— Ну… да не знаю я! Потом посчитаем!
— Господа, минуту внимания! — весело крикнул Брохвич. — Получше следите за своей добычей, а то Трестка стянет у каждого по зайчику и выйдет в победители!
Трестка обиделся:
— Вот с тобой я этого никак не мог бы сделать. Отними у тебя одного зайчика — у тебя ничего и не останется!
— Извини! Я положил шесть зайцев, волка и козла. Чуть побольше, чем у тебя. Что там? Лисичка да пара ушастых…
— Ну что вы, вы оба хорошо стреляли и много добыли, — примирительно сказал князь Гершторф.
Граф Барский приблизился к Вальдемару, взял его под руку и спросил:
— Мы будем ждать с обедом, пока приедут дамы?
— Конечно. Они должны вскоре быть. Граф увлек его в сторону:
— Вот кстати… Скажите-ка вы мне… объясните, Бога ради, положение панны Рудецкой в нашем обществе.
Вальдемар остановился, как вкопанный. Гнев вскипел в нем. Смерив графа пронзительным взглядом, он сказал:
— Положение? Я вас не понял!
— О Боже! Пан майорат! Я попросту хочу, чтобы вы яснее объяснили мне роль этой панны в нашем кругу.
— Она — учительница Люции Эльзоновской и в то же время ее подруга.
— Ну, это я и сам знаю! Но не наделили ли вы ее и другими, более серьезными правами? Однако, смею заметить, что Рудецкая мне представляется особой мало подходящей для нашего круга. Надеюсь, вы меня поняли?
— «Нашего круга», как вы изволите выражаться, — это нечто такое, что требует уточнения.
Граф скривился, но поза его оставалась исполненной достоинства:
— В ваших устах… в устах потомка одного из лучших родов такие слова звучат чуточку фальшиво.
— Пан граф, я ценю свой род, но слепо перед ним не преклоняюсь. Подлинную цену я вижу в поступках, а не в гербе — ибо этот герб носят и другие наши роды.
— Но у других он не украшен княжеской шапкой, как у вас. Вальдемар рассмеялся язвительно:
— Ах, вот оно! У меня — княжеская шапка, у вас — корона с девятью зубцами… это и есть пресловутые вершины? Что ж, если так, панна Рудецкая нам действительно не ровня… однако Шелиги, Жнин и многие другие, кого мы почитаем за равных, имеют в короне только пять зубцов…[71]
Граф глянул на майората с любопытством:
— Не пойму, чем вас так рассердил!
— Я вообще не могу понять, чем вызван наш разговор!
Вальдемар был задет и не скрывал этого.
— Я просто пытаюсь вас убедить…
— О нет, граф, не утруждайте себя! Барский продолжал, словно не слыша его слов:
— Дело не в одной короне — еще и в традициях. То, что весь мир называет аристократизмом, требует от нас внимания, даже заботливости. Нам нельзя об этом забывать!
Вальдемар взорвался вдруг:
— Какое отношение имеет все это к панне Рудецкой?
— О, большое! Таких особ следует держать на расстоянии, не вводя в наш круг. Это вносит сумятицу.
— К нашему дому все высказанные вами… гм, банальности отношения не имеют. В нашем доме и в его окрестностях панну Рудецкую принимают наилучшим образом, чего она полностью заслуживает. Мы стараемся, чтобы она не чувствовала себя, чужой, и каждый, кто среди нас пребывает, должен подчиняться этим условиям.
Вальдемар говорил жестко, почти грубо. Он словно бы совершенно забыл, что граф — есть гость. Врожденная вспыльчивость нашла выход. Однако граф, казалось, ничего не замечал.
— Пан Михоровский, я не подвергаю сомнению достоинства этой панны. В конце концов, у Несецкого наверняка найдется какой-нибудь закуток, где помещены и Рудецкие. Но, Боже мой, ведь и среди наших слуг отыщутся субъекты, значащиеся в гербовнике!
— Пан граф, вы лишаете меня учтивости гостеприимного хозяина! Меня это оскорбляет! Коли уж вы так ставите вопрос, могу вас заверить, что завтра за стол с нами сядут мой управитель, главный ловчий и дворецкий. И вы, пан граф, из уважения ко мне и моему дедушке вынуждены будете подать им руку. Что до панны Рудецкой, положение ее среди нас определено четко, и унизить ее означало бы унизить нас.
— Позвольте, майорат! Вы чересчур пылко ее защищаете. Можно защищать таких девушек, согласен… но иным способом. Разве я не прав?
— Граф! — взорвался майорат.
— Простите, но среди нас она прокаженная.
Вальдемар побледнел. Резкие выражения вот-вот готовы были сорваться с его уст. Почуяв это, граф поспешно обернулся к группе подходящих мужчин. В тот же миг застучали колеса, и на лесной дорожке показалась четверка коней, везущая экипаж с дамами.
Охотники подбежали, чтобы помочь им выйти. Вальдемар же, не обращая ни на кого внимания, забросил ружье на плечо и устремился в чащу. Глаза у него зло сверкали, губы иронично кривились.
Его заметил Брохвич и догнал:
— Вальди, куда собрался? Приехали дамы, в павильоне готов обед. Я голодный, как тот волк, которого убил.
— Иди, ешь, распоряжайся всем от моего имени. И уж особенно учтиво поухаживай за этим олухом!
— За Барским?
— Угадал! Как тебе только удалось?
— Дорогой, среди нас только один олух, так что отгадать было легко…
— Ну ладно, иди.
— А ты?
— Я хочу побыть один.
— Но как там будут без тебя?
— Оставь, надоел…
Брохвич схватил Вальдемара за плечо:
— Вальди, если ты меня любишь и хочешь ублаготворить Барского, тебе следует вернуться к гостям. Веди себя как ни в чем не бывало — это и будет лучшая кара для старого мамонта. Не знаю уж, чем он тебя допек… Но что случилось, Вальди? Чтобы так тебя разозлить, должно было произойти что-то крайне серьезное.
— Угадал! Этот старый символ мнимого величия был столь великолепен, что сделался невероятно глупым. Это меня и разозлило.
— Вальди! Ну что ты! Любой воробей знает, что на этой вот тропке больше извилин, чем у графа в голове. Стоит ли на него за это злиться?
Вальдемар усмехнулся:
— Хорошо же ты отзываешься о своем будущем тесте!
— Надеюсь, он моим тестем не будет. Б-р-р! Даже Мелания со своей горячей кожей не в силах разжечь мою северную натуру. Тут больше подходит Занецкий… А хочешь услышать о Барском нечто новенькое? Отлично с ним держался твой практикант, тот, самый старший.
— Отоцкий?
— Да. Вообрази только, когда мы вышли на номера, граф первым делом накричал на конюшего.
— На Бадовича? За что?
— За то, что тот обратился к нему попросту «пан», без титула. Своими ушами слышал.
— Скотина, — буркнул Вальдемар. — Ну ладно, пойдем к дамам.
Они пошли к павильону.
— Это еще не все, — продолжал Брохвич. — Когда пошла облава, граф перешел со своего места на другое — вечно он так. Перешел и забыл взять ружье, а его егерь куда-то запропастился. Тогда Барский, недолго думая, посмотрел свысока на случившегося поблизости Отоцкого и говорит через губу: «Слушай-ка… как тебя там… принеси-ка мне мое ружье».
