— И он вел такую подпольную жизнь три года? — спросил Стивенс.
— Да. Он направился в Европу. Самый изощренный из белых убийц в Азии, выкормыш пресловутой «Медузы» на каждом шагу бросал Карлосу вызов. А по ходу дела он спас четырех человек, намеченных Карлосом в жертвы, приписал себе ответственность за многие убийства, совершенные Карлосом, глумился над ним, используя любой подходящий случай, все время стараясь принудить его выйти из укрытия. Три года он прожил в опаснейшей для человека лжи, существуя в условиях, какие мало кому выпадали. Большинство этого бы не выдержало, такой возможности нельзя исключать и в данном случае.
— Что он за человек?
— Профессионал, — ответил Гордон Уэбб, — хорошо подготовленный, умелый и понимающий, что Карлоса надо найти и остановить.
— Но три года?..
— Если это кажется невероятным, — сказал Эббот, — то могу вам сообщить, что он подвергался пластической операции. Словно окончательно порвал с прошлым, с человеком, которым он был прежде, чем превратиться в человека, которым он не был. Я не думаю, что страна в состоянии сполна заплатить такому человеку, как Борн, за все, что он совершил. Быть может, единственное, что можно сделать, — это обеспечить ему удачу. И я с Божьей помощью намерен это сделать.
Монах помолчал ровно две секунды и добавил:
— Если это Борн.
Эллиота Стивенса словно ударило невидимым молотком:
— Что вы сказали?
— Да, я придержал это до самого конца. Я хотел, чтобы вы увидели всю картину прежде, чем я опишу вам возникшую в ней брешь. Может быть, это и не брешь — неизвестно. Произошло слишком много такого, чего мы никак не можем понять, и мы не знаем, в чем дело. Потому-то и не должно быть абсолютно никакого вмешательства со стороны других инстанций, никаких дипломатических подсахаренных пилюль, которые могли бы взорвать всю стратегию. Этим можно приговорить человека к смерти — человека, который пожертвовал большим, чем кто-либо из нас. Если он добьется успеха, то сможет вернуться в собственную жизнь, но только анонимно, чтобы никто никогда не узнал, кто он такой.
— Боюсь, вам следует это объяснить, — сказал ошеломленный президентский помощник.
— Преданность, Эллиот. Она свойственна не только тем, кого обычно называют «хорошими парнями». Карлос создал целую армию мужчин и женщин, ему преданных. Они могут его и не знать, но они его почитают. Тем не менее, если Борн сможет взять Карлоса и заманить в ловушку, где возьмем его мы, а потом исчезнуть, — он снова будет свободен.
— Но вы сказали, что это, может быть, и не Борн!
— Я сказал, что мы не знаем. В банке был Борн. Подписи его. Но Борн ли это теперь? Ближайшие дни покажут.
— Если он объявится, — добавил Уэбб.
— Дело очень тонкое, — продолжал старик. — Тут возможны варианты. Если это не Борн и если он переметнулся на другую сторону, тогда становятся понятными звонок в Оттаву, убийство в аэропорту. Можно предположить, что профессиональные знания этой женщины были использованы при снятии денег со счета в Париже. Все, что оставалось Карлосу, — навести некоторые справки в канадском министерстве финансов. Остальное для него — детская забава. Убить ее коллегу, довести ее до паники, блокировать и использовать для выхода на Борна.
— Вы можете как-нибудь с ней связаться? — спросил майор.
— Я пробовал, но не вышло. Мак Хаукинз позвонил человеку, который тоже работал вместе с этой Сен-Жак. Его зовут Элан, фамилию не помню. Он передал ей распоряжение немедленно вернуться в Канаду. Она бросила трубку.
— Проклятье! — взорвался Уэбб.
— Именно. Если бы мы сумели ее вернуть, можно было бы многое узнать. Она — ключ к этому делу. Почему она с ним? Почему он с ней? Ничего невозможно понять.
— А мне понятно и того меньше, — сказал Стивенс, удивление которого стало переходить в гнев. — Если вы хотите поддержки со стороны президента — а я обещать ничего не могу, — то вам лучше внести в этот вопрос большую ясность.
Эббот повернулся к нему:
— Примерно полгода тому назад Борн исчез. Что-то случилось. Мы не знаем наверняка, что именно, но можем сделать одно предположение. Он дал знать в Цюрих, что намерен отправиться в Марсель. Позднее. И слишком поздно, как мы поняли. Он узнал, что Карлос принял заказ на убийство Леланда, и пытался его предотвратить. И после этого — молчание, он исчез. Был ли он убит? Пережил ли психологический шок? Предал ли нас?
— Этого я не могу допустить, — сердито перебил его Уэбб. — Не допускаю!
— Я знаю, что не допускаете, — сказал Монах. — Поэтому и прошу, чтобы вы занялись досье. Вы знаете шифры, они все здесь. Посмотрите, не было ли в Цюрихе каких-нибудь отклонений.
— Пожалуйста! — вмешался Стивенс. — Что вы предполагаете? Вы ведь нашли что-то конкретное, на чем можно выстроить некое заключение. Мне это нужно знать, мистер Эббот. Это нужно знать президенту.
— Хотел бы я, — ответил Монах. — Что мы нашли? И все и ничего. В наших документах отражена почти трехлетняя, тщательно разработанная система обмана. Каждая фальшивая акция документирована, каждый шаг обоснован и оправдан, каждый человек, и мужчины и женщины — осведомители, информаторы, источники, — получил обличье, голос, легенду. И с каждым месяцем, с каждой неделей мы понемногу приближались к Карлосу. А потом — ничего. Молчание. Полгода полной пустоты.
— Но сейчас, — возразил президентский помощник, — это молчание прервано. Кем?
— Это и есть главный вопрос, не так ли? — устало сказал старик. — Несколько месяцев молчания, и вдруг — взрыв непредусмотренной и непонятной активности. Счет раскрыт, карта подменена, миллионы переведены — по всей видимости, украдены. А главное — убиты люди и расставлены капканы на других. На кого, кем? — Монах устало покачал головой. — Что за человек там действует?
Глава 20
Лимузин остановился между двумя уличными фонарями наискось от массивных дверей особняка из песчаника. Впереди красовался шофер в униформе. Такой водитель за рулем такой машины — зрелище вполне привычное для этой улицы. Необычным, однако, было то, что двое пассажиров оставались в тени глубоких задних сидений и ни один из них не выказал никакого намерения выйти. Вместо этого они наблюдали за входом в особняк, уверенные, что до них не дотягивается инфракрасный луч сканирующей камеры.
Один из них поправил очки, совиные глазки за толстыми стеклами откровенно подозрительно смотрели на все, что попадало в поле их зрения. Альфред Джиллет, заведующий отделом проверки и оценки персонала в Совете национальной безопасности, произнес:
— Как приятно наблюдать за крахом гордыни! И насколько приятнее быть причиной этого краха.
— Вы действительно терпеть его не можете, да? — спросил спутник Джиллета, широкоплечий мужчина в черном плаще, говоривший с каким-то славянским акцентом.
— Я его ненавижу. Он олицетворяет в Вашингтоне все то, что мне отвратительно. Частные школы, дома в Джорджтауне, фермы в Вирджинии, тихие клубные собрания. У них свой тесный мирок, и чужак туда не суйся — они всем заправляют. Ублюдки. Самодовольная вашингтонская знать. Они используют интеллект других людей, их труд и упрятывают в оболочку собственных решений. И если ты не из их круга, то лишь часть того аморфного образования, которое они называют «превосходный персонал».
— Вы преувеличиваете, — сказал европеец, не сводя глаз с особняка, — вы у них неплохо устроились. Иначе мы бы никогда не вышли на контакт с вами.
Джиллет нахмурился:
— Если я и устроился неплохо, то только потому, что сделался незаменимым для таких, как Дэвид Эббот. Я храню в голове тысячи фактов, которые они не в состоянии запомнить. Им просто легче держать меня там, где возникают вопросы, проблемы и требуются решения. Заведующий отделом проверки и оценки! Они придумали эту должность для меня. Знаете зачем?
— Нет, Альфред, — ответил европеец, глядя на часы, — не знаю.
— Потому что у них не хватает терпения часами сидеть за тысячами отчетов и досье. Им больше нравится обедать в «Сансуси» или красоваться перед сенатскими комитетами, зачитывая тексты, составленные другими — этим самым незаметным «превосходным персоналом».
— Вы ожесточились, — сказал европеец.
— Даже больше, чем вы думаете. Всю жизнь работать на этих ублюдков вместо того, чтобы делать дело для себя. И чего ради? Должность да время от времени присутствие на обедах, где мои мозги идут в меню между креветками и жарким. Для людей вроде этого надутого Дэвида Эббота. Без таких, как я, они ничто.
— Не стоит недооценивать Монаха. Карлос не делает такой ошибки.
— Как он ее может сделать? Он же не знает того, что подлежит оценке. Все, чем Эббот занимается, окутано секретностью, и никто не знает, сколько он там наделал ошибок. А если какие-нибудь из них и выплывают наружу, ругают за это таких, как я.
