— Ну разве не gemütlich? — многозначительно улыбнулся он. — Вернуться вместе и провернуть все дело с таким умом.
— Ну конечно, Дэвид. Ты еще убедишься, что мне всегда удаются подобные вещи. — Она коротко кивнула. — Увидишь позже, когда мы обоснуемся в Зеебурге.
Мори собирался ответить, приготовил какой-то комплимент, но тут вошел Артуро и прикатил столик с чайными принадлежностями, поэтому, потерев руки, он сказал:
— Ага, чай. Нальешь, дорогая?
Тем временем Артуро, подвинув столик удобнее, протянул ему серебряный поднос из вестибюля.
— Ваша почта, сэр.
— Как много писем! — воскликнула она, беря в руки серебряный чайник: Георг I, 1702 год. — Сразу видно, какой ты важный человек.
— В основном деловые. — Он пожал плечами, перебирая конверты.
Но одно письмо, видимо, оказалось не деловым. Сердце сжалось, когда он узнал круглый ровный почерк Кэти. Однако, взглянув украдкой на штемпели, он сразу успокоился. Письмо было отправлено семнадцатого, за четыре дня до отъезда, и пришло в Шванзее в понедельник двадцатого, в тот день, когда он уехал в Базель с Фридой. А потому, слава богу, в письме не могло быть ни упреков, ни сожалений. Осторожно скосившись на Фриду, которая все еще разливала чай, он незаметно сунул конверт в боковой карман — прочтет позже, когда останется один.
— Раз уж мы заговорили о бизнесе… — Она добавила сахар, лимон и передала ему чашку. — Ты должен будешь как-нибудь рассказать мне о своих делах — возможно, когда мы приедем в Монтекатини, да? У меня очень хорошая голова на такие вещи. Акции немецких химических заводов, например, занимают очень сильную позицию на данный момент.
— Совершенно верно, — терпеливо согласился он, наклоняясь, чтобы разрезать кекс. — И у нас их вполне достаточное количество.
— Это хорошо. А еще немецкие облигации. Они тоже приносят высокую прибыль.
— Я вижу, ты отлично разбираешься в финансах, дорогая. Теперь попробуй кусочек. Это особый рецепт Елены, испечен в твою честь. — Он смотрел, как она пробовала вишневый кекс. — Вкусно, не правда ли?
— Да, вкусно… довольно вкусно. Но может быть и лучше, гораздо лучше. Во-первых, сюда положили слишком много ванили и слишком мало ягод. Я после покажу ей, как это нужно делать.
— Тебе придется действовать тактично, дорогая. Елена ужасно обидчива.
— О-о, мой бедный Дэвид, ну как тут не улыбнуться? Можно подумать, у меня совершенно нет опыта! Да что там, в Келленштайне нас обслуживал персонал в пятнадцать душ, и за всеми приходилось присматривать. А здесь, я уверена, тебя плохо обслуживали и неплохо обирали. Не сомневаюсь ни секунды, у твоей хваленой Елены множество частных сделок с торговцами, не говоря уже о том, что она таскает у тебя свежее масло и яйца, в то время как твой чудный Артуро — мне ли не знать этих неаполитанцев — расточает улыбки в лицо, а сам подворовывает за твоей спиной.
Мори на секунду охватило дурное предчувствие, но тут же прошло, когда она ласково похлопала его по руке.
— Еще чашечку твоего превосходного «Твайнингса». Это, по крайней мере, я менять не собираюсь.
С каким врожденным изяществом она разливала чай — не было в ее манерах нервозности, как у Кэти, или неловкости, как у Дорис, которая в те далекие, почти забытые дни вечно все опрокидывала во время приступов. Да, после всех тревожных лет он правильно поступил, приняв это окончательное решение. Он всегда стремился найти себе родовитую женщину, не только ради полезных знакомств, но и ради той особой утонченности, которой она благодаря своему воспитанию обогатит их брачные отношения. О да, Фрида изменит его жизнь. И какой покой дарила ближайшая перспектива: Монтекатини, круиз на «Поларисе» — она уже заказала каюту в базельской конторе «Американ экспресс», — а затем такое интересное обустройство Зеебурга. Его вилла хоть и удобная, но навсегда останется буржуазным маленьким домиком, на самом деле неподходящим для тех сокровищ, которым отныне суждено украсить и преобразить огромный замок над озером. И все же, несмотря на самоуспокоенность, с которой он попивал чай в теплой удобной гостиной, он невольно возвращался в своих мыслях, не то чтобы обвиняя себя, а с каким-то неприятным укором, к тому самолету, который даже теперь, после ночной остановки в Лиссабоне, все еще летел к Луанде. Естественно, к этому времени Кэти уже пережила самое худшее. Она молода, она быстро придет в себя, печаль не длится вечно, время — великий целитель… Он утешал себя этими и другими глубокомысленными заключениями.
— По-моему, тебя тянет ко сну. — Его вывело из размышления полунасмешливое, полуосуждающее замечание.
— Нет-нет… Ничего подобного. Но раз уж мы об этом заговорили, Фрида, неужели тебе обязательно ночевать в Зеебурге? Почему не остаться здесь? В конце концов, мы ведь женаты.
— Да, мы милая женатая пара, и по этой причине должны сохранять благоразумие.
— Но почему, дорогая Фрида? Мне и так пришлось, хм, непросто, когда мы две ночи подряд… провели в разных номерах.
Она рассмеялась, довольная.
— Я рада, что ты разделяешь мои чувства. Но для молодоженов лучше начинать свой медовый месяц в отъезде. Лично для меня в этом больше новизны. А тебе особенно полезно освободиться от недавних ассоциаций, которые, возможно, до сих пор лишают тебя покоя.
— Да, — неохотно согласился он. — Наверное, в этом что-то есть. Тем не менее…
Чтобы его успокоить, она на секунду прижалась к нему, вдавив край корсета ему в ребра, а потом, прежде чем он успел обнять ее, отстранилась.
— Ну вот… желание лишь возрастет, если его сдержать. Обещаю быть с тобою милой в Монтекатини. Барон, мой покойный муж, был сильным мужчиной в постели, но и я никогда его не подводила, проявляла такой же пыл. Раз мы женаты, я открыто могу обсуждать эти вещи. А теперь я отправлюсь наверх. После столь долгой поездки обязательно нужно вымыться.
Когда она ушла, он остался сидеть в полудреме перед жарко пылающим камином, словно одурманенный запахом горящего кедра. Временами его мозг совершенно отключался, после чего, придя в себя, Мори наслаждался мгновениями полного покоя. Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Что она там наверху делала? Принимала ванну? Ему не понравилось упоминание о покойном бароне, но оно хотя бы свидетельствовало, что она не фригидна. Он сонно представил ее налитые соски, огромные бедра. Потом рассеянно, прорываясь сквозь эйфорию, вспомнил о запоздавшем письме. Что бы он там ни думал, он обязан прочесть последнее милое послание Кэти. Нащупав в кармане конверт, он вынул его, вновь рассмотрел и, убедившись в правильности дат на штемпелях, мужественно вскрыл.
В эту секунду раздался звонок. Неужели звонили с парадного входа? Да. Он выпрямился, молясь всем богам, чтобы это не был визитер. Если бы кто-то из их друзей, особенно Стенч, ворвался сюда именно в эту минуту, то возникла бы крайне неловкая ситуация, разрушившая все их планы скрытного отъезда. Ему следовало заранее предупредить Артуро, чтобы тот говорил, будто хозяина нет дома. Теперь уже поздно, слуга открывал дверь.
Мори поднялся, раздвинул занавески на боковом окне и выглянул на темную подъездную аллею. Машины не было — значит, не визитер, должно быть, торговец или странствующий коммивояжер; можно было не беспокоиться. Однако разговор в дверях, как ему показалось, затянулся. Напрягая слух, он услышал, как Артуро произносит почти умоляюще:
— Прошу вас, если вы обождете здесь, я посмотрю.
— Но в этом нет необходимости, — ответил тоненький голосок, выдававший волнение. — Меня ждут. Я пройду сразу.
Сердце у Мори сжалось. Боже мой, подумал он, не может быть, я сплю или сошел с ума. Он инстинктивно попятился назад. Бесполезное бегство. В коридоре раздались поспешные шаги, и в следующую секунду перед ним стояла Кэти.
— Дэвид! — воскликнула она с явным облегчением. — Из слов Артуро я поняла, что тебя нет дома. — Все ее тело, казалось, потянулось к нему; а потом, подбежав, она обняла его, положила голову ему на грудь.
Он смертельно побледнел, его лицо окаменело от ужаса и удивления. Это был ночной кошмар, нереальный, надуманный. Он застыл как парализованный.
— О Дэвид, дорогой Дэвид, — продолжала она шептать, — какое счастье вновь оказаться рядом с тобой.
Он не мог говорить, кожа вокруг рта внезапно натянулась. Преодолев себя, он просипел:
— Кэти… что… почему ты здесь?
— Потому что теперь ты мне нужен… гораздо больше… — По-прежнему не отстраняясь, она непонимающе подняла голову. — Ты знаешь, что меня прислал дядя Уилли?
— Уилли? — повторил он, как попугай.
— Ты разве не получал моего письма?
— Нет… да… то есть… Я уезжал.
— Тогда ты ничего не знаешь. Дэвид, как это ужасно. «Миссия» разрушена, сожжена дотла. Там произошел страшный бунт вооруженных террористов. Они воюют повсюду, и почти все наши люди мертвы. Дело дяди Уилли, двадцатилетний каторжный труд — все впустую. — По ее щекам текли слезы. — Дядя Уилли отправился в Африку, чтобы убедиться в худшем, если его туда пустят, но он знает, что все кончено. Мне поехать с ним он не позволил. Сердце его разбито. Мне кажется, ему придется отступить. А для меня там теперь ничего нет… У меня есть… только ты, дорогой Дэвид. Я благодарю за это Бога. Если бы не ты, то я, наверное, сошла бы с ума.
