Камран не ревновал Асмик к Вардану, в доме которого ему пришлось жить. Он был слишком слаб, чтобы ревновать. А еще — очень счастлив.
Вардан тоже чувствовал себя счастливым, прежде всего оттого, что вернулся домой, а еще потому, что рядом была Гаянэ, Гаянэ, которая подарила ему дочь и сына и, если даст Бог, родит еще детей. Вардан знал, что лишь благодаря этим мыслям и надеждам сумеет перенести расставание с Сусанной.
В первую же ночь после разлуки он овладел женой с полузабытой жадностью и прошептал:
— Я так боялся тебя потерять!
Гаянэ была начеку.
— Больше, чем Асмик?
Он погладил ее по лицу и улыбнулся в темноте.
— Они ведь счастливы, правда? Что мешает нам чувствовать то же самое?
— Все разрушено… — прошептала Гаянэ, обнимая мужа. — Как мы собираемся жить дальше…
— Проживем. Главное, жизнь продолжается.
«Странно, как меняется взгляд человека на мир в зависимости от того, что творится в его душе», — думала Асмик. Сейчас все казалось ей обновленным, свежим — горы, воздух, трава и цветы. Солнце словно впервые появилось на небе, а камни были омыты дождями до сверкающей чистоты.
С ней был Тигран. После долгих колебаний Асмик взяла мальчика с собой; он был невероятно рад и горд. Женщина сказала сыну, что, если им повезет, он увидится с теми, с кем может и должен стоять на одной ступени.
— А отец? — осмелился спросить Тигран.
— Для тебя он выше всех остальных. Следующий после Бога.
— Говорят, у нас разный Бог, — заметил мальчик, вспомнив, что твердили ему в Луйсе.
Асмик задумалась, потом произнесла загадочную фразу:
— Мы только молимся по-разному. А верим одинаково.
— Это правда, что ты умеешь сражаться?
— Женщина не должна браться за оружие, если рядом есть мужчина, способный ее защитить. Больше я никогда не буду этого делать.
— Когда я стану постарше, я сделаюсь твоим защитником, — взволнованно произнес Тигран.
Асмик погладила сына по голове.
— Надеюсь, тебе не придется этого делать. Думаю, ты изберешь для себя другое благородное занятие.
Ночью они крепко спали, завернувшись в теплые одеяла. Луна скрылась за горами, от ночного пейзажа веяло глубокой печалью, но мальчик слышал ровное дыхание матери и не тревожился.
Тигран вспоминал Аревик. Теперь он мог с достоинством смотреть ей в глаза. И не только ей. Однако, пожалуй, она будет единственной, по кому он станет скучать. Из разговоров мальчик понял, что дядя Вардан надеется, что когда-нибудь мать приедет в Луйс: он не хотел расставаться с Сусанной. Но Тигран не был уверен в том, что захочет вернуться. Он желал избавиться от прошлого, его душа рвалась к новой жизни.
Когда наступило утро, они поели лепешек и сыра, попили воды и тронулись в путь. Горный край, налитый торжественной тишиной, был полон особого, величавого покоя. Благодаря этой хрустальной тишине Асмик и Тигран вовремя уловили посторонние звуки и успели спрятаться за большой камень.
По тропинке брели два араба. Наверное, они отбились от какого-то отряда, а возможно, то были изгои, грабители, каких немало скиталось по горам. Такие, как правило, вели себя особенно безжалостно, ибо над ними не были властны ни совесть, ни вера.
Быть может, они прошли бы мимо, не заметив Асмик и Тиграна, но мать и сына выдали их собственные тени, скользнувшие меж камней и упавшие на тропинку.
Сначала арабы отшатнулись, а после, одержимые звериной смелостью, бросились смотреть, кто затаился в укрытии.
Асмик не стала ждать и выпрямилась во весь рост. Тигран последовал ее примеру.
Увидев женщину и мальчика, арабы удивились и обрадовались. Они что-то говорили на своем языке. В уголках их прищуренных глаз затаились похоть и злоба. Они шагнули к Асмик, и женщина представила, как их руки тянутся к ней, разрывают ее одежду, шарят руками по ее телу. Ее губы задергались, лоб покрылся испариной, но выражение лица казалось удивительно сосредоточенным, твердым. Рядом не было Камрана, не было верных людей. Она пустилась в путь одна, потому что была уверена в том, что черная полоса ее жизни закончилась. Однако оружие было с ней, и она выхватила его до того, как мужчины успели что-то сообразить.
Послышались свистящие звуки, пронзительный звон, а после — непередаваемый гадкий хруст разрушаемой плоти. И стоны, стоны изумления и боли.
— Закрой глаза, закрой, не смотри! — крикнула Асмик сыну.
В ее ударах не было должной силы, зато таилось столько храбрости и злобы и эти удары были столь точны, что опытные в бою, хладнокровные мужчины оказались бессильны перед ее натиском.
Когда все было кончено, Асмик отбросила окровавленное оружие и закрыла лицо руками. Ее тело сотрясала крупная дрожь, она не могла смотреть ни на ошеломленного Тиграна, ни на еще подрагивающие тела.
— Я не должна была этого делать, — с надрывом произнесла женщина. — Не понимаю, почему еще совсем недавно я могла радоваться этому!
— Ты нас спасла, — прошептал Тигран.
Асмик молчала. В ее жизни случалось много такого, что напоминало жестокий сон: сейчас самым страшным казался тот, в котором ей доводилось переступать через свою женскую сущность.
Прошло много времени, прежде чем они добрались до цели. Они двигались караванными путями, встретили многих людей и не раз подвергались опасности. И даже теперь, когда они с сыном наконец прибыли в Византию, Асмик не могла вздохнуть свободно.
Высоко в небесах гулял ветер, тело щекотала прохлада. Начавшее построение византийское войско тускло поблескивало броней, напоминающей рыбью чешую, лошади с хрустом жевали клевер и овес. Асмик шла, опустив голову; ей не хотелось, чтобы кто-то видел ее лицо. Сейчас она была готова покорно нести бремя судьбы и вместе с тем ощущала невиданную твердость и непокорность духа.
В конце концов, что такое счастье? Соединение желаемого с действительным. То, чего так мало выпало на ее долю.
Когда они с Тиграном ступили под своды высокого шатра, Асмик не смогла вспомнить, когда в последний раз видела столько золота, серебра и драгоценных ковров в одном месте. Вероятно, это было в прошлой жизни. Впрочем, куда больше ее интересовали лица и взгляды тех, кто сидел в резных креслах, на мягких подушках, а также столпился вокруг.
Она почтительно поклонилась, и Тигран сделал то же самое.
— Кто ты, женщина? Правда ли, что ты пришла из Персии, и зачем ты проделала такой путь? — спросил крупный человек средних лет с пристальным, тяжелым, казавшимся недобрым взглядом. Его шерстяной плащ был застегнут сапфировой брошью и вышит золотом, красные сапоги доходили до самых колен.
