Он понимал, что это не шедевр, но ничего лучшего придумать не смог. Боялся, что если сочинять будет слишком долго, а волноваться слишком много, то разнервничается, и получится у него что-то гораздо худшее. Или ничего не получится. Этого ему не хотелось. Тот миг, когда она заговорила с ним, стал для Бена знаменательным. Он хотел, чтобы этот день как-то запечатлелся в памяти. Наверное, Беверли втюрилась в какого-нибудь парня, старше его, шестиклассника, может и семиклассника, и подумает, что хайку послал ей именно он. Мысль эта сделает Бев счастливой, так что этот День запечатлеется и в ее памяти. И хотя она никогда не узнает, что написал хайку Бен Хэнском, это не важно; он-то знал.
Законченное хайку он переписал на оборотную сторону открытки (печатными буквами, словно требование о выкупе, а не любовное стихотворение), нажал на кнопку, убрал ручку в карман, сунул открытку под обложку «Лихача».
Поднялся, по пути к двери попрощался с миссис Старрет.
— До свиданья, Бен, — ответила ему миссис Старрет. — Наслаждайся летними каникулами, но не забывай про комендантский час.
— Не забуду.
Он прошел стеклянным коридором между двумя зданиями библиотеки, наслаждаясь теплом (парниковый эффект, самодовольно подумал он), попал в прохладу взрослой библиотеки. Какой-то старик читал «Ньюс», удобно устроившись в одном из больших кресел, которые стояли в нише, отведенной под зал периодики. Заголовок под названием газеты кричал: «ДАЛЛЕС[85] ТРЕБУЕТ ПРИ НЕОБХОДИМОСТИ НАПРАВИТЬ ВОЙСКА США В ЛИВАН». На первой полосе разместили также фотографию Айка, пожимающего руку какому-то арабу в Розовом саду. Мама говорила Бену, что ситуация, возможно, изменится к лучшему, если в 1960 году президентом выберут Губерта Хампфри.[86] Бен смутно помнил, что сейчас в стране экономический спад и его мама боялась, что ее могут уволить.
В нижней половине первой полосы нашлось место заголовку поменьше: «полицейская охота на психопата продолжается».
Бен толкнул створку большой стеклянной двери библиотеки и вышел на улицу. Почтовый ящик висел на стойке у пересечения пешеходной дорожки с тротуаром. Бен достал открытку из книги, бросил в щель почтового ящика. Почувствовал, как сердце ускорило бег, когда открытка выскальзывала из его пальцев. «А если она как-то узнает, что написал хайку я?»
«Не будь дураком», — ответил он себе, чуть встревоженный тем, как взволновала его эта идея.
Он зашагал по Канзас-стрит, едва понимая, что делает, да и не обращая на это никакого внимания. Его занимало совсем другое. Он представлял себе, как Беверли Марш подходит к нему, ее серо-голубые глаза широко раскрыты, рыжие волосы забраны в конский хвост. «Я хочу задать тебе вопрос, Бен, — обратилась к нему эта воображаемая девочка, — и ты должен поклясться, что ответишь честно. — В руке она держала открытку. — Это написал ты?»
Такая жуткая нарисовалась в его голове картина. Такая прекрасная картина. Он хотел, чтобы она стерлась. Он не хотел, чтобы она стиралась. Его лицо вновь начало гореть.
Бен шел и грезил, перекидывая библиотечные книги с одной руки на другую, а потом начал насвистывать. «Ты, наверное, подумаешь, что я ужасная, — продолжила Беверли, — но, кажется, я хочу тебя поцеловать», — и ее губы чуть разошлись.
А у Бена губы вдруг так пересохли, что свистеть он больше не мог.
— Кажется, я хочу, чтобы ты поцеловала, — прошептал он, и улыбнулся широченной, беззаботной, абсолютно прекрасной улыбкой.
Если бы он в этот момент смотрел на тротуар, то увидел бы три тени, которые вырастали рядом с его; если бы он слушал, то до его ушей долетело бы цоканье шипов сапог Виктора, которое становилось все громче с приближением Виктора, Рыгала и Генри. Но Бен ничего не видел и не слышал. Бен был далеко-далеко, чувствуя, как губы Беверли касаются его рта, поднимая застенчивые руки, чтобы прикоснуться к ирландскому пламени ее волос.
9
Как и многие города, большие и малые, Дерри застраивался не по плану — он просто рос. Городские проектировщики никогда не разместили бы его там, где он в результате оказался. Центр Дерри расположился в долине, образованной рекой Кендускиг, которая протекала через деловой район с юго-запада на северо-восток. Остальные районы расползлись по склонам окружающих холмов.
Долина, которую облюбовали первые поселенцы, густо поросла лесом, хватало в ней и болот. Реки Пенобскот и Кендускиг радовали торговцев, но огорчали тех, кто распахивал поля и строил дома слишком близко к ним, особенно к Кендускигу, потому что эта река разливалась каждые три или четыре года. И угроза наводнений по-прежнему нависала над городом, несмотря на огромные деньги, потраченные в последние пятьдесят лет на ее нейтрализацию. Если бы причиной наводнений служила только сама река, этот вопрос решался бы постройкой системы дамб, но немалое значение имели и другие факторы. Скажем, низкие берега Кендускига. Или водосток с окружающей территории. В двадцатом столетии Дерри пережил много больших наводнений и одно катастрофическое, в 1931 году. Усугубляли ситуацию и многочисленные маленькие речушки, протекающие по холмам, на которых раскинулся Дерри — одной из них была Торро, в которой нашли тело Черил Ламоники. Если сильные дожди затягивались, все они выходили из берегов. «Если дождь идет две недели, весь этот чертов город подхватывает насморк», — как-то сказал отец Заики Билла.
В центре города Кендускиг взяли в бетонные берега канала, длина которого составила две мили. Этот канал нырял под Главную улицу там, где она пересекалась с Канальной, и река где-то с полмили текла под землей, прежде чем вновь выйти на поверхность в Бэсси-парк. Канальная улица, на которой словно заключенные на поверке выстроилось большинство баров Дерри, тянулась параллельно Каналу к выходу из города, и каждые несколько недель полицейским приходилось выуживать автомобиль какого-нибудь пьяницы из воды, загрязненной сверх всякой меры канализационными и сточными водами. Время от времени в Канале ловили рыбу, но только несъедобных мутантов.
В северо-восточной части города, в той части, где находился Канал, реку до какой-то степени удавалось удерживать под контролем. Вдоль нее располагались процветающие промышленные предприятия, несмотря на угрозу наводнений. Люди прогуливались вдоль Канала, иногда рука об руку (если ветер дул, откуда надо; если с противоположной стороны, то вонь начисто лишала эти прогулки романтики), и в Бэсси-парк, который отделялся Каналом от средней школы. Там иногда проводили сборы бойскауты, а «волчата»[87] жарили на костре сосиски. В 1969 году горожане, к полному своему изумлению и ужасу, обнаружили, что хиппи (один из них нашил американский флаг на седалище своих штанов, но этого красного педика в два счета вышибли из города) курят там травку и торгуют «колесами». К 1969 году Бэсси-парк превратился в аптеку под открытым небом. «Вот увидите, — предупреждали люди, — пока кто-то не умрет, они с этим не покончат». И разумеется, кто-то таки умер — семнадцатилетнего парня нашли мертвым в Канале, с почти чистым героином в венах. Такой героин молодежь называла белым гвоздем. После этого наркоманы начали покидать Бэсси-парк, и пошли рассказы о том, что в парке появился призрак этого парнишки. Глупые, конечно, истории, но если из-за них любители закинуться, обкуриться и ширнуться перебрались в другие места, тогда, по меньшей мере, это были полезные глупые истории.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
