– За нее! За святую женщину Марию Ивановну Вожжину-Подхвостову, – поддержал отпрыска его величество. Илья лишь кивнул, соглашаясь с тостом.
Сто пятьдесят граммов «манговой выдержанной» скользнули в желудок и впрямь легче колибри. До ведра оставалось еще далеко. Литров восемь.
Тем временем в Картафанове… Хорошая фраза, жаль не совсем точная. Время в Картафанове было категорически иное, нежели на острове гостеприимного Угуга. Позднее ночное время, наполненное не веселым гуляньем, а тяжелыми проблемами. Проблемы валились в основном на голову и плечи Стрёмщика У. Ё.
Названный Ух Ё после расставания с Бакшишем чуть-чуть погоревал о денежках, поставленных на победу Хмыря. Потом подъехала вызванная машина, и он отправился получать выигрыш по ставке, сделанной на Муромского. Подсчитав итог, улыбнулся: наличествовала некоторая прибыль. Для такой важной персоны, как управитель Малочерноземного Конгломерата, барыш был скорее символическим, но от этого не менее радующим. Поразмыслив, Ухват Ёдрёнович решил истратить его на сиамский массаж перед сном. Представительские расходы этой полезной и приятной процедуры почему-то не предусматривали. Видимо, его предшественник Титанников не вполне понимал, что требуется уставшему чиновнику высокого ранга, находящемуся в командировке.
«Ограниченный тип, – подумал Ухват Ёдрёнович, – правильно его сместили!»
Приняв решение о массаже, Ух Ё распорядился отвезти его в заказанный ранее номер гостиницы, где намеревался переночевать. Боксерский поединок не был основной целью прибытия в Картафанове Назавтра Стрёмщику предстояло порешать кое-какие вопросы в местных подразделениях МУД (Министерства управления Делом).
Однако не успел он снять фрак и влезть в халат и тапочки, как зазвонил телефон. Чертыхаясь вполголоса, Ухват Ёдрёнович поднес трубку к уху.
– Стрёмщик слушает.
В трубке сбивчиво и возмущенно затараторили. Слушая собеседника, Ух Ё морщился и лишь изредка реагировал короткими «дальше» и «да». Потом твердо сказал: «Разберемся», положил трубку и принялся развязывать бабочку.
Телефон зазвонил снова. Ухват Ёдрёнович посмотрел на аппарат с ненавистью. Он почувствовал, что сиамский массаж смещается из реального будущего в будущее умозрительное. Ему пришла в голову мысль, что, возможно, и не был Титанников таким уж законченным идиотом.
Следующий абонент был столь же возмущен, как первый. Третий, четвертый и далее, до тринадцатого, были разгневаны, расстроены, огорчены и печальны. Всех их волновал один и тот же суровый вопрос:
– Доколе?!
Доколе шайка, возглавляемая триумвиратом Муромский, Добрынин, Попов, будет безнаказанно мешать спокойной, сытой жизни служащих МУД? До каких пор эти «революционеры» и примкнувшие к ним субъекты будут пережимать артерии, по которым еще недавно ровным током шли финансы, материальные ценности и другие физиологические жидкости, необходимые нашему Делу? Когда прекратится безобразие и кто его прекратит?
Почему названные «революционеры» (а правильнее, бунтовщики) день за днем увеличивают армию своих сообщников, растлевая приверженцев Дела и сея в душах сомнение?
Гаубица Нинель Виленовна потеряна навсегда. Так же как боевая группа ее мужа, Полковника Швепса. Так же как люди-акулы и лягушачий бизнес.
Напуганный Гендерный удрал за границу. Один из его преемников, Пубертаткин, морально обработанный «бунтовщиками», колеблется, стоит ли продолжать трансферт ноу-хау. Юрик Эдипянц с Иветтой Девятерых в растерянности. Торговля высокими технологиями повисла на волоске.
Августин Дерябныч, полномочный представитель Дела в налоговой службе, подведен «бунтовщиками» под монастырь и вот-вот загремит со своего поста под фанфары. Но гораздо раньше загремит из Казначейства проверенный долгим служением Дункан Накладыч. Загремит на нары. Вернее, под нары.
Наконец последняя капля, переполнившая чашу терпения! Поставленные на Хмыря огромные средства картафановских деловаров – личные средства! – перекочевали в карманы быдла. Сиречь «простого народа», никчемных поклонников Муромского. О прочих неприятностях, рангом поменьше, и говорить не стоит.
Словом, Дело под угрозой! Пора разрубить этот гордиев узел.
Будучи работником опытным и закаленным, Ухват Ёдрёнович панические настроения подчиненных не разделял. Ситуация ему представлялась серьезной, но отнюдь не безнадежной. И не узел ему виделся в ее корне, а бантик. Пусть и гордиев. А всякий бантик, если хотите знать, близкий родственник петельке. Можно потянуть за нужный кончик и развязать. А можно и не развязывать – надеть бунтовщику на шейку и…
Ух Ё бросил печальный взгляд на халат и тапочки. Вздохнул, провожая в последний путь мечту о расслабляющем сиамском массаже, и снова взялся за телефонную трубку. Взялся решительно. Ночь предстояла трудная, возможно бессонная, и не одному ему.
Дневное гулянье на папуасском острове плавно перетекло в вечернее, а затем и в ночное. Яства и напитки не кончались, пляски сменялись простодушными дикарскими конкурсами, мало отличавшимися от тех, что устраиваются на русских свадьбах. Например, наполни чарку пивом, зажав бутылку между коленей. Или прокати сырое яйцо из одной штанины в другую.
Веселились аборигены самоотверженно, до полного изнеможения. Уснувших, за пиршественными столами оттаскивали в сторону и аккуратно складывали под пальмами. Когда количество почивающих значительно превзошло число бодрствующих, празднество само собой исчерпалось.
Северных гостей, державших марку до конца, проводили в лучшие хижины, где они спокойно и дрыхли до середины следующего дня. Когда выспались, великий властитель Угуг, носитель копья Огог, предложил, не теряя времени понапрасну, продолжить веселье. Как раз поспел жареный целиком кабанчик, фаршированный утками, фаршированными паштетом из мелкой дичины.
– Прости, земляк, да только нам домой пора, – развел руками Муромский.
– На великую битву! – сообразил король. – Соперник-то впрямь опасный?
– Не то слово, – сказал Леха, обнимающий сразу двух шоколадных чаровниц. – Жуткая сволочь, готовая на любые подлости. Вдобавок чуть ли не бессмертная.
– Сволочь одержима демонами? – с тревогой спросил Угуг.
– Скорей, она сама демон, – сказал Никита.
К отставному комиссару приникла всего одна девушка, зато какая! Весу в ней было около центнера, а росту около шести футов. Фигурой красавица походила на незабвенную прозекторшу Любаву Олеговну. Ценил", ой ценил Добрынин гренадерские стати.
– Можно сказать, это псевдоподия самого мирового зла, – добавил экс-военный.
Угуг с возросшим уважением посмотрел на Муромского и сообщил:
– Ты должен победить, Илья. Висящий на твоей груди амулет поможет тебе. Он обладает могучей силой. Откуда он у тебя?
– Как – откуда? Твой сын подарил, – мотнул Илья головой на Дредда.
Король страшно удивился и даже перешел на менее возвышенный стиль:
– Ивуг, чудо ты в епанче, а у тебя-то откуда? Это же не наших мест хреновина.
– Да так, – уклончиво ответил Дредд, – мне предложили, я не отказался. Сущие гроши просили. А вещь-то хорошая, сразу видно.
И тут Арапка, до сих пор хранивший стойкое молчание, не выдержал:
– Какая я тебе вещь, чучело ты бледнолицее! Аз есмь ценный исторический субъект вселенной! Аз есмь клапан сердца Африки и предсердие души Руссии! Да я…
– Проблесковый маячок от буя, – заткнул Илья черное хайло, способное, того и гляди, оскорбить в запале самого короля. – Скромнее, товарищ. Не теряйте головы от гнева! Все мы тут исторические субъекты и атомы в душе Руссии. Наверное, заждалась она нас, матушка.
– А меня явно заждался штурвал звездолета, – с предвкушением потер руки Добрынин.
В ответ на это заявление его грандиозная краля душераздирающе вздохнула. Великаншу более тонкими, но столь же страдающими голосами поддержали подружки Попова. Никита с Лехой непроизвольным движением беглых алиментщиков втянули головы в плечи.
– Не рыдайте, красавицы! – воскликнул великий властитель Угуг. – Белые друзья к нам еще вернутся. Когда одолеют демоническую напасть.
– Обязательно! – тараща для большей убедительности глаза и стуча в грудь кулаками, пообещали сердцееды. Затем вся компания, осыпаемая цветочными лепестками, сопровождаемая здравицами (о несгибаемом посохе Уд-уд, сухом порохе в патронах и упитанных врагах), двинулась к «Оке».
Обратный перелет занял малое время и никакими значительными событиями не сопровождался. Бледные от волнения пассажиры вновь цеплялись за диваны и бранили чрезмерную лихость пилота. Шторки на окнах не раздвигались. Золотые рыбки прижимались брюшками ко дну и закрывали головки плавниками. Арапка, он же «клапан сердца Африки», стучал подпиленными зубами в ритме «Отче наш…». Геннадий грыз корень дьявольски ядреного папуасского хрена.
