Но он и правда странно смотрел. Особенно сейчас — будто я, наконец, оправдала его ожидания. И даже плечи, казалось, держал уже не так напряженно. И ногу так отставил… расслабился? Весело ему…
— Мы договорились? — уточнила я, собираясь в случае отказа просто развернуться и уйти. Наверное, попади я на Восток, совсем пропала бы — там вообще за цветистыми словесными выкрутасами текста не видно. Здесь тоже явно происходило что-то непонятное — по ощущениям. И виноват тут мог быть только Дешам. Все-таки общаться с военными было намного проще. Здесь же нужно вести себя как-то по-другому, а я не совсем была уверена — как. Предполагала… но играть глубоко светскую даму все равно долго не смогла бы. Так что…
— Мы договорились, — улыбался виконт. Приятно улыбался. Люди по определению выглядят лучше, когда улыбаются и он не был исключением.
На втором этаже по обе стороны от лестницы расположились два просторных холла, а дальше шли комнаты — три с одной стороны узкого коридора и три с другой. В комнатах, которые он показал, были устроены камины и имелась мебель — кресла и кровати с занавесями (для тепла). Полы устланы коврами, а стены завешены гобеленами. Занавеси со сборками, скорее всего, прикрывали стенные ниши, потому что других мест хранения не наблюдалось — старая постройка. Гобелены со сценами охоты — рыжие и ярко-красные с желтым ковры на полу. Пестро, аляповато, но хотя бы не мрачно. Обставлены были только две комнаты…
— Остальные пусты, — доложил мне виконт, — что вы скажете, вам понравилось шале?
— Глазу не скучно, это точно. Наверное зимой, когда за окном серость, все это радует, — кивнула я, потом еще добавила, чтобы не обидеть: — И ничего лишнего, только необходимое. Не представляю, что тут советовать? Я и сама люблю простоту. И простор.
Наверное, он любил этот дом, а я угодила похвалой. Потому что, довольно улыбаясь, он прошел к бюро во второй спальне и достал из него письмо. По виду не то, что сегодня передала я, а другое — более раннее, целых три листа.
— Прошу вас. Не буду мешать, — отдал он его мне и указал на кресло у окна: — Здесь вам будет удобно. А я проверю, как справляется Андрэ. Жду вас внизу.
— Спасибо, — сразу успокоившись, я уселась и уставилась на чернильные строчки. Почерк мэтра с выкрутасами узнала сразу:
«Приветствую вас, Рауль!
Не думал, что придется когда-нибудь просить Вас о помощи. И не в моих привычках вспоминать долги, кои таковыми и не являются. Но Вы тогда сказали! И сейчас я вынужден напомнить Вам те Ваши опрометчивые слова, потому что отдаю Монбельярам сокровище. И хочу, чтобы оно было присмотрено. Сокровище независимое, строптивое и своенравное, друг мой. Вначале она бесила меня так, как ни одна женщина, которую я когда-либо знал. Но с самого начала я разумно решил дать себе время присмотреться. И держал себя в руках… сейчас у меня не нервы, а корабельные канаты. И огромная любовь в сердце к этому ребенку, потому что ее сердце, кажется, может вместить в себя целый мир.
Рауль, эта женщина ждет ребенка. Это ни в коем случае не является ее позором, и Вы не должны сомневаться в том, что она достойна Вашей защиты. Будьте и Вы достойны её заботы, потому что она обязательно будет проявлять её в отношении всех, кто в ней нуждается — такой человек.
Она лекарь. Хирург. Не сомневайтесь в этом. Я не стал выпытывать — откуда у нее знания, которые не могут принадлежать нашему времени? А это так — снова не сомневайтесь. Но она умирала когда-то, так может причина в этом? И Господь наградил эту душу за её доброту? Я не набожен, друг мой, Вы должны помнить наши разговоры. И до сих пор я считаю, что душа нашей Церкви давно сгорела на кострах инквизиции. Любовь к Нему выжгли и остался только страх, а он отталкивает. Но сейчас я мог бы вернуться к Богу, если бы точно знал — то, что Голубка жива, его рук дело.
Солдаты зовут её Голубкой… я мог бы писать о ней много и уже только хорошее. Но лучше узнайте её сами и не подавайте виду — ничему не удивляйтесь, хотя она удивит Вас не раз и в мелочах, и в большом…. Как и я дал, дайте и Вы ей время. И тогда поймете, что Ло и Монбельярам несказанно повезло — у них теперь есть Маритт дю Белли урожденная Лантаньяк.
Присмотрите за ней, огласите свою над ней опеку, как синьор Ло. Потому что есть в этом мире люди и есть мерзавцы, а я хочу жить спокойно, но не смогу, если не буду уверен, что она под надежной защитой.
Долг жизни будет списан, Рауль, если Вы присмотрите за дамой дю Белли. Жду подтверждения, что это послание дошло. Хотелось бы знать — что с Вашим здоровьем сейчас? Как ваша семья? Пишите об этом все, что сочтете возможным.
С глубочайшим уважением. Ваш Жак Дешам.»
Когда сильно хвалят, чувствуешь себя неловко. А доктор явно меня перехваливал и доброту мою переоценивал. Потому что вначале он тоже меня подбешивал и не только он. И я тоже вначале держалась усилием воли и лучше бы ему не знать — что я иногда думала. Но это так… от такого его отношения было немного неловко, но больше приятно…
Тут нарисовалось другое… И понятно стало поведение хозяина — в письме все выглядело так, будто я ехала специально к нему. И ждала помощи от него. А знакомил с домом… решил, что и жить я намылилась к нему же? Отказать старому другу он не мог — вылечил, спас жизнь? Хреновенько… задумалась я, не представляя себе с чего начать разговор там — внизу. Насколько прилично выглядел такой «мой приезд» к незнакомому человеку и мужчине, думать не хотелось. Но Дешам считал, что всё в пределах… Придумала…
Стол, накрытый длиннющей, в пол, скатертью, стоял в затишном месте на солнышке. Стены дома и башни прикрывали этот уголок от ветра, с высоты открывался вид на Ло, реку с перекатами, виноградники дальше в долине, невысокие горы… Красиво. Виконт помог мне сесть в кресло, укрыл со спины чем-то похожим на плед и сел за стол сам.
Посуда была красивой, но не из разряда дорогих. Кружки с горячим молоком прикрыты керамическими крышечками. В центре стола — выточенный из камня плоский круг. На него Андре поставил сковороду,
