– Как твоя кандидатская движется? – спросил у Костюковича Туровский.
– Ни шатко, ни валко.
– Что так, Марк Григорьевич? – поинтересовался Сева Алтунин.
– Времени не хватает.
– А кто вам лабораторные работы делает? – спросил Сева.
– Кто придется! – Костюкович хмельно взмахнул руками. – Все дефицит, реактивов нет, за все приходится переплачивать, лаборантки шкуру дерут, как весь частный сектор. Правда, и зарплата у них символическая.
– Вам спонсор нужен, Марк Григорьевич, – подмигнул Сева.
– Для этого дела спонсоров не сыщешь, Сева, я кустарь-одиночка.
– Не скажите, – загудел тренер. – Наука не должна быть сиротой, – с умным видом изрек он, одним духом опростав фужер с "Боржоми".
– Чем тебе так интересен случай с нашим Юрой Зиминым? – спросил Туровский. – Банальная история, у тебя же таких много.
– Не совсем банальная.
– Нам бы не очень хотелось, чтоб ты возился вокруг этого, – понизив голос, сказал Туровский.
– А мы могли бы выступить спонсорами Марка Григорьевича, как думаешь, Олег? – снова заговорил Гущин, наполняя рюмку Костюковича коньяком, а свою водой.
– Конечно! – подхватил Туровский.
– Что вас смущает в моем интересе к смерти Зимина? – спросил Костюкович.
– Спортивный мир, Марк Григорьевич, это клановая система, свои тайны, их обсуждают только в своем кругу. Как у вас, у врачей. Вы ведь тоже не очень любите, когда со стороны кто-то проявляет интерес к вашим неприятностям. Нам это внимание ваше не очень приятно, разговоры пойдут. Вы должны нас понять, Марк Григорьевич, – сведя брови произнес Гущин. Что у нас на десерт, Олег?
– Мороженое с фундуком.
– Скомандуй подавать! Только пусть вареньем не поливают.
– Виктор Петрович прав, Марк, – закивал Туровский.
– Хотите, мы будем вашими спонсорами? Сколько надо? Если что, немного "зеленых" наскребем, – Гущин откинулся на спинку стула, глядя выпученными глазами в лицо Костюковичу. – Только оставьте Зимина в покое. Думаете, матери приятно, когда после всего опять возникает имя ее сына?
"Это я уже почувствовал: жалобы главному, в прокуратуру – подумал Костюкович, ловя быстрым взглядом их лица, но промолчал. – Что ж, Зимин их воспитанник, человек клана, как определил этот бугай…". Ему надоели эти разговоры, он поднялся, пошел в туалет. Когда вернулся, демонстративно посмотрел на часы:
– Мне пора… Вы догуливайте, а я как-то сам доберусь, может идет какой-нибудь автобус.
– Что ты, Марк! – воскликнул Туровский. Мы тебя отвезем, – он позвал официантку, обнял ее за плечо и увел к стойке бара платить.
Все разом поднялись.
Ехали молча, разморило – кого от еды, кого от выпитого. Костюковича от того и другого, его начала всасывать дремота, он встряхивался, старался, чтоб не заметили и мысленно ругал себя, что принял приглашение на этот обед, было ощущение, что унизился – подтолкнула к такому ощущению возникшая внезапно мысль: "А ведь они пытались меня в сущности подкупить!.. В чем же дело?.. Почему они так отгораживают от меня Зимина покойника, уже не принадлежащего им?.."
17
Левин не хотел садиться обедать один, ждал жену с работы, но ее все не было. "Стоит за чем-нибудь в очереди", – решил он, отправился на кухню, чистить картошку было лень, и он поставил на плиту кастрюлю с водой, чтоб сварить макароны.
В дверь позвонили. У жены были свои ключи, поэтому спросил:
– Кто?
– Это Марк, Ефим Захарович.
– Входи, сосед, – Левин распахнул дверь. – Ты, кстати, будем обедать. Мне одному неохота, скучно. Выпьем по пятьдесят граммов. Макароны любишь? Откроем кильку в маринаде. Есть борщ и котлеты… Проходи, садись.
– Спасибо, Ефим Захарович, я только что отобедал.
– Экий ты торопливый. Ира тебя, смотрю, обихаживает, вон животик наметился. Она хорошая девочка.
– Этой девочке уже под сорок, – засмеялся Костюкович.
– Но я-то помню ее школьницей… Ты ко мне или к Виталику?
– К вам. За советом. У меня неприятность.
– Какого рода?
– Умер больной. Мать написала жалобу в прокуратуру, мол, халатность, ошибка в диагнозе, невнимание и прочее. Хотя и делал все, что мог, поверьте. У него был тяжелейшие инсульт. Молодой парень, спортсмен. Даже если бы он выжил, а шансов там почти не было, то это "почти" означало, что он остался бы полным инвалидом: паралич, отсутствие речи, все это необратимо… Меня вызывали в прокуратуру.
– В какую?
– Шевченковского района. Следователь Думич.
– Этого не знаю. Наверное, новенький, из молодых… Что ты ему сказал?
– То, что и вам сейчас. Делал все, что нужно в этих случаях, все, что мог: капельницы, инъекции. Он прожил двое суток с небольшим и умер не приходя в сознание.
– История болезни есть?
– Конечно. Но следователю этого мало.
– Почему?
– В жалобе сказано, что я ошибся в диагнозе.
– А вскрытие?
– Подтвердило мой диагноз.
– Так в чем же дело? Надо снять копию с протокола вскрытия.
– Протокол потеряли, – Костюкович уклонился от подробностей на тему исчезновения протокола.
– Это хуже, – Левин задумался. – Тебя, конечно, потаскают, нервы потреплют. Тут еще многое будет зависеть от того, какую позицию займет руководство больницы: главврач, начмед. У тебя как с ними?
– С начмедом нормально. С главным похуже, он вообще дерьмо. Едва ли станет меня защищать, скорее отдаст на съедение.
– А зав патологоанатомическим отделением как?
– Она подтвердила мой диагноз. Вскрывала она.
– Это важно.
Костюкович хотел было сказать, что это ничего не меняет, поскольку "они любовники", как сказано в жалобе на имя главврача, и подтвердить диагноз теперь нечем – все похищено, но передумал.
– Я написал объяснение в прокуратуру, хотел вам показать, – он достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги.
Пока Левин читал, Костюкович размышлял: "Сказать ему или нет, что обе жалобы, конечно, инспирированы, что написаны, как он уверен, не матерью Зимина? Но где у него доказательства? Он не имеет права назвать тех, кого подозревает, они легко отопрутся: скажут, что у них нет и не было оснований обвинять Костюковича, что они испытывают к нему только уважение и дружеское расположение, недавно даже обедать его приглашали в гриль-бар". "А разве не так?" – "Приглашали с расчетом". – "С какой стати, зачем!" – "Да, нам не очень приятно, что после смерти нашего товарища Марк Григорьевич все еще копается в этом. Это верно. Да и мать Зимина недовольна этим. Вот и вся наша корысть. Тут любезнейший Марк Григорьевич загнул…" – Ну что ж, бумага составлена нормально. Пусть этот Думич и возится: доказательств, что ты невиновен, нет, кроме твоих слов, но и у жалобщика, как я понимаю, тоже одни слова. Есть категория дел особенно ненавистных следователям: заказные убийства, дела об изнасиловании и подобные твоему. Работы сейчас в прокуратурах по горло: захлебываются, есть дела покруче, которые надо разматывать немедленно, в срок, а с твоим можно и погодить, не горит. Вот так оно и будет, увидишь. В данном случае время – твой союзник. Так что относи следователю эту писульку, не нервничай, работай спокойно, чтоб у тебя опять кто-нибудь не помер, – сказал Левин.
– Спасибо, Ефим Захарович.
– Пожалуйста, доктор. Кстати, у меня к тебе есть тоже профессиональный вопрос, – Левин вышел в другую комнату и вернулся, держа в руке небольшой зеленый туб, который Михальченко на пару дней взял в информационном отделе "Фармации". – Какое-то лекарство, показывал жене, но она с таким не сталкивалась. Посмотри и растолкуй мне, аннотация внутри.
Костюкович открыл туб, в котором оказались маленькие таблетки, там же аннотация, он развернул листок.
– Это довольно мощный препарат. Сейчас такой только за валюту купишь, – он вложил листок на место, закрыл туб. – Решили попринимать? Кто порекомендовал? В связи с чем?
– Объясни мне подробней, с чем это едят?
– Мы в невропатологии редко этим пользуемся. Но вообще в клинической практике он применяется довольно широко; оказывает стимулирующее влияние на синтез белка в организме.
– А конкретней?
– Стимулирует вес, улучшает общее состояние, при заболеваниях, когда организм истощен, назначают в предоперационном и послеоперационном периодах. Пользуются им в гинекологии и в кардиологии. В общем, это препарат широкого спектра.
– Значит, не наркотик?
– Нет, нет… Вы можете дать мне его на один день, хочу показать коллегам в больнице? Похоже, это – новинка.
– Но только на один день, Марк. Мне срочно надо вернуть. Это приятель достал себе, попросил, чтоб я показал жене, она все-таки опытный провизор.
– Чем он болен, ваш приятель?
