фраер, лови леща! — совсем рядом раздался сиплый голос. И в этот момент Жека вертушкой попал деревенскому прямо в сальную жирную рожу. Хрустнула челюсть, вылетели зубы. Раздался громкий вопль, и деревенский свалился на гравий. Бежавший за ним следом запнулся о лежащее тело, и тоже упал. Жека тут же приложил его в челюху, да так, что он отлетел обратно, и остался лежать на спине, рядом с первым.
Однако набегали ещё трое. И у одного нож. Нож был большим свиноколом, сантиметров 30 длиной. Таким забивали скот. А сейчас попытались забить Жеку. Но дело в том, что нападавший даже понятия не имел, что делать с таким большим ножом, просто беспорядочно размахивая им из стороны в сторону. Жека поймал его на очередном замахе. Правой ногой ударил в запястье, и нож вылетел, тут же подсечкой уронил на землю, и ребром ладони ударил по шее. Деревенский хрипнул и обмяк.
Двое оставшихся были сильно трусливы, чтобы нападать при таком раскладе дела, и выкрикивая грязные ругательства, побежали назад. На всё про всё ушло от силы пара минут. Даже магнитофон из рук не выпустил. Загасил ногами.
— Ну чё, Жекич, пошли, — невинном голоском прощебетала Сахариха, как будто ничего не произошло. Как будто так и надо, и это не на них только что бросались с ножом здоровенные детины. В ее мире это было обычное недоразумение, которое разрулил пацан. Взяв Жеку за руку, она потянула его прочь.
Придя домой, Сахариха достала бутылку коньяка. Но много не пила. Потом Жека поставил группу «Био», и как только заиграл медляк, песня «Белая роза», пригласил Сахариху на танец. Упругие груди, отделенные от него только купальником, прижимались все сильнее и сильнее, вызывая целую бурю чувств. Жека поднял её лицо обеими руками и зацеловал его, а потом поднял на руки, и понес на кровать...
Сахариха встала пораньше. Пока Жека лежал, закинув руки за голову, и наслаждался полнотой жизни, она уже успела открыть консервы, нарезать хлеб, поломать шоколад и конфеты, вскипятить чайник на плитке, заварить чай. В хозяйственности Сахарихе отказать было трудно.
— Ну ты что, лежебока? Вставай!
Она стояла в красном купальнике, облокотясь на дверной проем, и выглядела настолько свежей, чистой и невинной, что хотелось опять сгрести её в охапку, и обнять всю сразу.
А вставать совсем не хотелось. Куда торопиться- то? Утро в деревне, теплый ветерок, птички поют. Казалось бы лежи и лежи. Однако Сахариха опять подлезла и заныла:
— Ну Жеееееняяя! Когда домооой? Пожаааалуууйстааа!
Как истинно городскому человеку, деревенская жизнь ей мигом наскучила, и захотелось опять в город. Да и быт такой себе, чего уж там... Бегать в деревянный туалет на улице мало кому понравилось бы. Впрочем, Жека уже и сам хотел свалить. Делать тут особо нечего, а деревенский уклад уже надоел. Это сначала кажется, что цветочки и птички — лучшее, что может быть в жизни, но человеку живому, рисковому, привыкшему жить на отвяжись, в деревне не сильно-то понравится.
Позавтракали, и стали собираться. Электричка шла в 11. Отсюда на такси уже не уедешь. Однако как Сахариха в своем неглиже будет ехать в электричке, он просто не представлял. Всё решилось до обыденного просто. Когда проходили мимо большого дома с табличкой «Фельдшерский пункт», Жека услышал как играет музыка. Во дворе возился пожилой мужик лет 60-ти. Он ремонтировал «Москвич», а чтоб не было скучно, включил магнитофон. Жека с удивлением увидел, что магнитофон такой же как у него, только коричневого цвета.
— Тезка твоего! — засмеялся мужик и замахал рукой. — Недавно купил. Хороший аппарат!
—Почём взяли? — ради интереса спросил Жека.
— 185 рублей! —довольно ответил мужик. — У нас в сельпо ими всё завалено. Привезли ещё зимой. Штук 40. Наши купили несколько, и всё. Лежат мертвым грузом, никому ненужные. Я Аркадьевне сколько раз говорил, что наши ухари украсть могут, так она всё — нет, что ты... Да и делать решетки на окна некому.
— А вы нас до города не довезёте? — вдруг спросила Сахариха, уставившись на мужика своими изумрудными глазами, изобразив милую улыбку. — Я вам 50 рублей дам.
Она залезла в свою ротанговую сумочку, и помахала полсоткой, держа её своими белыми наманикюренными пальчиками. У Светки денег было — куры не клюют.
— Да я... Да конечно! — засуетился мужик. — Сейчас! Пять минут подождите!
Мужик наскоро прикрутил колесо, и выгнал машину на улицу.
— В город так в город. Садитесь пожалуйста. Только в магазин заедем. Надо продавщице сказать кое-что.
Москвич притормозил у сельпо, и мужик вошёл в здание. Жека следом. Сахариха следом за всеми. Она первый раз видела такой магазин. В этих магазинах всегда стояла огромная очередь, потому что продавали всё сразу — от продуктов до магнитофонов. Причём продавали странно — зачастую было так, что в холодильнике сельпо тухли ненужные деревенским жителям мясо и куры, которые в деревне не брали, потому что своего навалом, в то время как рабочие в городе голодали, и шли за мясом на рынок — в магазинах его не было. Или в городском универмаге десятилетиями лежали резиновые калоши, ненужные никому, а в деревне они были сильным дефицитом, хотя здесь они нужнее. Вот и сейчас. Привезли в сельский магазин 36 магнитофонов Томь-303, из которых деревенскими было куплено 6. Остальные в коробках лежали на складе, и увезти их было нельзя — показатели торговли снизятся, и план будет не сделан.
Всё дело в том, что в СССР огромной популярностью пользовались небольшие монофонические магнитофоны, вроде Томи. Они стоили относительно недорого, в пределах 200 рублей, в то время как более дорогие стереофонические магнитолы, или блочная аудиотехника, стоили в разы дороже. В городских магазинах недорогих магнитофонов не было почти никогда — их разбирали с бешеной быстротой.
Сахариха вслед за Жекой вошла в сельпо, и недоумённо огляделась — кроме банок с соком, сухарей, и консервов, здесь не было ничего. Ей, привыкшей с братом затариваться в кооперативных и коммерческих магазинах, это выглядело убогим. Наверное, только сейчас Сахариха увидела, как живут обычные люди, те же самые деревенские.
Мужик-водила о чём-то перетирал с продавщицей, Сахариха скучала, переминаясь с ноги на ногу, а Жека думал, как крутануться с магнитофонами. Можно купить их все, это же бешеный дефицит, но вот как продать подороже... На магнитофонах была написана фиксированная госцена, и дороже продать их было никак нельзя, если только... не написать
