стала брызгать на дочь. Вратимир сидел у стола, и в глазах, в полуседых бровях, даже в длинной морщине через лоб сквозило напряженное тяжелое раздумье. Сейчас даже гроза хаканова гнева не так его беспокоила, как опасение потерять дочь. Ярдар наблюдал за ними, похолодев от ужаса. Да если бы на Уневу напали злодеи какие… будь их хоть целая сотня… или тот Змей летучий, он был его зубами загрыз, но к ней не пропустил. А что он мог сделать против губительного шепота «навьего мха»? Против гостей с того света, легко проникающих сквозь любые стены? Мертвая сестра из горы имеет силу отнять Уневу, даже если он будет крепко сжимать ее в объятиях.
Вот ведь место проклятое! Сколько лет живут здесь, на краю Нави, и за оборону молодыми дочерями платят?
– А говорят, под хазарами жить тяжко! – в гневе бормотал он себе под нос. – А тут сами себе выбрали, никто не неволил… хазары не берут такой дани, как эти куды клятые…
– Пойдем, у меня посидим покуда, – Заволод потянул его за рукав и подмигнул.
Посидели они до обеда, а потом за ними пришла Горлица – вид у нее был многозначительный и важный.
– Батюшка просит, – величаво объявила она.
А Заволод еще раз подмигнул.
Войдя, они обнаружили во Вратимировой избе, кроме самого хозяина с хозяйкой, еще три пожилых четы – то ли братья Вратимира с женами, то ли сестры с мужьями, Ярдар пока не научился в них разбираться.
– Ну, молодец, что ты у меня в дому ищешь? – с подавленной печалью и показной бодростью спросил Вратимир. – Лисицу, куницу или красную девицу?
Ярдар окинул избу беглый взглядом: у печи стояла Горлица с другой вчерашней девкой, а Уневы нигде не было. Однако занавеска, отделявшая бабий кут, чуть дрожала, будто кто-то прильнул к ней с той стороны и в волнении наблюдает за происходящим.
– Красную девицу, – хрипло ответил он. – Уневладу, дочь твою…
* * *
Только к полуночи во Вратимировой избе все угомонилось. Весь день стояла суета: Уневу водили в баню, переплетали ей косу, она прощалась с чурами, живущими в печи. До женихова дома было далеко, и пока проделали только обряды в доме невесты, выводящие ее из-под власти рода. Теперь она не принадлежала ни отцу, ни мужу; старший брат, Прибымир, вместе со своей женой должен был отвезти ее в Тархан-городец, где ее привяжут к мужу и новому дому. А пока весь день кудоярские девушки пели прощальные песни, как будто одна из них умерла.
Приступи, родимый батюшка,
Ко моей-то девьей красоте,
– причитала сама невеста, сидя на лавке посреди избы.
Расплети, родимый батюшка,
Мою русую ты косыньку.
Видно, я у вас отнежилась,
Видно, я открасовалася!
Видно, я вам принаскучила!
Видно, больше вам не надобна!
Вратимир первым подошел и немного расплел ей косу снизу; Унева начала то же самое, обращаясь теперь к матери, и так пока все родичи, до младшего из братьев, не поучаствуют в разрушении ее девичьей воли.
Ярдару не полагалось при этом быть, и он провел день у Заволода, но долетавшие даже сюда погребальные причитания наполняли его душу блаженством: то сокровище, что они потеряли, отныне будет принадлежать ему.
В этот раз он остался ночевать у Заволода. Когда голоса смолкли и толпа перед Вратимировым домом разошлась, все улеглись, но Ярдару не спалось. Он забыл и хазар, и грядущий поход, на уме была одна Унева. Уже скоро, как только уложат ее приданое и она попрощается со всей родней в окрестностях, он увезет ее в Тархан-городец. Уже дней через семь, много десять, она станет хозяйкой в его доме. Хорошо бы найти для матери другую избу, размышлял Ярдар, пусть там сама управляется. С покойной Безлетой Дивея ладила, но только потому что сама ее выбрала за покладистый нрав, да и та, с детства привыкнув почитать ее и Озору, ни в чем им не перечила. Уневу, выбранную без ее согласия и ведома, Дивея едва ли встретит хорошо, но Ярдар был твердо намерен не дать ей помыкать новой невесткой.
Он еще не спал, когда в дверь постучали. Сердце дрогнуло от неожиданности, чувство легкости и счастья уступило место тревоге. Подумалось даже, что та мертвая сестра явилась снова и… Пробрала холодная дрожь, и Ярдар живо сел на полатах, едва не грохнувшись головой о скат кровли.
Стук повторился, уже более громкий.
– Кто там? – крикнул Заволод, спуская ноги с лежанки.
Проснулось и захныкало какое-то из его младших чад. Заволод пошел к двери и отворил. Снаружи просунулась Горлица в наспех наброшенном на плечи беличьем кожухе.
– Отец не у вас? – спросила она в темноту, но тут и сама поняла, что здесь все спят.
– Затворите дверь, сквозит! – закричала Заволодова жена.
Заволод втянул Горлицу в избу.
– Какой отец? – спросонья он ничего не понял.
– Какой – Вратимир! – полушепотом воскликнула Горлица, тараща глаза, чтобы разглядеть его лицо.
– С чего ему у нас быть?
– Он ушел и пропал! Пошел дозором, и все нет его! Мать послала: идите, говорит, поищите, может, завернул к кому?
– У нас не был.
– Помоги, братец, отца сыскать! – взмолилась Горлица, но Заволод уже и сам пошел одеваться.
Ярдар спешно соскочил с полатей.
Взяв факелы, несколько мужчин разошлись по городцу, окликая Вратимира по имени. Он не отзывался, но то и дело скрипели двери и заволоки на окнах, чьи-то голоса спрашивали, из-за чего сполох. У ворот, запертых на ночь, все было тихо и спокойно.
И даже оттуда Ярдар услышал громкий испуганный крик от святилища.
Когда он подбежал, там уже был Прибымир и двое отроков, успевших первыми. Все они в испуге и растерянности рассматривали пролом в ограде над отвесным обрывом – на том самом месте, где, как знал даже Ярдар, Вратимир имел обыкновение стоять каждый вечер и рассматривать засыпающий лес. Посох его, с резной дедовой головой, валялся на земле рядом.
– Вихорь тя возьми! – выбранился подбежавший Заволод, поняв, что произошло. – Чего встали, как копны? Бегом к воротам, искать пойдем! Отец туда, под гору сорвался!
* * *
Когда Ярдар увидел неподвижно лежащее тело под обрывом скалы – на темной земле его было трудно разглядеть, лишь бросались в глаза разметавшиеся белые волосы, – сердце оборвалось: мертв! Насмерть убился! Однако, когда Вратимира, окруженного пламенем факелов, перевернули и нащупали бьючую жилу[41], от сердца немного отлегло.
– Жив! – объявил Прибымир. – Расшибся.
