— Вера Гавриловна, я еще не совсем уяснил, что называют учителя трудностями. Нет ли тут путаницы. Одно дело — конфликты. Конфликты неизбежны всегда и везде. Без конфликтов нет жизни. А трудности?.. Это совсем другое… У вас что-нибудь случилось? — спросил Константин Семенович и, видя, что улыбка сошла с лица учительницы, прибавил: — Вы в затруднении?
— Да. У меня случился довольно неприятный конфликт, как вы говорите… И, честно говоря, я не знаю, как мне поступить.
В конце коридора они повернули и, тем же прогулочным шагом, пошли назад.
— Класс у меня намного больше вашего… Сорок два человека, — начала Вера Гавриловна. — И возраст самый беспокойный. Пятые, шестые классы — самые трудные. Но я не жалуюсь. Я с ними справляюсь, и дисциплина у меня неплохая… Но есть у меня одна девчонка. Ужасно избалована родителями, дерзкая… Три дня тому назад она мне что-то нагрубила, и я не сдержалась. Я сказала ей примерно так: «Уходи из школы, и можешь больше не приходить»… И вот, представьте… Она с вызывающим видом мне ответила: «Хорошо… Но теперь вы за мной придете»… И ушла. Ушла и вот уже третий день не приходит, — рассказала учительница и, немного помолчав, продолжала: — Не знаю теперь, что и делать. Вызвать родителей — бесполезно. Передать это дело Наталье Захаровне?.. Что вы скажете, Константин Семенович?
— Скажу, что эта девочка очень хорошо знает закон об обязательном обучении, а вы о нем забыли.
— Да, да… Это верно. Дети все знают и понимают. Ставишь ей двойку, она заявляет: «Пожалуйста… вам же хуже. Процент снижаете»…
Гуляющие впереди девочки оглянулись, и Вера Гавриловна замолчала. Некоторое время шли молча.
— Положение создалось нелепое, — снова заговорила учительница, когда девочки свернули на лестницу. — Похоже, что мне и в самом деле придется идти к ней просить прощения и уговаривать вернуться в школу…
Константин Семенович продолжал молчать. Разговор о «волшебной палочке» неприятно поразил его. Было досадно, что в учительском коллективе многие не понимают и не хотят разобраться, почему у него нет тех трудностей, на которые жалуются другие учителя. А разве дело только в том, что в классе пятнадцать человек? Ему удалось быстро организовать коллектив класса и дать ему нужное направление. Он не кричит на детей, не уговаривает… Он руководит. Неужели опыт Макаренко не достаточно убедителен? Неужели так трудно осмыслить основу его принципов и творчески применять в работе? А ведь все дело в этом. Опыт Макаренко — это и есть та «волшебная палочка», которая может оказаться в руках любого советского учителя.
— Вера Гавриловна, я думаю, что такие конфликты в разных вариантах будут повторяться, — заговорил Константин Семенович, видя, что Вера Гавриловна сказала все и ждет его совета. — Причина простая. Право на образование у нас превратили в принудительную обязанность. А если обязанность, — значит, надо заставить. В этом наши трудности. Трудности учителей. Мы должны найти какие-то формы работы, чтобы преодолеть сопротивление детей… Но это вопрос особый. Что касается волшебной палочки, то можно применить ее и в вашем случае. Коллектив детей вашего класса как отнесся к этому?
— Не знаю. Я им не даю отчета в своих поступках…
— Тогда я советую вам обратиться к директору и принять административные меры… Простите, мне нужно идти…
С последними словами Константин Семенович ускорил шаги и направился в учительскую.
Посещение
Дед сидел у стола с книгой и, держа наготове палец, сосредоточенно сопел. Очки он опустил на кончик носа, и со стороны трудно было понять, спит старик или читает. Недавно он медленно листал страницы, разглядывая картинки, но вдруг остановился. Его заинтересовала случайно прочитанная фраза, и он хотел понять ее смысл.
«Вычислить предельный угол полного внутреннего отражения для кварца; скипидара; льда?»
Отец в одежде молча лежал на кровати, глядя в потолок. Ему предстояло вскоре идти на дежурство, и он отдыхал. Валя ходила по комнате, разыскивая учебник. Она уже несколько раз перекладывала лежавшую на полу стопку книг, заглядывала под кровать, под стол. По пути включила громкоговоритель. Передавали концерт симфонической музыки.
Из приоткрытых ящиков комода торчали какие-то вещи. Машинально выдвинув один из ящиков, она взглянула на помятое белье и с досадой подумала: «Очумела! Как он сюда может попасть?.. Хотя у нас все возможно!»
Как всегда, в отсутствии уюта и порядка Валя винила мать, считая совершенно естественным, что она сама палец о палец не ударила, чтобы как-то это изменить.
Случайно взгляд ее упал на страницу раскрытой перед дедом книги.
— Дедушка, кто тебе позволил взять! — с раздражением сказала она, отбирая учебник. — Я ищу, ищу…
Дед повернул голову и с минуту молча смотрел поверх очков на разгневанную внучку. Он был туговат на ухо и не всегда слышал, что говорят. Сообразив, что книгу ему не вернут, он взял со стола другую и углубился в рассматривание карт.
Облокотившись о рояль, Валя раскрыла учебник. Она боялась, что завтра ее спросят, и решила освежить в памяти урок. Теперь придется много заниматься. Ей казалось, что после сегодняшней двойки и тройки по литературе слава первой ученицы может пошатнуться, и пока не поздно, пока она не скатилась на «посредственную», нужно готовить уроки.
Сегодня после урока тригонометрии был момент, когда в душе ее появилось отчаяние, и Валя почувствовала свое одиночество. Захотелось обратиться ко всем девочкам, попросить извинения и снова почувствовать себя в классе уверенно и спокойно. Ведь не побоялась же Аня признать тогда свою ошибку, и это было совсем не стыдно, не унизительно. Девочки одобрили ее поступок и стали относиться к ней не хуже, а даже лучше, чем прежде.
Может быть, Валя и поборола бы свою гордость, если бы не встретила Марину Леопольдовну. Узнав о двойке, преподавательница пожала плечами и не без возмущения пообещала все выяснить и поговорить с директором.
Матери Валя ничего не сказала о двойке, зная, что придется выслушать много жалостливых слов. Сочувствие матери раздражало и было ей неприятно. О чем бы ни говорила мать, она обязательно кончала разговор слезливыми попреками, жалобами на разные трудности, и, в конце концов, получалось, что сочувствовать нужно ей, а не Вале.
Вернувшись сейчас из кухни, мать вытерла руки, сердито взглянула на дочь и лежащего мужа и села к столу готовиться к завтрашним урокам.
— Валя, ты не брала атлас?
— Нет.
— Куда он делся? — спросила она, оглядываясь по сторонам, и увидела его перед стариком. — Папа, ну зачем ты берешь! Дай сюда!
Муж захохотал и закашлялся.
Не понимая причины его смеха, она рассердилась:
— Что тебя разбирает! Трезвый, кажется?!
Тот махнул рукой, встал и, захватив папиросы, вышел в коридор курить.
Дед, шаркая ногами, отправился в угол комнаты, где лежали книги, и, взяв первую попавшуюся под руку, поплелся обратно.
Некоторое время сидели неподвижно. Вернулся отец и снова лег, положив ноги на спинку кровати. Звуки симфонического оркестра все усиливались, мешали сосредоточиться, и Валя уже хотела выключить репродуктор, но в это время мать сказала:
— Валя, выключи радио.
— А мне оно не мешает! — сейчас же ответила та.
— А мне мешает.
С этими словами мать встала, выдернула вилку и вернулась обратно. Проводив ее глазами до стола, Валя включила радио.
— Так! Нашла коса на камень! — пробормотал отец.
— Валентина! — громко и строго сказала мать. — Выключи сейчас же!
— Я хочу слушать музыку.
— Она мне мешает заниматься!
Мать снова подошла к репродуктору и резко выдернула вилку.
— Я тебе всю жизнь отдала! Кормила, поила, одевала, а ты со мной так обращаешься!..
— А что ты кричишь? Разве нельзя разговаривать спокойно, — невозмутимо заметила Валя.
В такие минуты она держала себя, как никогда, спокойно, голоса не повышала, тогда как мать выходила из себя и, не выбирая выражений, начинала выкрикивать обычные упреки:
— Как ты смеешь издеваться надо мной! Я должна заниматься… Для тебя же работаю…
— Никто не заставляет.
— Дрянь! Я последние деньги на тебя трачу. Все здоровье на тебя…
Не в силах удержать слезы, мать выбежала в коридор и, хлопнув дверью, ушла в кухню.
— Валя, как тебе не совестно! — укоризненно покачав головой, сказал дед. — Она же тебе родная мать…
— Вы бы, папаша, не лезли, где вас не спрашивают, — вмешался отец. — Разберемся сами.
Он всегда брал сторону Вали и хотя не поддакивал ей в таких случаях, но в душе был доволен. С женой у него были особые счеты. Частенько он приходил подвыпив, и тогда жена обрушивалась на него, называя «пьяницей», «проходимцем». Этого он ей не мог простить, как не мог простить нетерпимое отношение к его друзьям-собутыльникам.
