Алексей никогда не увлекался садоводческими затеями, но вдохновенный рассказ Васильева увлек его так, что полчаса пролетели незаметно.
– А вот и Елена! – сказал наконец Иван Павлович. – И Лизонька.
По садовой дорожке шла высокая молодая женщина. Она была каким-то удивительным образом похожа на дом Васильева, особенно на ту широкую, хрустящую гравием центральную аллею, которая почему-то так понравилась Алексею в первую же минуту, когда он ее увидел. Сначала он не понял, что общего у этой женщины с гравийной дорожкой, а потом догадался: общим было чувство, которое вызвали у него оба эти явления, аллея и Елена. Они обе были частью какой-то очень красивой в своей простоте и ясности жизни.
Иван Павлович представил гостя. Елена мило улыбнулась, подала руку для рукопожатия. Это показалось Алексею необычным, чтобы женщина подавала руку, но очень ему понравилось: в этом жесте чувствовалась такая же непринужденная красота, как и во всем облике Елены.
Вслед за мамой к гостю подошла Лиза. Она была симпатичная, кудрявая и тоже очень спокойная. Когда прошли в дом и уселись за стол, девочка никого не теребила, не вмешивалась во взрослый разговор и даже ела сама, хотя на вид ей было всего лет пять.
– Вы надолго в Лондон? – спросила Елена, перекладывая с большого блюда Алексею на тарелку утиную грудку под апельсиновым соусом.
– На неделю, – ответил он. – Дела думаю закончить дня за три и еще несколько дней по Лондону погуляю. Нравится мне ваш город!
– Приятно слышать, – улыбнулась Елена. – Я тоже его люблю. Ведь я в нем родилась.
Она говорила по-русски правильно, без ошибок, но с едва слышным акцентом и с той легкой речевой неточностью, про которую невозможно даже сказать, в чем именно она состоит.
Беседуя с ней, Алексей невольно любовался ее внешностью – правильностью всех ее черт. Эта правильность производила бы, возможно, даже холодное впечатление, если бы не милая улыбка, то и дело освещавшая Еленино лицо. Что скрывается за этой улыбкой, Алексей не понимал. Сердечность? Вряд ли – с чего ей быть особенно сердечной к человеку, которого она видит в первый и, вероятно, в последний раз в жизни? Веселость? Это уж точно нет – тон, которым Елена сопровождала эту свою улыбку, был не то чтобы равнодушный, но ровный и не отмеченный той легкой нервностью, которую содержит в себе веселость, проявляемая в обществе постороннего человека.
«Воспитание, – решил Алексей. – Хорошее воспитание и хорошая порода».
В такой оценке он не почувствовал ничего оскорбительного. Слово «порода» как-то очень подходило ко всему, что он сейчас видел, – и к женщине этой, и к дому.
– Я могла бы показать вам Лондон, – вдруг сказала Елена.
Алексей удивился так, как если бы она предложила слетать с ним на Луну. При одном только взгляде на эту женщину невозможно было предположить, чтобы она стала тратить хотя бы минуту своего времени нерационально. А что рационального могло быть в том, чтобы уделять внимание постороннему человеку?
Но, конечно, он никак не выказал своего удивления.
– Спасибо, – сказал Алексей. – Мне это будет очень приятно. Лиза пойдет гулять с нами? – спросил он, доброжелательно взглянув на ненавязчивую малышку.
– Нет, – покачала головой Елена. – Она быстро устает, поэтому обычно гуляет с няней в парке возле дома. А мы с вами побродим по городу, пообедаем где-нибудь, посидим вечером в пабе. Позвоните мне, когда закончите свои дела.
Этот план Алексею понравился. Тем более что ему нравилась Елена.
Прогулка состоялась через три дня. Елена заехала за ним в отель на машине, но по городу они ходили пешком. То есть не все время пешком – и на знаменитом двухэтажном автобусе покатались, и на катере по Темзе, и метро Елена ему показала. В общем-то, они гуляли по обычному маршруту, но Алексей сразу заметил, что никакой туристической исхоженности, однообразной глянцевости в этих, каждым путеводителем предлагаемых улицах не чувствуется.
Он не преминул сказать об этом Елене.
– Вы правы. – Она снова улыбнулась своей отстраненно-доброжелательной улыбкой. – Лондон очень живой город. Говорят, что его план напоминает фигуру лежащего юноши с какой-то античной скульптуры, которая хранится в Британском музее.
– Действительно, напоминает, – согласился Алексей.
– Но, впрочем, говорят, что это выдумка и скульптура та не сохранилась.
Она была не только красива, но и неглупа. И легка в общении – когда вечером сидели в пабе, то Алексей убедился, что и разговаривать с ней, и молчать одинаково приятно.
И так же приятно оказалось лежать с ней в постели. Даже просто лежать рядом на прохладных простынях, и тем более обнимать ее, чувствовать все ее красивое тело.
В том, что это произойдет между ними в ближайшее время, Алексей не сомневался. Он не был бабником, но опыт общения с женщинами у него к тридцати годам накопился достаточный. И он быстро понял природу взглядов, которые бросала на него Елена.
Взгляды были оценивающие. Понимание этого могло бы его оскорбить, но не оскорбило нисколько, потому что ему понятна была сама суть ее оценки.
Елена словно бы сравнивала его со своим представлением о мужчине, то есть о том мужчине, с которым ей хотелось бы жить. Алексей видел: она твердо знает, как этот мужчина должен выглядеть, как сидеть за столом в пабе, как идти по улице, как разговаривать по телефону, если ему позвонят во время прогулки с нею… Это представление было у нее очень разумно, а потому совсем не оскорбительно. Собственно, ведь он и сам, еще не отдавая себе в том отчета, взглянул на нее точно таким же оценивающим взглядом – сразу, как только ее увидел.
И когда вечером, остановив машину возле своего дома, Елена предложила ему зайти, он спросил только:
– Мы не помешаем Лизе? Она, наверное, уже спит.
– Лиза сегодня гостит у своего отца, – ответила Елена. – Мы будем одни.
И в этих словах, и в тоне, которым они были произнесены, не было ни тени пошлости. Ей понравился этот мужчина, она знала, что понравилась ему, и она сказала ему об этом прямо и точно, как говорила только что о плане Лондона.
Рациональность была в ней так абсолютна, что сияла как бриллиант. И разве сам он не был рационален, разве не считал это качество одним из необходимейших для жизни?
Грозный шум деревьев вдруг мелькнул в его ушах, и таким же мгновенным промельком пронеслось в памяти лицо сестры, белое среди белых березовых стволов, и прозвучали ее слова: «Человеку не надо погружаться в любовь…»
Алексей вздрогнул и даже головой тряхнул, прогоняя это незваное виденье.
– Спасибо, Елена, – сказал он. – Я буду рад зайти к вам.
В постели она оказалась не просто приятна, но страстна и изобретательна. У нее было гибкое тело, она была раскованна в выборе поз, и удовольствие, которое она ему доставляла, хотелось испытывать снова и снова.
