себе мужество туда войти. Сердце у меня колотилось. Я решила двигаться от простого к сложному. Сначала разобрать книжные полки, а уж затем взяться за письменный стол с его многочисленными ящиками, которые всегда оставались для меня недоступными. Что ж, я выяснила, что они не скрывали ни мрачных секретов, ни писем от тайных любовниц (эх, Михаил, за столько лет – ни одной машинисточки для расслабона?). Только две пары часов «Ролекс», которые ты получил в подарок, но не носил, не желая бахвалиться перед окружающими, да выдержки из профессионального дневника, которые ты, по всей видимости, собирал в качестве материала для будущей книги, так и не написанной (между нами говоря, оно и к лучшему).
В нижнем ящике я нашла этот автоответчик. Подключила его к телефонной розетке, и ты своим низким голосом предложил мне оставить сообщение.
Тогда я и поняла, что должна делать. С тех пор я говорю с тобой. Это выглядит нелепо, я понимаю. Разговаривать с механизмом. Разумный человек на такое бы не пошел. Но если последние недели чему-то меня и научили, так это тому, что разумных людей не бывает. Как и разумных поступков. Есть только поступки, которые человек в определенную минуту обязан совершить.
●
Пока я оставляла тебе эти сообщения, я не ждала от тебя ответа, Михаил. Я не верила, что ты подашь мне какой-то знак или явишься мне во сне, чтобы ответить на мои вопросы. Я хотела поговорить с тобой, потому что знала, что скажу тебе только правду. Всю правду. Ничего, кроме правды. И это заставит меня сделать самое трудное: снять с себя все маски и взглянуть на себя со стороны: вот мое лицо, а вот выбор, который я сделала, и последствия этого выбора – как хорошие, так и дурные.
Видишь ли, Зигмунд Фрейд был очень мудрым человеком, но вчера ночью, дочитав последний том из его собрания сочинений и положив его на тумбочку возле кровати, я поняла, что он допустил одну грубую ошибку. В нашей душе нет никаких трех этажей! Они, эти этажи, существуют в пространстве между нами и другими людьми; в промежутке, отделяющем наш рот и ухо человека, которому мы рассказываем свою историю. А если такого человека нет, нет и истории. Если некому открыть свои секреты, не перед кем оживить свои воспоминания и не у кого найти утешение, тогда ты разговариваешь с автоответчиком. Вот так, Михаил. Главное – с кем-то говорить. В обратном случае ты так и не узнаешь, на каком этаже ты обитаешь, и будешь обречен вечно шарить в темноте лестничной клетки в поисках выключателя.
●
Вчера я участвовала в «Марше миллиона» на площади Кикар-а-Медина. В отличие от предыдущей манифестации на эту я поехала на автобусе. На конечной остановке меня встретил велорикша. Это был Ишай, молодой человек, который будет жить со мной в моей новой квартире. Чудесный парень. Учится на юридическом. Мечтает открыть свою контору, специализироваться на экологическом праве и защищать природу от алчных капиталистов. Идеалист. Жутко некрасивый. Тебе бы он понравился.
Нам удалось добраться до улицы Вейцмана, где нас ждали активисты, которым я помогала в последние недели, несколько человек из кампуса психологов и Авнер Ашдот. Мы медленно шли вперед – Авнер не может быстро ходить, – пока не достигли площади. Остановились перед сценой. Не слишком близко, но и не слишком далеко. Дул приятный ветер. Я оделась сообразно обстоятельствам: не как судья, а как женщина, явившаяся на демонстрацию: в просторные легкие брюки и тонкую блузку с небольшим вырезом. На ногах – кроссовки. Я знала, что на этот раз в обморок не упаду, но если, не дай бог, со мной что-нибудь случится, рядом будет Авнер Ашдот. Площадь постепенно заполнялась народом. Участники акции несли огромные растяжки с крупными надписями и маленькие самодельные плакаты. По сторонам от площади, как я заметила, шла обычная жизнь: целовалась парочка, перед банкоматом выстроилась небольшая очередь, упал и заплакал ребенок. Нормальная людская суета. И все же, думала я, не все так просто. Как много здесь тех, кто не желает принимать мир таким, какой он есть, кто верит, что его можно улучшить, и ради этого пришел на площадь. Все-таки это потрясающе.
В десять вечера появились первые ораторы. За ними другие. Одни из них говорили умные вещи, другие – вещи менее умные. Но каждый без исключения говорил искренне.
В перерывах между выступлениями на сцену поднимались незнакомые мне певцы и музыкальные группы. Когда заиграла очередная группа, Авнер Ашдот пригласил меня на танец. Я согласилась. Я очень давно не танцевала на людях. А ведь ты знаешь, как сильно я люблю танцевать. Ноги у Авнера тяжелые, как бревна, поэтому мы отвлеклись от быстрого темпа музыки и танцевали медленный вальс. Посреди площади. Моя голова слегка касалась его груди, его дыхание чуть ласкало мои волосы, и мы кружились, почти не сходя с места.
●
За пару минут до полуночи мы запели государственный гимн. Хором в триста тысяч голосов. Тогда я почувствовала, что нам еще есть на что надеяться. Что, как поется в нашем гимне, «еще не пропала наша надежда».
Я знала, что долго это ощущение не продлится, но на мгновение я за него уцепилась, Михаил. Пусть на мгновение, но оно было моим.
●
Завтра приедут грузчики. Послезавтра утром я впервые проснусь в доме, который не будет нашим домом. В постели, которая не будет нашей постелью.
Думаю, это мое последнее тебе сообщение. Записи я возьму с собой и уберу в дальний ящик. Возможно, когда-нибудь после моей смерти Беньямин найдет их и прослушает.
В субботу мы с Авнером снова едем в Ноит. Ася звонила. Сказала, что малыш по мне скучает. И что Адар не возражает против моего приезда. Во всяком случае, не слишком категорично возражает…
Ты бы наверняка сказал: «Что за спешка? Сначала обживись немного в новой квартире».
Ты бы наверняка сказал, что лучше подождать, пока Адар не пригласит меня по-настоящему. Что не надо никому навязываться. Что это не в наших правилах.
Но отныне, мой любимый, мое счастье и мое несчастье, я больше не следую этим правилам.
У меня теперь свои собственные.
Об авторе
Эшколь Нево родился в 1971 году в Иерусалиме. Он внук третьего по счету премьер-министра Израиля Леви Эшколя, в честь которого и был назван. Изучал психологию в Университете Тель-Авива. Преподает писательское мастерство в Художественной академии
