троих? — удивился Зимин.
Он подолгу читал каждый рапорт, хотя в каждом были одни и те же пяток строчек, как в этом: «Горя желанием нести службу на самом опасном и ответственном участке государственной границы СССР, прошу направить меня для прохождения дальнейшей службы на Дальний Восток. Рядовой Петр Жуков». Отличались рапорта друг от друга только почерками да подписями.
Зимин положил на стол перед собой листы из школьной тетради, на которых еще не установившимися ученическими почерками были написаны эти серьезные рапорта.
— Берите стулья, прошу садиться поближе к столу.
— Мы постоим.
— Просьбу рассматривайте как приказание.
Они сели, смущенные и чуть оробевшие.
— Значит, вы, Анпилогов, считаете, что наш участок границы с капиталистическим государством менее опасный?
— Не стреляют же здесь.
— Не стреляют, говорите? На моем не таком уж большом веку здесь уже дважды стреляли, да еще как стреляли! Не очень-то многим парням из моего поколения довелось остаться в живых. Такими же молодыми, как вы, полегли мои сверстники на этом, по-вашему, безопасном и неответственном участке государственной границы. Что вы скажете на это, рядовой Анпилогов? Молчите, как молчал Жуков? А какое у вас мнение, рядовой Ухов?
И Ухов поднялся, плотный, широкоплечий и низкорослый, заокал по-вологодски:
— Выходит, вроде бы мы не совсем того...
— Правильно, Василий, — рассмеялся Зимин. — Вы действительно не совсем того... Ну, скажем, не совсем продумали... Садитесь-ка оба. Нет, я вас не осуждаю и критиковать не собираюсь. Я даже ваши рапорта могу дальше по команде направить. Но понимаете, дорогие мои, я при этом письменно выражу свое мнение. Догадываетесь, какое?
Троица переглянулась.
— Может, обратно заберем? — спросил Петя Жуков.
— Чего уж тут! Заберем! — в один голос согласились Анпилогов и Ухов.
— Только, товарищ майор, как бы это сказать... — замялся Жуков.
— Чтобы осталось между нами? Так я тебя понял, Петро? Согласен, пусть будет между нами. Хотя в ваших рапортах нет ничего такого, чего можно стесняться. Не все продумали — так это бывает по молодости... Желаю вам хорошей службы и здесь. Не огорчайтесь.
— Есть, товарищ майор, не огорчаться! — весело гаркнули трое и, четко повернувшись и прищелкнув каблуками, вышли из канцелярии.
...А сейчас, серьезные и даже суровые, три друга вместе со всеми слушают боевой приказ лейтенанта Бабкина. Слушают и, наверное, думают: наконец-то вот и наступило оно, настоящее, боевое испытание...
Почти четверо суток, как говорят здесь, жила застава «по обстановке». Каждые из этих суток были напряженными и тянулись бесконечно. В тыловых нарядах, скрытых в укромных местах, надо было сидеть тихо и неподвижно. Уставших солдат одолевала дремота — особенно перед восходом солнца. Нестерпимо хотелось курить, перекинуться словом с напарником. Но все это категорически запрещалось.
«Надо сидеть так тихо и неприметно, чтобы даже зверь и птица тебя не обнаружили», — подчеркивали Зимин и Бабкин на каждом инструктаже.
Вернувшись из наряда, Жуков рассказывал, как подошел к ним с наветренной стороны матерый лось:
— Ну, прямо в пятки сунулся мне своей горбатой мордой. Посопел, посопел, да и отошел. Лениво так отошел, и вроде бы недовольный. Не верите? Честное комсомольское! Ухов был вместе, не даст соврать.
Другая пара рассказывала, что перед самым рассветом огромная сова метрах в двух перед нарядом бесшумно упала на землю. Что поймала ночная хищница — не видели, но отчаянный писк слышали.
На четвертые сутки жизни заставы «по обстановке» из наряда вернулся ефрейтор Киселев — «штрафник», как называли его солдаты, и доложил дежурному, что в районе стыка с правым соседом видел вспышки ракет — сигнал, обозначающий «нарушитель задержан».
Вскоре по приказу из штаба «обстановка» была снята. Сообщив приказ, оперативный дежурный добавил, что нарушитель границы задержан.
Утром, когда Зимин пришел в канцелярию, Бабкин доложил обо всем этом, сказав в заключение, что Казаченко задержан нарядом правого соседа.
Зимин подошел к стене, где висела, всегда прикрытая шторой, схема участка заставы, нетерпеливо отдернул штору в сторону и некоторое время, все мрачнея и мрачнея, смотрел на схему.
— Уж очень ты довольный, Сергей. — Петр Андреевич вздохнул: — Чует мое сердце, нет у нас повода с тобой даже для маленькой радости.
Бабкин насупился:
— Потому что не наш отряд задержал нарушителя?
Петр Андреевич злыми глазами посмотрел на Бабкина, отвернулся к схеме, помолчал и сказал терпеливым учительским голосом:
— Нет, Сережа, соседу я не завидую. Тут не зависть, тут другое: убежден, что именно наш наряд должен был прихватить этого «волосатика».
— Наш наряд? — удивился Бабкин.
— Именно наш. Похоже, что Киселев с напарником чем-то обнаружили себя и спугнули нарушителя. Они спят сейчас?
— Разбудить?
— Не надо. Давай-ка сходим на место, где они службу несли. Прихватим инструктора с собакой, проработаем след нарушителя. А чего ты, собственно, удивляешься? Зачем, дескать, все это?
— Точно!
— Конечно, можно и подождать, когда в штабе закончат допрос нарушителя, и тогда многое прояснится. А можно и самим по горячим следам кое-что установить и кое-какие выводы сделать для пользы службы. Мне, к примеру, очень важно знать, чего это вдруг Казаченко подался к нашему правому соседу? Там, как ты должен помнить, очень неприятная болотинка. Только специально подготовленный и отлично натренированный человек мог выбрать для прорыва через границу такое место. Казаченко к этому числу явно не относится. Кто-то спугнул его у нас. Не лось, конечно, и не барсук. А кто? И как?
Бабкин озадаченно поскреб в затылке:
— Действительно...
Не первый день он знал Зимина, и только по молодости своей мог подумать, что хмурится начальник заставы из-за того, что не наша, а соседняя застава задержала нарушителя. И как это не пришло ему в голову поразмыслить над фактом, вроде бы второстепенным: почему метнулся Казаченко на соседний участок? А поразмыслив, обязательно пришел бы к этим зиминским вопросам, коротким и хлестким: «А кто? И как?» — кто и как спугнул нарушителя...
Только теперь стал доходить до сознания Бабкина истинный смысл слов, которые сказал совсем недавно Петр Андреевич: «Самостоятельности тоже надо учиться, я ведь не всю жизнь буду рядом с тобой». И вот этому надо учиться — зиминскому умению оценивать
