Осмила, поймав взгляд свёкра, опустила глаза, и на её щеках вспыхнул яркий румянец. Динарий, от которого этот взгляд тоже не укрылся, зло процедил:
– Я не позволю Мирцее причинить вред моей жене! Если тётка гоняется по всей Нумерии за её братом и держит в тюрьме её отца, это совсем не значит, что Осмилу некому защитить!
«Наивный дурачок! Совсем ничего не понимает в интригах двора. Хотя он по-своему даже прав. Всё сейчас исходит от этой взбесившейся бабы. Стоит Мирцее узнать, о ком втайне вздыхает её неверный любовник, и никакие наши усилия мою невестку не спасут…»
В последние дни Грасарий места себе не находил от волнения. Конечно, молодожёнам, ради их же спокойствия, стоило уехать куда-нибудь подальше. Но дело было совершенно в другом. То, во что ему придётся их втянуть, могло обернуться для всех заговорщиков очень большими неприятностями. Если кому-то случайно станут известны истинные мотивы их путешествия…
– Отправитесь через три дня. Никаких пышных проводов и минимум вещей. Денег в дорогу возьмёте достаточно, чтобы не отказывать себе ни в чём. Вам приготовят лучшую повозку и лучших лошадей. Вы доедете до Шанта, где остановитесь на постоялом дворе «Белая роза», и будете ждать там… – он совсем понизил голос, – одного человека.
– Кого? – У молодых людей вопрос вырвался одновременно.
Грасарий уже хотел продолжить, но внезапно насторожился и сделал предупреждающий жест:
– Там кто-то есть…
Динарий мгновенно выхватил из ножен короткий меч и метнулся к пышному кусту, возле которого они стояли. Через секунду он уже тащил оттуда за шиворот отчаянно упиравшегося Рустия. Поставив его на дорожку, юноша рявкнул:
– С каких это пор брат Повелителя шарится по кустам, как сварг? Ты почему не на занятиях?
Рустий, на лицо которого уже успела вернуться его всегдашняя нагловатая улыбочка, передёрнул плечами, развернулся и двинулся ко дворцу, бросив опешившим родственникам:
– Хм… А тут намного интересней!
Проводив мальчишку взглядом, Грасарий потёр висок, снова напомнивший о себе болью:
– Интересно, что он мог услышать?
– Какая разница! Этого недоумка вообще не касается, кто куда едет и по каким делам! – Динарий был удивлён, что отец придаёт такое значение этой встрече. На его взгляд, в поездке ничего необычного не было – ни в первый, и даже ни в десятый раз он отправлялся в Кватрану.
Грасарий взглянул на сына и промолчал. В молчании они дошли до пруда, вокруг которого садовники разбили прекрасные цветники. Убедившись, что до ближайших деревьев и кустов далеко, Грасарий заговорил:
– Надеюсь, теперь вы понимаете, что в этом дворце нигде нельзя быть уверенным, что кто-то не слушает ваш разговор. – Он поморщился от нового приступа острой боли в виске. – То, что я хочу вам поручить, дети мои, чрезвычайно опасно. Но я абсолютно уверен – вы сделаете всё, чтобы тот человек, который присоединится к вам в пути, благополучно достиг Кватраны. Потому что этот человек – твой отец, Осмила.
Девушка охнула и побледнела. Динарий растерянно переводил взгляд с жены на отца:
– Но ведь он… Как же вы сумеете…
Грасарий сделал ему знак замолчать и заговорил сам. Он подробно рассказал им, как решил вырвать своего друга из лап Мирцеи. Разве он мог позволить ему погибнуть из-за дикого, надуманного обвинения! Никто из членов Совета ни на мгновение не поверил, что Лея была каким-то образом причастна к смерти своего отца и дяди. Помочь скрыться лекарю – вполне возможно, но если разобраться… какой из Лабуса преступник?! Несчастный упрямец, отказавшийся выполнять бредовый приказ, и загнанный обстоятельствами в угол – да. Но – преступник?! Немногие бы решились поступить так же, но не убивать же их за это.
И то, что сын Главного сигурна по просьбе Леи придумал хитрый план и вызволил лекаря из дворца, утерев при этом нос хвалёной охране Повелителя, в свете отсутствия вины Лабуса тоже нельзя было назвать преступлением. Но кто из отважных, облечённых властью мужчин рискнул бы сказать об этом Мирцее?
Он не стал называть сыну и невестке имена людей, помогавших ему проникнуть в Саркел – мало ли что. Но при первых его слова о том, в каком состоянии он застал своего друга, из глаз Осмилы потекли слёзы. Две ночи назад Грасарий шёл по коридору тюрьмы следом за нёсшим факел стражником. Тот был предупреждён, кого хочет видеть ночной гость, и, ощущая в кармане тяжесть кошеля с золотыми литами, быстро шагал, не оглядываясь и не задавая вопросов. У дверей камеры стражник остановился, погремел в замке ключом и, открыв протяжно заскрипевшую дверь, пробурчал:
– Я тут буду. Стукните, как надумаете обратно…
Сунув в руку визитёра факел, он уселся у стены и приготовился ждать. Грасарий шагнул в комнату, плотно прикрыв за собой дверь – его разговор с Беркостом не предназначался для чужих ушей.
Узник лежал на деревянном топчане, укрытый до подбородка тонким старым одеялом, совершенно не спасавшим от холода. На грубом столе догорала почти оплывшая свеча, лишь слегка разгонявшая царивший здесь мрак.
При виде вошедшего Мустин встрепенулся и попробовал сесть. Со стоном он спусти на пол ноги, и Грасарий ахнул – они страшно распухли и были все в синяках и кровоподтёках. Поймав взгляд друга, Беркост ухмыльнулся и вытащил из-под одеяла свои руки. Пальцы посинели и напоминали колбаски.
– Твоя родственница основательно взялась за дело. Правда, Гентоп первые три дня ещё пытался по-хорошему уговорить меня сознаться во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. – Узник поморщился. – Но потом до него дошло, что я этого делать не собираюсь, и наш законник начал потихоньку свирепеть. Оказывается, наши палачи не зря жалованье получают…
Улыбка криво скользнула по его лицу. Грасарий подскочил к другу и помог снова улечься, повыше взбив тощую подушку.
– Все их обвинения – полнейший бред. Любому тупице понятно…
– Рад слышать, что ты так считаешь. Правда, мне от этого не легче. Логика Мирцеи проста – во всех последних бедах Нумерии должен быть кто-то виноват. Сама она, естественно, чиста и непорочна. Но есть вполне приличная парочка козлов отпущения. И лучше, пусть это буду я, чем мой сын…
– Неужели, ты и вправду считаешь, что, угробив тебя, эта гахарская ведьма успокоится? Как только соглядатаи разнюхают, где они скрываются, за их жизни никто не даст и коровьей лепёшки.
– Это меня больше всего и гнетёт… Если бы только я мог оказаться на свободе… – Беркост пристально посмотрел в глаза другу. – Но, нет… это безумно опасно, друг мой. Одно неверное слово, и эта тварь с превеликим удовольствием отправит и тебя в камеру по соседству.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
