той горой.
Если сесть по четыре в машину, то получится по 20 рублей на каждого. Все равно это дорого. 20 рублей стоит железнодорожный билет до Москвы. Нет, мы уж сами, как-нибудь. Сели на местный автобус и проехали две остановки в сторону турбазы. У подножия горы указатель на турбазу и грунтовая дорога, теряющаяся за поворотом в кустах. Мы бодро всем табором с чемоданами и сумками пошли по дороге. Дорога вьется, видно всего шагов на сто вперед. Кажется: вот сейчас за поворотом появится наша турбаза. Нет. Значит за следующим непременно. А дорога уходит вверх и вверх, а Солнце печет затылок, а чемоданы и сумки в руке. Минут через 15 нас нагнал автобус модели
