– Нет. Мы будем беречь ящеров и волчарок.
Пораженный откровенностью Мора коренастый открыл рот, не в силах что-либо сказать. Зверье для Мора представляло большую ценность, чем четыре сотни его верных подданных. И все же совладав с собой, бывший лапотник, а нынешний командир батальона дружинников дал князю непрошенный, но верный совет:
– Заставу нужно уничтожить, нанести по ней удар, прежде чем мы пойдем в атаку. У нас же есть пушки, есть катапульты и полно снарядов к ним!
– Нет. Мы будем беречь снаряды. Они понадобятся для штурма Минаполиса, – разговаривая чуть ли не по-панибратски с каким-то незначительным человечишкой, всего-то командиром крохотного подразделения огромной армии, Мор явно получал удовольствие, наблюдая за тем, как сильный, уверенный человек, теряя остатки уважения к себе, начинает суетиться и заискивать перед ним, хотя уже понял, что все напрасно, что, обратившись к князю, он уже обрек себя на гибель.
– Но как же так?..
Князь провел указательным пальцем себе по горлу – и тут же алебарды ратников разрубили коренастое тело бывшего лапотника на десятки кусков. Только вот стоял он, шевелил губами – и развалился на части.
– А вот так, – проводив взглядом голову, укатившуюся под ноги дружинникам, Мор расхохотался, будто увидел нечто неимоверно смешное. – Так будет с каждым бунтовщиком и дезертиром! А кто дойдет до заставы – тому награда. Кто же струсит, назад побежит, тому сразу смерть!
На ходу проверяя вялых от истощения ручных змей и копья, которые усохли от недостатка влаги и потому давно уже жаждали напиться крови врагов, без малого четыре сотни дружинников двинули к минному полю.
Якобы для укрепления боевого духа по приказу Мора забили барабаны, до блеска начищенные медные трубы жутко взревели. От этого грохота и визга у бесстрашных зогов случилось дружное прослабление, так что к аромату застарелого пота, висевшему над войском, добавилась еще несусветная вонь испражнений боевых ящеров – боевой дух еще тот получился!
Дружинники вместо того, чтобы продвигаться по опасной зоне друг за другом, след в след, потопали толпой. И уже в десятке мер от края минного поля рвануло. Не повезло вихрастому пареньку, совсем еще мальчишке, годков пятнадцать ему исполнилось от силы, а то и младше. Его правую ногу оторвало по колено. Он упал, заорал, но быстро смолк, потому что кровь из него хлестала так, будто ей было тесно в юном теле и хотелось побыстрее всей выплеснуться из него на сухую растрескавшуюся землю. И еще раз грохнуло, разорвало в клочья дружинника. И кто-то наступил на колючую лозу, шипами проткнувшую подошву ботинка, и упал, забившись в корчах и разбрасывая раскрытым в немом крике ртом клочья вспененной слюны. И кто-то не выдержал, с воем побежал обратно, и его изрубили на куски алебарды ратников, а следующих пятерых дезертиров пинками под зад погнали опять на поле…
Держа в одной руке глиняную бутылку, а во второй – кнут, отобранный у кого-то из ратников, князь Мор пританцовывал на краю платформы. Когда погибал очередной дружинник, лицо его перекашивало. Пару раз он порывался снять солнцеочки и показать всем свои черные-пречерные глаза, но для этого надо было бросить бутылку или кнут, с которыми князь не желал расставаться. Рессоры платформы гасили его прыжки, но стальные листы, которыми была обшита платформа, нещадно дребезжали. Глядя на безумие своего повелителя, полуобнаженные фаворитки радостно хохотали. Все они были изрядно пьяны уже который день подряд. Как же Далю хотелось врезать по их оскаленным белоснежным зубам!..
Пальцы впились в ржавый болт на дне кармана.
И Даль не выдержал:
– Хозяин, может, все-таки повременить с дружиной? И зогов с волчарками кинуть вперед?!
Прекратив выплясывать, князь подошел к нему:
– Ты, бледная поганка, думаешь, почему мы запрещаем использовать зогов и волчарок? Нет, вовсе не потому, что они слишком ценны, – князь остановился слишком близко, неуютно близко. – Тупые селюки из дружины! Их не жалко, их слишком много, а воевать они все равно не умеют, зато каждый жрет за двоих ратников, а то и за троих легионеров. Так что пусть дохнут.
Вдали, за спиной князя, грохотало минное поле, исторгая из себя мириады осколков из затвердевшей кожуры плодов-хлопков. При каждом взрыве толпу дружинников еще и накрывало оранжевой тучей спор. Те, кто не успевал выбраться из зоны поражения, заходились в кашле и мгновенно слепли. К тому же, по ним стреляли арбалетчики с вышек, их атаковала эскадрилья пиросов, наполняя воздух отравленными шипами. Дружинники метали копья и открывали по ястребкам ответный огонь, заставляя змей плеваться ядом, но все беспорядочно, с перепугу, так что ни разу не попали в крылатых полукровок, а те уже убили десятка два чистяков!.. Отряд был обречен.
– Они – герои! – закричал Мор, обратившись к войску. – Им нужна помощь! Наша дружина – вперед!
И еще три отряла по его приказу двинули к минному полю вслед за первым.
«Ну вот зачем?! Зачем было призывать в войско тупых селюков?! И не проще ли было отпустить их домой, раз уж они – плохие воины?! Зачем гробить их ни за что, ни про что?!» – вопросы так и рвались из глотки Даля, но осторожность победила, заткнула ему рот. Ничего бы он этим любопытством не добился, да и не стоило злить князя понапрасну, еще не время для открытого столкновения с ним.
К тому же, Далю страшно было узнать ответы.
До оторопи страшно.
* * *
– От твоего выбора многое зависит, сынок.
Бледно-голубая лапка Шацу коготками поскребла полосатое, сплошь в седых проплешинах, плечо Фелиса – с намеком, что кое-кому следует тактично удалиться. Намек был понят сразу, и оба отошли к жарко потрескивающему камину, оставив Зила и его престарелого отца вдвоем.
– Ты должен сделать свой выбор, сынок, – повторил отец, вибриссы его задрожали от напряжения. – Должен!
Надо было ответить ему, надо было принять решение, но что-то мешало Зилу окончательно определиться. Может, потому, что он никак не мог выкинуть из головы батю Лиха, маму Селену и сестричку Даринку? Да, они были ему не родными по крови, но благодаря им он стал тем, кем стал. Они научили его всему-всему, они долгие годы заботились о нем, растили его и любили его. Они уж точно любили его!..
А вот любил ли его настоящий отец, тот, благодаря кому он появился на свет? Любила ли его настоящая мать, которая выносила его и претерпела родовые муки ради того, чтобы он смог сделать свой первый вздох?..
Об этом ничего не было в воспоминаниях полковника Бареса, которому еще суждено было стать генералом.
Наверное, отец посчитал эти воспоминания слишком личными и болезненными. Утаив их от Зила, генерал тем самым уберег его от ненужных волнений.
– Что случилось с Трастом и Лариссой?
Ответил Фелис:
– Зил, с ними все в порядке, они живы и здоровы. Содержатся неподалеку в ожидании твоего решения.
Это «содержатся» неприятно резануло слух Зила. Но он сделал вид, что не придал сказанному значения.
– Шершень и Хэби?
– Не то чтобы совсем здоровы. Ты же сломал Шацу руку и чуть не оторвал Шершню крыло… – Фелис сделал паузу и тут же затараторил, пытаясь заглушить шипение Шацу, который, мягко говоря, был недоволен тем, как Зил обошелся с ним: – Но парни зла на тебя не держат, они все понимают, у тебя были трудные дни, твоя жизнь круто изменилась, они все понимают!.. – Фелису пришлось ткнуть Шацу кулаком в живот, чтобы тот наконец перестал шипеть. После этого он добавил: – Парни с самого начала знали, кто ты. Они были заодно со мной, Зил, они всего лишь выполняли мои приказы, если что. Они сделали то, что должны были.
Опять заговорил отец. Он рассказал о том, что у него было слишком много врагов, все хотели его смерти и смерти его сына, раз укомплектатор – величайшее изобретение спасителей! – отверг малыша. И потому отец тайно вывез мать и крохотного Зила из Минаполиса. Кто бы знал, чего ему это стоило!.. Организовав побег, он подкупил семью чистяков, проживавших в поселке неподалеку от границы, чтобы те приютили у себя мать и ребенка, дали им кров и пищу, а также помогали во всем, исполняли любые прихоти.
– Но в тот дом твоя мать с тобой так и не пришла. По крайней мере так уверяли меня те чистяки, – в кошачьих глазах генерала Бареса блеснули слезы. Как же он мгновенно менялся: то он – слабый дряхлый старик, то сильный воин, а теперь вот – любящий муж и отец, искренне обеспокоенный судьбой своей пропавшей без вести семьи. – Я чуть с ума не сошел. Я не знал, что и подумать. Я лично пересек границу и допросил тех чистяков так, что… Переусердствовал, но ничего, это бывает. А потом я организовал поиски. Тайно, конечно. Потому что мне не позволили бы рисковать диверсантами ради моего ребенка. Но я не мог иначе, сынок! Не мог! Ради тебя!
