— Ты мог отказаться?
— Не мог. Но не в том дело, я тоже болен всем этим, ты видела библиотеку, в замке много оружия и предметов быта викингов, это мое.
Я вспомнила о наркотиках.
— Ты серьезно баловался?
— Смешной вопрос: баловаться серьезно. Не настолько, чтобы не соскочить. Следов нет, последствий тоже. Линн, зато я знаю, что жизнь разная, очень разная. В Альпах под звук колокольчиков на шеях у коров, в сумасшедшем Нью-Йорке, здесь у камина и в притонах, где самое желанное шприц, — везде иная.
— Ты кололся?
— Я же сказал: следов нет, — Ларс продемонстрировал свои вены.
— Я не о следах. Как тебе удалось соскочить? Просто, у меня приятель не сумел…
— Человек все может сам, если только захочет по-настоящему. Бесполезно лечить наркоманов, если у них внутри остается хоть одна завалящая мыслишка о кайфе. Наверное, я просто не успел увязнуть по уши. Ну что, тебе уже страшно?
— Ничуть.
— А что за приятель?
Я вздохнула:
— В школе вместе учились.
— Первая любовь?
— Скорее наоборот, ненависть.
Ларс тоже вздохнул, но притворно:
— Значит, любовь. Я уже ревную.
Снова дразнилки. Я комично округляю глаза:
— Что ты, что ты! Я ни в чем не виновата перед тобой.
Кивок головы, глаза блестят:
— Сейчас проверим.
Как сказала бы Бритт: ой, как интересно…
— Свен в Стокгольме и будет только завтра.
К чему это он?
— Потому мы можем делать все, что захотим. Я тут кое-что приготовил.
Однако…
Ларс протянул мне стакан с каким-то настоем.
— Что это?
— Мухомор. Ты же желала попробовать, что такое возможное опьянение берсерков.
Я замерла, не зная, что делать.
— Ты боишься? Я не отравлю. Если бы было опасно, не предлагал. Это слабый настой, к тому же немного. Я буду рядом, чтобы ты не натворила чего-то в состоянии опьянения.
— Ларс, я не буду пить!
— Скажи, ты просто трусишь или не доверяешь мне.
Как ему сказать, что я боюсь выболтать что-то?
— Я бы выпил одновременно с тобой, но боюсь потерять над тобой контроль. Нужно видеть, как ты себе будешь вести. Ты у нас во хмелю буйная, — его глаза уже смеются, хотя тон совершенно серьезный, — после бокала вина загоняла нас со Свеном, все требовала, чтобы мы приседали и отжимались.
Словно загипнотизированная, я приняла стакан и выпила. Нет, это не стрихнин, но и не кола. Язык пощипывало. Надо стараться удержать контроль над сознанием…
— Ларс, а вдруг я правда буду вести себя неприлично?
— Обязательно будешь. Но если ты станешь приставать ко мне с разными сексуальными предложениями, клянусь, я отказываться не буду. Ложись или просто посиди, где сидишь. Да не бойся, ничего страшного не случится, свалиться в камин я тебе не дам, а если перебьешь пару ваз, склеим.
Голова начала кружиться, все поплыло, состояние действительно как при опьянении. Ларс просто сидит рядом и внимательно смотрит. Просто смотрит… словно запоминает, впитывает каждую клеточку моего лица. Я пришла в ужас, при мысли, что на нем отражается что-то не то.
Ларс перебрался ближе, рука ласково провела по волосам:
— Чего ты испугалась?
— Почему ты так разглядываешь меня?
— Нравится… Нельзя?
Я, чувствуя, что проваливаюсь в какое-то состояние, в котором контролировать себя уже не могу, махнула рукой:
— Смотри.
В ответ тихий, ласковый смех:
— Давай я отнесу тебя в комнату, ты сама уже не дойдешь.
В комнату, так в комнату, мне весело…
А потом начались видения… Но какие! Не знаю, почему это берсерков тянуло на буйные подвиги, может, у них настойка была крепче или сами мухоморы ядовитей, но меня в состоянии эйфории тянуло только обниматься. Никакого желания покусать край стола за неимением щита, кого-то растерзать или хотя бы просто кричать боевые песни не наблюдалось. Эйфория была. Ларс, как и обещал, противиться не стал, даже наоборот, поддержал мои попытки братания, причем с явным удовольствием.
Нет, конечно, мне могло просто показаться и это только видения, но в этих видениях мы даже сексом занимались! Чего только ни привидится после настойки мухоморов.
Я очень быстро поняла, что действие мухомора закончилось, а волшебство продолжается. Наверняка Ларс перестраховался и сделал слабую настойку. Я читала, что действие мусцимола продолжается почти сутки, уж несколько часов обязательно, людей колбасит и корежит от избытка энергии, а потом они спят, едва живые, столько же. А если перестараются, то и вечным сном.
Меня не корежило, эйфория продолжалась недолго, ровно столько, чтобы я все же оказалась в объятиях Ларса в постели. Нет, не так, она продолжалась всю ночь, но мухомор и все ядовитые грибы планеты вместе взятые не имели к этому никакого отношения. Виновником был сам Ларс, его руки, его губы и… еще кое-что.
Легкая невменяемость присутствовала, кажется, я орала от восторга, во всяком случае, не сдерживалась, это точно. Если Ларс желал снять с меня оковы, то это ему вполне удалось…
Берг не прав, я не фригидна, мне не приходилось имитировать оргазм, но одно дело заниматься сексом, даже самым крутым, и совсем другое ЛЮБОВЬЮ. Все, что я до сих пор знала о самой себе, полетело в тартарары, весь мир отправился туда же, только чтобы не мешать нам. В этой жизни остались только Ларс и я, я и Ларс… нет, мы не были «и», мы стали единым целым. Тела, дыхание, души — все сплелось в единый клубок, перестало подчиняться любым земным и физическим законам, кроме одного: закона любви и страсти, но это закон божественный.
Разве можно такое назвать сексом? Не опошляйте великий момент слияния!
Не знаю, сколько времени длилось это безумство тел и душ. У меня осталось одно желание: либо, чтобы это продолжалось вечно, либо умереть, если такое невозможно. Конечно, я кричала, попробовали бы не закричать на моем месте!
Даже если у меня случится полная амнезия, даже через сто лет после собственной смерти я буду помнить этот миг и выгибаться дугой:
— Да, Ларс! Еще!
Наплевать, что лицо от воспоминании от собственной ненасытности будет заливать краской, такое забыть нельзя. Говорят, жизнь — это только те мгновения, от которых захватывает дух. У меня состоялось, дух не просто захватывало, не помню, дышала ли вообще.
Заснула лично я под утро, а когда открыла глаза, Ларса рядом не было.
Несколько мгновений пыталась сообразить, что было в действительности, а что привиделось.
Сомневаться не стоило — губы опухшие, тело обнажено. Я никогда не сплю без пижамы или ночной рубашки, не кусаю губы ни от досады, ни во сне, к тому же горело все тело, и в нем чувствовалась такая сладкая истома, что ошибиться невозможно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
