Общество фабрично-заводских рабочих сразу взяло на себя руководство забастовкой; его представители, с Гапоном во главе, являлись для переговоров с администрацией; они же организовали стачечный комитет и фонд помощи бастующим. Общество в этот момент, очевидно, располагало немалыми средствами.
5 января уже бастовало несколько десятков тысяч рабочих. Министр финансов В. Н. Коковцов представил об этом доклад государю, указывая на экономическую неосуществимость требований и на вредную роль гапоновского общества.
В тот же вечер 5 января на совещании при участии социал-демократов была составлена политическая программа движения.
Вызвав под неопределенными, но сильно действующими лозунгами «борьба за правду», «за рабочее дело» и т. д. почти всеобщую забастовку петербургских рабочих (быстрый успех движения показывал, что почва была хорошо подготовлена), Гапон и его окружение внезапно и резко повернули движение на политические рельсы.
6 января 22 представителями гапоновского общества была выработана петиция к царю. В этот же день, во время водосвятия на Неве перед Зимним дворцом, произошел странный несчастный случай: одно из орудий батареи, производившей салют, выстрелило картечью. Ни государь, ни кто из собравшихся на торжество высших представителей власти задет не был; осколками ранило одного городового и выбило несколько стекол во дворце. Но тотчас же пошли слухи о покушении; следствие потом выяснило, что это, видимо, была чья-то простая небрежность… Этот выстрел также содействовал созданию тревожного, напряженного настроения.
7 января в последний раз вышли газеты; с этого дня забастовка распространилась и на типографии. Тогда в взволнованную рабочую массу была неожиданно брошена идея похода к Зимнему дворцу.
Эта идея принадлежала Гапону и его окружению, и петицию помогали составлять социал-демократы. Уже из этого видно, что не могло быть речи о «порыве народа к своему Царю». Содержание петиции достаточно ясно об этом свидетельствовало. Примитивная демагогия Гапона служила в ней предисловием к весьма определенным социал-демократическим лозунгам. Она начиналась понятными всякому рабочему словами о том, как тяжело живется трудящимся; тон постепенно повышался: «Нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества… Мы немногого просим; мы желаем только того, без чего наша жизнь - не жизнь, а каторга… Разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть нам всем, трудящимся? Пусть живут и наслаждаются капиталисты и чиновники…»
После этого выдвигались требования: «Немедленно повели созвать представителей земли русской… Повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Это самая наша главная просьба, в ней и на ней зиждется все, это главный и единственный пластырь для наших ран».
Затем было еще тринадцать пунктов, в том числе - все свободы, равенство без различия вероисповедания и национальности, ответственность министров «перед народом», политическая амнистия и даже - отмена всех косвенных налогов. Перечисление требований кончалось словами: «Повели и поклянись исполнить их… А не повелишь, не отзовешься на нашу просьбу - мы умрем здесь на этой площади перед твоим дворцом».
Корреспондентпарижской"Humanite»,Авенар, 8 (21) января в восторге писал: «Резолюции либеральных банкетов и даже земств бледнеют перед теми, которые депутация рабочих попытается завтра представить Царю».
Власти были застигнуты врасплох быстро возникшей опасностью. Политический характер движения выяснился только 7-го. Газет не было. Министр финансов В. Н. Коковцов, например, узнал о готовящихся событиях только вечером 8 января, когда его вызвали на экстренное совещание у министра внутренних дел. Градоначальник до последней минуты надеялся, что Гапон «уладит все дело»! Угроза движения стотысячной толпы на дворец с петицией революционного содержания создавала для власти трудную задачу.
Допустить манифестации значило капитулировать без борьбы. В то же время русский полицейский аппарат был слаб. Он был более приспособлен к «выдавливанию» отдельных лиц, чем к предотвращению массовых выступлений. Слабость полицейского аппарата, уже проявившаяся за 1903 г. при волнениях в Златоусте, при Кишиневском погроме, при беспорядках в Одессе, в Киеве и т. д., сказалась и в январских событиях в Петербурге. Как можно было - вечером 8 января - предотвратить поход толпы на Зимний дворец? Власти французской Третьей республики, когда они желали предотвратить демонстрации, арестовывали на сутки несколько сот (а то и тысяч) предполагаемых руководителей. Но отдельные городовые, затерянные в толпе петербургских рабочих кварталов, были совершенно бессильны что-либо предпринять; да и власти не знали, при быстроте развития движения, почти никаких имен, кроме Гапона.
Единственным способом помешать толпе овладеть центром города была установка кордона из войск на всех главных путях, ведущих из рабочих кварталов ко дворцу.
Объявления от градоначальника, предупреждавшие, что шествия запрещены и что участвовать в них опасно, были расклеены по городу вечером 8 января. Но большие типографии не работали, а типография градоначальства могла изготовить только небольшие невзрачные афишки.
Между тем руководители движения весь день 8 января объезжали город и на несчетных митингах призывали народ идти ко дворцу. Там, где Гапон сомневался в аудитории, он успокаивал, говоря, что никакой опасности нет, что царь примет петицию и все будет хорошо. Там, где настроение было более революционным, он говорил, что если царь не примет требований рабочих - «тогда нет у нас царя», и толпа ему вторила.
«Выдвигается социал-демократия. Враждебно встреченная, она вскоре приспособляется к аудитории и овладевает ею. Ее лозунги подхватываются массой и закрепляются в петиции», - пишет Троцкий в своей книге о 1905 г.
Интеллигентские круги были застигнуты врасплох, так же как и правительство. Они сделали попытку обратиться к министрам «для предотвращения кровопролития». Витте дал двусмысленный ответ - «умыл руки», как выразилось «Освобождение». Товарищ министра внутренних дел ген. Рыдзевский резонно ответил посетившей его депутации, что ей следует обратиться к рабочим, а не к власти: если запрещенной манифестации не будет, никакой опасности кровопролития нет. Но радикальная интеллигенция, конечно, не могла отговаривать рабочих от выступления, которому она всей душой сочувствовала.
Отчасти для того, чтобы успокоить более умеренную часть рабочих, отчасти для придания демонстрации «защитного цвета» в глазах полиции и войск, Гапон и другие вожаки движения посоветовали демонстрантам нести в первых рядах иконы и царские портреты. В более «передовых» районах этой маски, видимо, не понадобилось.
9 января было воскресеньем. Рабочие шествия с утра выступили из отделов общества, с расчетом, чтобы сойтись к двум часам у Зимнего дворца. Некоторые шествия представляли собою толпу в несколько десятков тысяч человек: всего в них участвовало до трехсот тысяч.
Когда шествие от Нарвской заставы, во главе с самим Гапоном, подошло к Обводному каналу, путь ему преградила цепь солдат. Толпа, несмотря на предупреждения, двинулась вперед, подняв плакат «Солдаты, не стреляйте в народ». Дан был сначала холостой залп. Ряды рабочих дрогнули, но руководители с пением двинулись дальше и повлекли за собой толпу. Тогда был дан настоящий залп. Несколько десятков человек было убито или ранено. Гапон упал на землю; прошел слух, что он убит; но его помощники быстро перекинули его через забор, и он благополучно скрылся. Толпа в беспорядке отхлынула назад.
И на Шлиссельбургском тракте, и на Васильевском острове, и на Выборгской стороне всюду, с небольшими вариациями, происходило то же, что у Нарвской заставы: демонстранты доходили до кордона войск, отказывались разойтись, не отступали при холостых залпах и рассеивались, когда войска открывали огонь. Кордон был не сплошной, отдельные кучки все же проникли на Невский; там тоже несколько раз возникала стрельба; группы рабочих смешивались с обычной уличной толпой. Небольшие скопления народа то возникали, то рассеивались атакой казаков или залпами. На Васильевском острове стали строить баррикады с красными флагами; но их почти не защищали. Движение распылилось; однако до поздней ночи в городе царило лихорадочное возбуждение; оно улеглось только через два-три дня.
Молва тотчас же приумножила число жертв. По официальной сводке, появившейся позже, убито было 130 человек и ранено несколько сот. Если бы толпе удалось овладеть центром города, число жертв было бы, вероятно, во много раз больше. Но дело было не в числе жертв, а в самом факте массового народного движения против власти, столкновения толпы с войсками на улицах столицы. Конечно, часть демонстрантов была обманута руководителями, внушавшими ей, что движение - не против царя, что ничего революционного в нем нет. Но также было несомненно, что революционные лозунги встретили неожиданный отклик в широких рабочих массах. 9 января как бы вскрылся гнойник; оказалось, что не только интеллигенция, но и «простой народ» - по крайней мере в городах - в значительной своей части находился в рядах противников существующего строя.
