— Нам это давно известно, мадам. Сюда приезжал его отец, и Баттиста отказался с ним встретиться. Вам это должно быть известно.
— Меня послал не он.
— Тогда кто?
— С позволения вашего преподобия я скажу это самому Баттисте, — ответила Фьора, которая начинала терять терпение. — Я хочу с ним поговорить, и ему не удастся спрятаться от меня за этими стенами или сбежать, как он это недавно сделал.
Тогда это совсем не тот человек, которого я когда-то знала, а абсолютно другой: тот, кто потерял мужество и боится посмотреть в лицо правде!
Ей показалось, что внушительные очертания фигуры настоятеля каким-то странным образом начали раздваиваться, и появилась еще одна тень, одетая тоже в белое: Баттиста вошел так, что она этого не заметила.
— Вы правы, донна Фьора, я больше не тот, что был прежде. Но не обвиняйте меня понапрасну в отсутствии мужества!
Несмотря на гнетущую атмосферу этого дома, Фьора едва не рассмеялась. Уже то, что молодой Колонна сохранил здоровую привычку подслушивать у дверей, говорило о том, что не так уж он и изменился, как говорил.
— Отчего же вы тогда убежали от меня там, в церкви? Когда-то ведь мы были друзьями…
— Мне кажется, что это было очень-очень давно…
— Прошло всего два года, Баттиста, — возразила молодая женщина. — Это не так уж много!
Она замолчала и стала выразительно смотреть на настоятеля.
Он понял, что в его присутствии она больше ничего не скажет, и решил с достоинством уйти.
— Вы найдете меня в часовне, сын мой, — тихо проговорил он. — Я буду молиться о том, чтобы господь избавил вас от козней грешного мира.
— Благодарю вас, отец, но надеюсь, что с божьей помощью найду силы, чтобы самому справиться с ними! — откликнулся Баттиста.
— Странно слышать это, — резко заметила Фьора, — не помню, чтобы когда-нибудь я вам расставляла ловушки!
— Знаю, донна Фьора, и прошу прощения, если я вас обидел… но прежде я никогда не слышал от вас ни слова лжи!
— А в чем я солгала? Когда?
— Только что, упомянув в разговоре одно лицо… Разве вы не сказали, что приехали из Рима? Вы — из Рима? Что вы там могли делать?
— Вам придется еще раз извиняться, Баттиста! Я, правда, еду не прямо из Рима, но мне пришлось там пробыть не по своей воле в течение нескольких месяцев. Иначе где бы я могла встретить вашу кузину Антонию?
Внезапно прихлынувшая к щекам кровь на какое-то время превратила молодого послушника в прежнего милого юношу, его черные глаза засияли, но это продолжалось недолго.
— Антония! — вздохнул Баттиста. — Она все еще помнит обо мне?
— И гораздо сильнее, чем вы предполагаете.
— В это так трудно поверить! Я узнал, что ее хотят выдать замуж…
— Ваши сведения сильно устарели. Сейчас Антония носит имя сестры Стефании и находится в монастыре Святого Сикста, где мы встретились и подружились.
— Антония — в монастыре? Это немыслимо! — воскликнул изумленный юноша.
— А мыслимо ли видеть вас в этой одежде? Могу добавить, что в монастырь она ушла не по своей воле. Папа римский хотел выдать ее за одного из своих племянников, Леонардо, самого гнусного типа из этой семейки. Она выбрала монастырь. А отец Антонии, для того чтобы смягчить гнев папы, был вынужден расстаться с большей частью ее приданого. Скажу еще, что она до сих пор не приняла монашеский постриг, и только от вас зависит, согласится ли она на это когда-нибудь… Сюда я приехала по ее просьбе!
Отойдя от Фьоры на несколько шагов, Баттиста прислонился к невысокой ограде вокруг креста, как бы ища защиты под его сенью. Он еще сильнее побледнел, и молодая женщина ощутила безграничную жалость к этому вконец запутавшемуся мальчику.
— Вы ей писали прежде? — осторожно спросила она. — Отчего же перестали?
— Я перестал писать, когда узнал, что она собирается замуж!
Я ее… очень любил и не захотел, чтобы между нами что-то сохранилось. Мне казалось, что так будет намного легче, и какое-то время так и было. Пока был жив монсеньор Карл, все шло по-другому, рядом с ним все было проще, особенно прекрасные мечты о рыцарстве. Та жизнь была как раз для меня, и я был почти счастлив. Затем появились вы, и наступили совсем прекрасные дни…
— Вы ей писали в то время и сообщили про меня? — спросила Фьора.
— Да, — кивнул Баттиста. — Я перестал ей писать почти сразу после вашего появления. От Антонии больше ничего не было, и я решил, что она вышла замуж. Почему же она мне ничего не сообщила?
— Может быть, потому, что вы слишком горячо воздавали мне похвалы? Какая же это непростительная глупость, мой дорогой!
— Но я совершенно искренне верил в то, о чем писал! Вы завладели моими помыслами и… моим сердцем! На какое-то время… — признался юноша.
— А Антония подумала, что это серьезно, в этом-то и состоит ваша глупость: ведь она вас любит, любит всей душой, а она из тех, кто любит только один раз в жизни!
Уже не пытаясь скрыть своих чувств, молодой человек зарылся лицом в ладони. По вздрагивающим плечам Баттисты Фьора догадалась, что он плакал, и подошла к нему. У нее появилось желание обнять его и успокоить, как несчастного ребенка, но она не посмела: Баттиста сильно изменился, и такой жест мог его обидеть.
— Если я правильно поняла, — прошептала она, — вас привело сюда ужасное недоразумение. Ведь вы тоже ее любите?
— Я уже ничего не понимаю. Знаю только, что в том проклятом январе я потерял моего господина, а сам остался жив, и вас тоже потерял… Для меня это было слишком, а поездка в Рим очень пугала меня.
— Почему вы не захотели увидеться с вашим отцом?
— Все из-за того же. Вернуться в этот отвратительный город… А что бы я там стал делать?
— Вы могли бы сражаться, как и остальные, — напрямую ответила Фьора, решив не щадить чувств юноши. — Вечная война между Колонна и Орсини стала тем более опасной, что Орсини пользуются полной поддержкой папы! Ваш дворец дель Вазо был отдан вопреки всем законам одному из племянников Сикста IV, и я слышала, что сам он решил разделаться с вашим дядей, который чем-то не угодил ему.
— Боже! — Баттиста был искренне поражен. — Я ничего этого не знал!
— Вы бы все узнали, если бы согласились принять своего отца. Неужели вы так любите бога, что согласны навечно остаться в этой крысиной норе? Отсюда вам не будет выхода, если вы примете монашество, а когда-нибудь вам придется это сделать. Тогда закончатся ваши романтические молитвы над прахом Карла Смелого! Да и оставят ли его здесь?
— Вам что-нибудь об этом известно? — пробормотал Баттиста и побледнел как смерть.
— Мне известно только то, что болтают на улицах и в трактирах Брюгге, откуда я сейчас приехала. Герцогиня Мария делает все возможное, чтобы получить у герцога Рене тело своего отца и похоронить его в монастыре Шапмоль, рядом с Дижоном6.
