Девятое января было «политическим землетрясением» - началом русской революции. Понятно, что ее сторонники шумно возмущались действиями власти - это соответствует правилам всякой политической борьбы. Но и многие сторонники высказывали мнение, что 9 января была совершена роковая ошибка. Едва ли это исторически верно: поскольку власть не считала возможным капитулировать и согласиться на Учредительное собрание под давлением толпы, руководимой революционными агитаторами, - никакого другого исхода не оставалось. Уступчивость в отношении наступающей толпы либо ведет к крушению власти, либо к еще худшему кровопролитию. Конечно, при более сильном полицейском аппарате можно было принять «превентивные» меры, вообще не допустить демонстрации. Но вечером 8 января, когда власти окончательно уверились в серьезности положения, уже было поздно для таких мер.
Когда враги власти затем писали, что государю «стоило выйти к толпе и согласиться хотя бы на одно из ее требований» (какое - об Учредительном собрании?), и тогда «вся толпа опустилась бы перед ним на колени», - это было самым грубым искажением действительности. Гораздо честнее был отзыв плехановской «Искры».
«Тысячными толпами, - писал заграничный орган с.-д. (18 января), - решили рабочие собраться к Зимнему Дворцу и требовать, чтобы Царь самолично вышел на балкон принять «петицию» и присягнуть, что требования народа будут выполнены. Так обращались к своему «доброму королю» герои Бастилии и похода на Версаль! И тогда раздалось «ура» в честь показавшегося толпе по ее требованию монарха, но в этом «ура» звучал смертный приговор монархии».
Девятое января 1905 г. было прискорбным, даже трагическим днем - но оно не было позорным днем для монархии, как те события 5-6 октября 1789 г., о которых напоминала «Искра».
События в Петербурге произвели ошеломляющее впечатление и в России, и за границей.
Интеллигенция увидела в них своего рода укор - рабочие опередили ее в своих требованииях; обществу показалось, что оно было еще слишком робким. Особенно торжествовали с.-д., всегда говорившие, что революция в России придет через рабочий класс.
«Десятилетняя работа социал-демократии вполне исторически окупилась, - писала «Искра». - В рядах петербургских рабочих нашлось достаточно социал-демократических элементов, чтобы ввести это восстание в социал-демократическое русло, чтобы временного технического организатора восстания идейно подчинить постоянному вождю пролетариата - социал-демократии».
Правительственные круги охватила паника. Градоначальник Фуллон, за ним и кн. Святополк-Мирский, должны были покинуть свои посты. Петербургским генерал-губернатором был назначен Д. Ф. Трепов, только недавно покинувший пост московского градоначальника, - человек твердый, глубоко преданный государю, обладавший бесстрашием и здравым смыслом, хотя и мало искушенный в политических вопросах. За весь начинавшийся смутный период Д. Ф. Трепов оставался верным помощником государя.
Возбуждение в Петербурге улеглось не сразу. Забастовка стала постепенно прекращаться, но газеты вышли только 15 января. В других городах кое-где возникли волнения; наиболее крупные столкновения были в Риге. Когда латино-славянское агентство ген. Череп-Спиридовича прислало из Парижа телеграмму о том, что японцы открыто хвастаются волнениями, вызванными на их деньги, - этому не захотели верить даже «Новое Время» и «Гражданин».
Двое из ближайших советников государя, министр финансов Коковцов и министр земледелия Ермолов, обратились к нему с записками политического содержания. В. Н. Коковцов в записке 11 января писал, что ни полиция, ни военная сила не могут восстановить положения; необходимо «державное слово Вашего Величества… В такую минуту, когда улицы столицы обагрялись кровью, голос министра или даже всех министров вместе не будет услышан народом».
Еще более определенно выражался А. С. Ермолов. «Агитация не прекратилась, готовятся покушения, - говорил он государю (17 января). - Волнения перекинулись в большую часть городов, везде их приходится усмирять вооруженной силой… Что делать, если они перекинутся в селения? Когда поднимутся крестьяне, какими силами и какими войсками усмирять тогда эту новую пугачевщину? И можно ли тогда быть уверенным в войсках? «
Государь предложил министрам собраться на совещание, которое и состоялось 18 января под председательством Витте. Был выдвинут проект манифеста, в котором выражались бы скорбь и ужас по поводу событий в Петербурге, и указывалось, что эти события не были государю своевременно известны. Витте даже предлагал упомянуть, что войска «действовали не по Его велению», на что гр. Сольский ответил: «Нельзя допустить, что Его войска действуют не по Его велению!»
Государь, однако, отверг идею такого манифеста; он не желал перекладывать ответственности на других и всецело разделял мнение гр. Сольского в вопросе о войсках. Вместо этого он поручил Д. Ф. Трепову собрать делегацию из рабочих разных заводов и 19 января принял ее в Царском Селе, выразив в речи свое отношение к происшедшему.
«Вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины, - сказал государь. - Стачки и мятежные сборища только возбуждают толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить… Но мятежною толпою заявлять Мне о своих нуждах - преступно».
Государь в то же время распорядился отпустить 50 000 р. на пособия семьям пострадавших 9 января и поручил сенатору Шидловскому созвать комиссию для выяснения нужд рабочих при участии выборных из их среды. Выборы в эту комиссию были только использованы для политической демонстрации: выборщики собрались и вместо обсуждения рабочих нужд выставили ряд политических требований, в частности - возобновление деятельности «гапоновского» общества. Комиссия сен. Шидловского так и не приступила к работам.
После того как термин «Учредительное собрание» появился в гапоновской петиции, самые умеренные земцы и такие газеты, как «С.-Петербургские Ведомости», «Свет», «Новое Время», открыто заговорили о необходимости Земского собора. Из правой печати только «Московские Ведомости» (В. А. Грингмут) последовательно выдерживали свою прежнюю линию.
На дворянском собрании Московской губернии 22 января резко столкнулись два течения, и консервативное крыло во главе с братьями Самариными одержало верх большинством всего 219 против 147 голосов. В тот момент это был едва ли не единственный протест против революционного натиска. «Война, война трудная, еще небывалая по своему упорству, приковала к себе все силы Государства. А между тем внутренняя смута расшатывает общество и волнует народ, - говорилось в адресе. - Ныне ли, в столь тяжелую пору, думать о каком-либо коренном преобразовании государственного строя России? Пусть минует военная гроза, пусть уляжется смута; тогда, направленная державной десницей Твоей, Россия найдет пути для надежного устроения своей жизни… Царствуй в сознании своей силы, самодержавный Государь!»
Характерно, что об этом адресе отозвались отрицательно и «Новое Время», и даже «Русский Вестник» со «Светом», не говоря уже о более левых органах печати.
В Русском собрании идею совещательного Земского собора как русскую форму представительства, в противовес Учредительному собранию, защищали ген. Киреев и А. В. Васильев (против прив.-доц. Б. В. Никольского, противника каких-либо перемен).
Высшие учебные заведения одно за другим объявляли забастовку «впредь до созыва Учредительного собрания». В С.-Петербургском университете младшие преподаватели еще до студенческой сходки высказались большинством 87 против 4 за прекращение занятий. Протесты меньшинства не помогли: хотя в газетах и появились несколько сот писем студентов, высказывавшихся за продолжение занятий, само правительство решило прервать до осени занятия в высших учебных заведениях.
4 февраля взрывом бомбы с.-р. Каляева был убит великий князь Сергий Александрович, которого, так же как и в. к. Владимира Александровича, революционные крути считали главою «партии сопротивления». В. к. Сергий Александрович, много лет занимавший пост московского генерал-губернатора, действительно был человеком твердых консервативных воззрений, способный в то же время и на смелую инициативу. Только благодаря его поддержке С. П. Зубатову удалось организовать свои монархические рабочие союзы в Москве. Смерть великого князя была тяжелым ударом для русской власти.
Террористы, по слухам, готовили покушение и на государя, который поэтому лишен был возможности прибыть в Москву на похороны своего дяди: слишком много в эти смутные дни зависело от его жизни: наследнику не было года, а брат государя был еще молод и стоял далеко от государственных дел…
