стук валька заглушал все прочие звуки, поэтому она не заметила всадника, пока он не заехал в воду и не оказался прямо перед нею.
– Беленько мыть!
От неожиданности Заранка отшатнулась и села на мостки.
– Навт тебя возьми! – вырвалось у нее, хотя на благопожелание такого не отвечают.
Хастен усмехнулся. На нем был простой кожух и толстый серый плащ, но сбруя вороного коня блестела золочеными накладками заморской работы.
– Чего тебе здесь надобно, воевода? – неприветливо спросила Заранка.
После своих летних приключений она больше не бывала в Тархан-городце, никого оттуда не видела, кроме Миравы, да и не хотела видеть.
– На меня-то не серчай, – удивительно дружелюбно ответил Хастен, и даже в его волчьих серых глазах засветился приветливый огонек. – Я тебе всегда добра желал.
Заранка не ответила и снова опустила мокрую сорочку в воду.
– Погоди, успеешь! – Хастен приподнял свернутую плеть.
– Покуда буду за разговорами мешкать, река встанет!
– У меня для тебя новости есть. Занятные!
– С новостями, что ли, ты ко мне приехал? – не поверила Заранка. – С чего такая честь?
– На лову был, – Хастен усмехнулся, открыто намекая на ее невольное участие в Азаровом лову. – Заехал в вашу сторону, дай, думаю, загляну…
Заранка не ответила. До того случая Хастен вовсе не обращал на нее внимания, даже когда она бывала у Миравы в Тархан-городце. А теперь сам вестником заделался!
– Воротился вчера под вечер Ярдар из дальних краев. Привез невесту обрученную – Уневу, Вратимирову дочь, из Кудояра, что на Жиздре. С нею брат и невестка, а свадьбу Ярдар хочет завтра делать – не терпится ему. И то не диво: невеста собой хороша, ростом высока, личиком бела, румяна, а годами, пожалуй, чуток помоложе тебя будет.
– А мне что за дело? – злобно ответила Заранка, сильно задетая этим сравнением. – Пусть хоть свинью за себя берет, мне нужды нет.
– Матушка его, Дивеюшка-свет, сильно недовольна, – доверительно продолжал Хастен, как будто вокруг него сидел, затаив дыхание, целый круг баб, охочих до чужих семейных дел. – Разгневалась прямо, что сын без ее совета и ведома новую жену выбрал, да где – на Оке, в этакой дали. Нет бы, говорит, хоть упредил, у матери совета спросил… А он: я не отрок, сам ведаю, что мне надобно. В первый раз, сказал, женился по твоему выбору, уважил мать, как водится, а на второй раз уж по-другому водится – нынче я сам в разуме…
Хастен слегка посмеялся: вот, дескать, как его разобрало.
– Ну а мне-то что за дело? – Заранка злилась все сильнее: он насмехаться над нею приехал? – Стыдно тебе, воевода! Бабье дело – о чужих свадьбах рядить! А по мне хоть бы их всех синий взял!
– Я даже было слышал мимоходом, – Хастен наклонился к ней с коня, – что Дивея говорила, если б, говорила, был бы какой корешок… или зелье, ну, что еще для таких дел применяется? – она б шеляга не пожалела, чтоб сынка проучить. Ну, бабы, знаешь, болтают с досады всякое, а что – сами не знают.
Заранка не ответила, но переменилась в лице. Что сварливая Дивея сильно зла на сына и навязанную ей невестку – в это поверить было легко. Но кому Хастен хочет навредить, передавая ей такую просьбу – Ярдару с невестой или ей, Заранке?
Несколько мгновений стояла тишина. Заранка, сидя на мостках, следила за свиньей Мышкой, которая хрустела палыми желудями под дубом в двадцати шагах на берегу, а Хастен – за Заранкой.
– Да, бабы разное болтают, – сказала Заранка наконец. – А я вот и не слыхала даже, что есть какие-то такие корешки… Это старым бабам, как Дивея, ведомо, а я молода еще… Да и что тут в корешках проку? Воевода ваш, – она прямо взглянула в лицо Хастену и усмехнулась, – от доброй доли своей сам отказался. У всех на глазах. У вас ведь, русов-заморцев, говорят: сам свою судьбу выбирай, после не пеняй. Вот он и выбрал. Теперь не знаю, кто поможет ему, а вредить – нету более нужды.
– Последнее твое слово? – Хастен перестал улыбаться и пытливо прищурился.
– Других нету. – Заранка снова взялась за валек и начала колотить. – Ищите похитрее потворничков, а мы люди простые.
Не прощаясь, Хастен развернул коня и поскакал к тропе на берег. Проезжая мимо Мышки, взмахнул плетью, и свинья с шумом ринулась в кусты.
– Стану я еще руки об вас марать! – в лад со стуком валька бормотала Заранка.
* * *
Когда дочь вернулась с реки домой, Огневида узнала об этом по доносящему со двора пению.
Ты, поди, спесивая,
Ты, поди, ломливая!
Не мы тебя сватали,
Ты сама набивалася,
В воротах настоялася!
В колечко набрянчалася!
– распевала Заранка, развешивая на веревках через двор сорочки, рушники и настилальники.
Огневида, в наброшенном на плечи кожухе, остановилась на крыльце, в удивлении ее слушая – уже несколько месяцев Заранка ни разу не пела. Летнее приключение сильно ее изменило: она разом повзрослела, избавилась от девичьей игривости и ломливости, взгляд ее стал мрачным, а на гладком лбу появилась тень тяжкой думы.
В огороде у нас не снег ли?
А женишок не ослеп ли?
В огороде не мох ли?
А женишок не оглох ли?
В огороде у нас не мак ли?
А женишок не дурак ли?
Поедет наш молодец жениться,
На добром коне – на таракане́,
Со вострым копьем – со трепалом,
По чистому полю – подполью,
За пушными зверями – за мышами!
В голосе Заранки слышалась нехорошая, упрямая, досадливая радость – так поют, чтобы не заплакать.
– Что это ты распелась? – спросила Огневида, когда Заранка все развесила и подошла к ней.
– На свадьбах поют – вот и я пою! – бодро доложила Заранка и отворила дверь.
В избе топилась печь, дым выходил из устья и тянулся в отволоченное оконце. Поставив бадьи в угол, Заранка побежала к печи-каменке греть озябшие руки.
– Я не про какую свадьбу не слышала. – Войдя вслед за дочерью, Огневида затворила дверь. – Кто это надумал?
– А я слышала! Ко мне гонец прибыл, будто я княгиня какая.
– Откуда гонец? От кого?
– Не поверишь, матушка, – Заранка обернулась от печи, – приезжал ко мне меньший воевода, сказал, что женится старший воевода!
Огневида прикинула, кого Заранка называет младшим, а кого старшим; Хастен, старше годами, был женат, а уж если б Озору земля позвала, они бы
