значимость, утверждал Бахрушин. Например, он рекомендовал использовать наработки краеведов в планировании колонизационной политики[1036]. Очерчивая круг задач краеведческого движения, историк считал, что краеведение должно изучать: «а) историю населения края, его движения социального состава и расселения в различные эпохи; б) историю отдельных населенных пунктов; в) историю промыслов и фабрик; г) историю сельского хозяйства; д) торговые пути и историю торговли; е) историю местного быта; ж) названия местных урочищ; з) поверия, легенды, предания»[1037]. Заметим, что мысли о необходимости изучения региональной истории, тем самым добывая «большой исторической науке» необходимые факты, соответствовали эволюции представителей младшего поколения Московской исторической школы в сторону сужения тематики для более обоснованного решения исторических проблем.
Крупнейшим историко-краеведческим сочинением Бахрушина стал очерк истории Московского уезда. Говоря об уникальности данного региона, автор связывал ее, в первую очередь, с близостью Москвы, утверждая, что столица определила характер развития Подмосковья[1038]. Обращаясь к древнейшим периодам, автор традиционно отметил определяющую роль колонизации в освоении края. Он выделил три исторических субъекта колонизационных процессов: крестьянство, церковь и князей. Причем князья представлялись ему наиболее богатыми, а следовательно, и наиболее активными. Именно их усилиями в первую очередь был заселен регион. Бахрушин повторил мнение И.Е. Забелина о том, что Москва первоначально была княжеским хозяйственным селом[1039]. «…Московский уезд в феодальную эпоху (XIV–XV вв.) в значительной мере носит черты большого частновладельческого имения с развитым вотчинным хозяйством»[1040]. С переходом от феодализма к «торгово-капиталистическим» отношениям, Москва превращается в крупный торговый центр, вовлекая в торговлю Московский уезд, в котором княжеские села превращаются в торговые пригороды[1041]. Уезд окончательно, по мнению историка, начинает обслуживать нужды столицы. Важным процессом в истории Подмосковья Бахрушин рисовал оседание служилого дворянства вокруг Москвы. Это предопределило облик уезда в XVIII в., создав основу для появления блестящей дворянской усадебной культуры. Но знаменитая усадебная культура, с оригинальной точки зрения автора, появилась отнюдь не в XVIII в. Ее прообразом он видел царские усадьбы XVII в.: «…Уже в XVII в. сложился под Москвою тот тип подмосковных усадеб с их пышностью обстановки и сложностью хозяйственных предприятий… По существу этот тип был порождением именно условий XVII в., когда пребывание двора в Москве должно было способствовать образованию в ближайших ее окрестностях летних резиденций как лиц, связанных с двором службой и личными отношениями, так и самой царской семьи»[1042].
В XVIII в. зависимость уезда от Москвы только усилилась. Промышленное развитие города способствовало промышленному буму и в регионе, формируя густую сеть кустарных промыслов и привлекая жителей Подмосковья приезжать на заработки в город. Но реальный промышленный переворот произошел в крае после отмены крепостного права. С этого времени Московский уезд вступил в новую эпоху своего развития. Это изменило и его землевладельческий облик: дворянские земли стали быстро переходить в руки буржуазии[1043].
В очерке Бахрушин последовательно придерживался концепции определяющего влияния города на его пригороды (так называемый градоцентрический подход). Это привело к преувеличению роли Москвы как единственного источника развития пригородов. Альтернативой этому подходу был так называемого земско-уездный подход (работы начала XX в. В.А. Левицкого, П.Н. Дурилина и др.), где эволюция пригородов рассматривалась через призму борьбы двух укладов, городского и сельского. В последнее время наиболее перспективным признается синтетический подход, где город и пригороды рассматриваются как единый комплекс[1044]. Кроме написания собственно историко-краеведческих работ, Бахрушин принимал участие в редактировании некоторых краеведческих изданий[1045].
Но методологические штудии и организация краеведческого движения были лишь фоном конкретно-исторических исследований, хотя и важным. Центральной темой исторических исследований Бахрушина стала история Сибири. Интерес к данной проблематике появился еще в дореволюционное время. Надо отметить, что насущная необходимость изучения Сибири была тогда очевидна. Например, с изучением истории этого региона хотел связать свою судьбу Г.В. Вернадский[1046]. Так что эта тема буквально «висела в воздухе». Сначала Веселовский указал Бахрушину на комплекс документов Сибирского приказа. Следующим шагом в развитии сибиреведческой темы стала для Бахрушина публикация статьи о «Сибирской истории» С. Ремезова[1047]. В дальнейшем он публикует статьи о сибирских воеводах[1048], промышленном освоении Сибири[1049] других проблемах. Историк-эмигрант А.А. Кизеветтер, хорошо знавший Бахрушина, писал в 1923 г.: «С.В. Бахрушин развил необычайную энергию в разработке архивных материалов по истории Сибири. Он, можно сказать, проконспектировал весь колоссальный архив Сибирского приказа… Из этого колоссального материала названный энергичный и талантливый исследователь извлек богатые данные по социально-экономической истории Сибири XVII в.»[1050]. Особую важность в наследии историка имеет история Сибири в контексте истории колонизации.
Колонизация – определяющее, с точки зрения историков Московской школы, явление русской истории. С этим был абсолютно согласен и Бахрушин. В этом ключе была написана статья о сибирских слободчиках[1051]. Обобщающей работой по истории сибирской колонизации стала специальная монография «Очерки по истории колонизации Сибири в XVI и XVII вв.». Готовая книга была сдана в издательство М. и С. Сабашниковых не позднее 1922 г. Но из-за нехватки средств ее напечатание все время откладывалось, поэтому книга была опубликована только в 1928 г.[1052].
Монография состояла из нескольких очерков. Первый из них был посвящен историографии вопроса. В первую очередь автор рассмотрел сибирское летописание как историографический источник. В итоге он заново проанализировал генезис сибирского летописания, и у него получилась такая схема[1053].
Следующий историографический этап ученый начинал с XVIII в., очевидно, связывая его с переходом от летописания к собственно историческому исследованию. Автор не задавался целью дать исчерпывающий очерк сибиреведческой литературы. В его задачи входило выделение наиболее значимых исследований и основных тенденций. Начальный период научного изучения Сибири автор связывал с путешественниками, исследовавшими регион в первой четверти XVIII в.
Новый этап изучения Сибири Бахрушин соотносил с появлением трудов Г.Ф. Миллера: «Значение трудов Миллера заключается не только в широте охватываемого им периода, но и в глубокой их научности»[1054]. Заслугу немецкого историка Бахрушин видел в том, что тот основывал свои выводы исключительно на источниках. Автор считал, что у Миллера даже сложился «культ источников»[1055]. Работу Миллера «Описание Сибирского царства» автор ценил весьма высоко: «Он создал скелет сибирской истории, бесхитростную схему, разобрав и связав в одну последовательную нить разрозненные, нередко запутанные факты, и сделал это в то время, когда подобной работы еще не было произведено в области русской истории в целом»[1056]. В дальнейшем влияние работ Миллера на разработку сибирской истории, по мнению Бахрушина, было огромным.
Значительное внимание ученый уделил работам историка XIX в. П.А. Словцова. Он отметил глубокие знания исследователя по истории
