– Нам бы куртку, уважаемая, – сказал Лайтонд. – Или кафтан для моего друга.
– Второй ящик слева, – равнодушно ответила она.
Рингрин повернул было налево, но Лайтонд твердо двинулся направо – и, действительно, во втором ящике от входа оказалось великое множество верхней одежды небольшого размера. Пока эльфы рассматривали куртки и свитера, Рингрин заметил на некоторых из них темные пятна, не похожие на те, которые остаются от пота или масла. Эльф понял, что падальщикам Рабина действительно сложно справится в одиночку. Рингрину не очень-то хотелось ходить в одежде, снятой с покойника, но выбирать не приходилось. «В конце концов, все, что у нас есть, досталось нам от тех, кто уже мертв», подумал эльф.
– Ну, тебе нравится что-нибудь? – спросил Лайтонд.
Рингрин решил остановиться на черной кожаной парке, подбитой мехом. Даже если на ней и были пятна крови, они не были видны. Эльф примерил на себя. Лайтонд оглядел его и усмехнулся:
– Не пойдет. Сразу кажется, что ты снял эту куртку с честного гражданина, прижав его в соседней подворотне.
Рингрин хмыкнул и начал разоблачаться.
– Эй, сударь, – окликнула их торговка. – Попробуйте это.
Оказалось, женщина внимательно следила за их манипуляциями. Она выложила на прилавок куртку темно-фиолетового, почти лилового цвета. На плечах и груди куртку украшали серебряные набойки. Эльфы подошли к прилавку. Рингрин надел предложенную куртку. Лайтонд, держа в охапке его полушубок, разглядывал друга.
– Даже не знаю, – сказал он. – Тебе нравится?
Рингрин пожал плечами.
– Да вроде нигде не жмет, не давит… Не сильно заношенная. Только больно легкая.
Продавщица извлекла из-под прилавка свитер. Он был связан в две нитки – такую же лиловую, как куртка, и нежно-серебристую. Стало очевидно, что это комплект. Выглядело очень стильно.
– Давай возьмем, – сказал Рингрин.
Женщина отдала ему одежду, и принц ушел переодеваться за заранее примеченную засаленную ширму. На ней было изображено Священное Древо в цвету.
– А вы не возьмете полушубок в уплату? – осведомился Лайтонд.
Продавщица взяла полушубок, профессионально и быстро осмотрела швы, пощупала, помяла.
– Все равно доплатить надо, – сказала она. – Дорогие штучки вы присмотрели, сударь.
– Денег у меня сейчас нет, – сообщил Лайтонд.
Верховный маг Фейре запустил руку в карман, где лежало несколько колец из тех, которыми сегодня утром был наполнен котелок партизан. Эльф выбрал на ощупь самое маленькое и тонкое.
– Может быть, так сойдет?
Он показал кольцо женщине на раскрытой ладони. Две золотые руки держали небольшой аметист. Женщина кивнула. Лайтонд про себя отметил, что она даже не стала проверять, золото это или нет. Он отдал кольцо. Рингрин тем временем переоделся и вышел из-за ширмы. Друзья направились к выходу из лавки.
– Эй, сударь, – догнал их оклик хозяйки, когда они были уже на пороге.
Лайтонд обернулся, опуская руку поближе к рукоятке меча. Он увидел ухмылку на лице женщины – уродливую трещину, расколовшую ее стертое лицо подобно оврагу – и понял, что она заметила его жест.
– Диальброки ищут цепь с медальоном, – сказала она. – На нем вроде звезда изображена, и меч, вот почти такой же, как у вас. В медальоне сапфир. Фамильная ценность, говорят. Если им ее вернут, они ни о чем не спросят, а заплатят хорошо. Диальброки живут в Конюшенном переулке. Это сразу за главной площадью, налево.
Рингрин вздрогнул. Цепь с кулоном, которую описала продавщица, принц видел сегодня утром, когда они с Лайтондом разбирали драгоценности.
– Я понял, – сказал Лайтонд. – Спасибо тебе, добрая женщина.
Они вышли. Рингрин с наслаждением вдохнул чистого, холодного, чуть солоноватого воздуха. Друзья выбрались на набережную Зеленого Мыса какими-то закоулками, и двинулись по ней вдоль залива, на котором и стоял Рабин. Рингрин уже примерно представлял себе, что он сейчас увидит, и все сильнее понимал, что видеть это ему как раз совершенно не хочется. Но деваться было некуда, для этого принц и покинул Железный Лес.
– Я все понимаю, – сказал Рингрин, когда они шли к площади перед замком Черного Пламени. На ней, по уверению Лайтонда, находились филиалы всех крупных банков. – Но почему палачи не снимают драгоценности?
– Да потому, что все эти побрякушки пропитаны Цин, ненавистью и болью, – ответил Лайтонд. – Черная опухоль – профессиональная болезнь палачей, даже регулярное посещение жрецов Ящера не помогает.
С тех пор, как Искандера начала мучить бессонница, он стал охотно брать ночные дежурства – несмотря на то, что и по должности, и по званию давно был освобожден от этой обязанности. Но оставаться ночью в пустом доме означало сойти с ума. Искандер, хотя и покупал то, что прописывал ему сын рабинского аптекаря, принимать это лекарство старался как можно реже.
Однако субботние ночные дежурства старался не брать даже Искандер. Но в этот раз ему досталось именно такое, и он его отбыл с честью. Начальник императорских гвардейцев сидел в дежурке вместе с пятью другими солдатами. Они играли в кости ночь напролет, рассказывали друг другу истории, случавшиеся с ними в походах, а Искандер курил и слушал храп Черного Пламени. Обычно император ночевал в сокровищнице, находившейся глубоко под землей; но по субботам и воскресеньям он всегда оставался на ночь в тронном зале. После Коляды у императора выросли еще две головы, и теперь Черное Пламя с трудом там помещался. Гвардейцам было сказано не чесать языком по поводу неожиданного многоглавия главы государства. Но тот факт, что храпеть император стал в два раза громче, никуда не делся. Слава Ярило, он хотя бы поворачивался головами к той стене, что выходила на площадь перед замком. Словно бы император видел сквозь каменную кладку тела, которыми виселицы были обсыпаны, как облепиха ягодами по осени.
А может, и видел. Драконы воспринимают мир иначе, и им не всегда нужны глаза.
Иногда Искандер выходил на стену, проверял часовых. Начальник гвардии слушал сонный рокот моря в заливе и неумолчный хруст на площади. Там что-то скрипело, падало, ломалось. Кто-то топал и тяжело дышал. Вроде бы негромкие, эти звуки перекрывали и песню моря, и храп императора. Слышать их было жутко.
Искандер расписался в журнале, передавая пост прибывшей смене, и направился прочь из дворца. Он прошел по мосту. Мост связывал берега рва. Он имел форму подковы, окружал замок и соединялся в своей южной части с заливом. Дворец Черного пламени стоял на неприступном утесе, ставшим после появления рва искусственным островом. Раньше дворец принадлежал Лучшей сотне, правившей вольным городом Рабином с незапамятных времен. Став императором Мандры, Черное Пламя покончил с глупыми вольностями, а крепость забрал себе.
Ветер трепал плащ Искандера. Из замка казалось, что площадь завалена игрушками, которые ребенок не успел убрать перед сном. В некотором роде это так и было. Да вот только убирать широченный эшафот, виселицы для черни, не заслужившей смерти от меча, и огромный котел для тех, кого варили в масле, нынешний владелец этих игрушек не собирался.
На площади уже кипела работа. Трое плотников собирали новую виселицу вместо той, что развалилась ночью. Почерневшие от дождей и времени обломки балок были годны теперь разве что на дрова. Воскресные казни начинались в одиннадцать. Рабочим надо было успеть к началу церемонии, иначе бы им самим нашлось бы местечко на тех виселицах, что еще стояли. Неподалеку от рабочих сидел волхв Ящера в неизменном черном балахоне и с серебряной ящерицей на груди. Под глазами у него были черные круги. Волхв был бледен до такой степени, что казался прозрачным. В дальнем углу площади один из палачей точил топор на вращающемся круге.
Искандер миновал, наконец, поросль виселиц и оказался перед тем выходом с площади, который был ему нужен. Дом начальника императорской гвардии стоял в самом конце улицы Верверка, и ему предстояла получасовая прогулка. Искандер ускорил шаг. Он хотел оказаться дома прежде, чем улицы заполнятся людьми. Хотя это было сильно сказано. За последний год Рабин сильно обезлюдел, хотя и сохранил еще внешний лоск и великолепие, присущие столице. Оставшиеся в живых горожане избегали друг друга хуже чумы. На перекрестке, где начиналась улица Верверка, Искандер увидел двух сидхов. Они стояли и смотрели на заколоченную крест-накрест дверь в банк гнома Эзауса.
