– Хм, это может случиться в любой момент. И совершенно не важно, сделаю я при этом что-нибудь или нет. Я с каждым днём всё острей чувствую, как над моей семьёй сгущаются тучи. А если гром грянет, вряд ли кто-то сумеет уцелеть. Но в твоих силах мне помочь, если ты будешь живым и на свободе, а не унылым мертвяком под холмиком в долине Туманов…
Узник невесело улыбнулся. Грасарий прав, но и риск слишком велик. Кивнув, чтобы друг подсел ближе, Мустин рассказал ему свой план, возникший в его голове за эти долгие бессонные ночи. Ещё какое-то время они обсуждали детали, потом Грасарий встал и опустил руку на плечо товарища:
– Я не прощаюсь. Надеюсь, что Боги на нашей стороне, и они не допустят твоей гибели. Всё будет сделано так, как ты сказал. Единственное, о чём я прошу, не вздумай умереть… на самом деле.
Лёгкая улыбка скользнула по исхудавшему лицу пленника, и он едва слышно прошептал:
– Не дождётесь…
Задумка Мустина была проста и сложна одновременно. В ту ночь, когда ожидался большой прилив, два стражника Саркела, которые были в неоплатном долгу перед бывшим помощником сигурна Орисом Кирваном, поменяют местами Главного сигурна с одним из узников верхнего этажа, похожим на Мустина комплекцией.
Утром, когда вода сделает своё дело и вернётся обратно в море, они переоденут утопленника в одежду Беркоста и вызовут на опознание лекаря из дворца. Так как Манук терпеть не мог таких процедур, он обычно отправлял в тюрьму когото из помощников, чаще всего Бисара. Но если приходил сам, то никогда не притрагивался к трупу, зажимая свой нос надушенным платком. В лучшем случае, пинал мертвеца ногой.
Как только лекарь удостоверится, что сигурн мёртв (уговорить Бисара в очевидности этого факта, если у того и возникнут какие-то сомнения, Грасарий вызвался сам лично), труп несчастного снова переоденут и водворят в его бывшую камеру, а живого Беркоста завернут в холстину и на повозке вывезут хоронить. И где-нибудь в тихом месте эту повозку уже будет ждать другая, которая и доставит сигурна на постоялый двор в Шанте.
Чтобы бегство осталось незамеченным, многострадальному трупу предстояло ещё раз поучаствовать в деле. Стражники подвесят его в камере и ближе к обеду «найдут» самоубийцу, не выдержавшего мук совести и суровости заключения. И вряд ли Манук удостоит эту жалкую дохлятину большим вниманием, чем некогда всесильного Мустина Беркоста.
Осмила уже не плакала, внимательно слушая свёкра.
– А в «Белой розе» люди надёжные? – Её голос дрогнул от волнения.
Грасарий кивнул. Хозяин «Розы» получил этот постоялый двор лично от него за верную службу, когда был тяжело ранен, защищая своего господина от банды разбойников. На этого человека можно было положиться.
– Я вызвал его сюда, и завтра мы с ним всё обсудим. По всем расчётам, это произойдёт через пять дней, но прилив штука капризная. Поэтому вы отправитесь заранее, поселитесь в Шанте и не станете особо скрывать, что надолго застряли в пути из-за того, что молодой жене внезапно стало плохо. Так что, Осмила, дорогая, придумай, какую болезнь ты будешь изображать, чтобы никто из посторонних ничего не заподозрил.
Рустий
Он скучал. То, что ещё вчера казалось смешным, интересным или просто забавным, сегодня вызывало жуткую скуку и нарастающее в глубине души раздражение. Рустий шёл по дорожке между подстриженными вечнозелёными кустарниками, стараясь ступать так, чтобы песок не скрипел. Лёгкий ветерок разносил по саду насыщенный запах цветущих плодовых деревьев и первых весенних цветов.
Мальчик бесшумно приблизился к склонившемуся над клумбой садовнику. Тот, не замечая его, усердно рыхлил землю под розовым кустом, напевая себе под нос весёлую песенку. Рустий ухмыльнулся, вытащил из воротника длинную булавку и с наслаждением ткнул ею в мягкое место мужчины. От неожиданности тот дёрнулся и свалился прямо на куст, который до этого любовно обхаживал. Выдав изрядную порцию грязных ругательств, садовник с трудом выбрался на дорожку и, обернувшись, так и застыл с открытым ртом.
Рустий с откровенной скукой на лице оглядел онемевшего мужчину, презрительно хмыкнул и, развернувшись, двинулся прочь. Отойдя на несколько шагов, он услышал, как кряхтевший за его спиной садовник тихонько прошипел:
– Урод проклятый…
Рустий замер. Ему льстило, что люди при его появлении вздрагивали, бледнели, теряли присутствие духа и обмирали от страха. Ему даже нравилось, когда он слышал в свой адрес «дьявольское отродье» или «бесовский выродок», – внутри себя он действительно ощущал порой какую-то дьявольскую ненависть ко всему роду человеческому. Но тому, кто посмел упомянуть о его физическом недостатке, он мстил всегда. И жестоко.
Решительно подойдя к застывшему в страхе садовнику, мальчик негромко спросил, растягивая слова:
– Что ты сказал?
Не поднимая глаз, тот едва выдавил затрясшимися губами:
– Ни-ичего, мой господин…
С бурлящей внутри злостью Рустий уставился на покорно стоявшего перед ним мужчину:
– Быстро отвечай мне, тварь!
Садовник потоптался на месте и нехотя произнёс:
– Я сказал, что маленький господин… любит шутить над бедными прислужниками…
Лицо Рустия перекосилось от ярости. Наглая ложь садовника мгновенно привела его в бешенство. Он выхватил из ножен маленькую шпагу, с которой в последнее время не расставался, и резко ткнул ею в пах мужчины. Тот охнул, отпрянул от мальчишки и вытаращил на него округлившиеся от ужаса глаза. На грубой ткани штанов расплывалось красное пятно.
– Когда в следующий раз будешь открывать свой поганый рот, знай, услышу что-то подобное – мигом лишишься яиц! – И Рустий выразительно покрутил концом шпаги.
Оставив садовника зажимать трясущимися руками свою рану, он, вполне довольный собой, отправился к дворцовым воротам. Путь пролегал мимо длинной грядки с ранними цветами, и Рустий шел, с удовольствием срубая своим смертоносным оружием изящные головки разноцветных тюльпанов и нежных нарциссов, раскрывших солнцу лепестки с яркими жёлтыми сердцевинками.
Поднявшись на одну из надвратных башен, он принялся разглядывать бурлившую у его ног Торговую улицу, по которой безостановочно двигались люди, всадники и гружёные повозки. Лавочники надрывали горло, нахваливая свой товар, а уличные музыканты, подыгрывая себе на звучной гитаре, пели какую-то разухабистую песню весьма фривольного содержания, имевшую, судя по взрывам смеха, большой успех.
Попрошайки и мелкие воришки так и шныряли по обеим сторонам улицы в надежде прибрать к рукам чужой дарк. В дверях харчевни «Моя малышка» два довольно пьяных для столь раннего часа мужика что-то настойчиво доказывали друг другу, ухватив собеседника за грудки и распаляясь с каждой минутой всё больше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
