Мы сидели на берегу Байкала – три яблока, выпавшие из одной корзины. Разведенная Лиза с призраком одиночества за плечами, я, живущая на грани разрыва, и Ольга – с попытками в очередной раз изменить свой брак или уже развалить окончательно. Она, как и я, пыталась ответить на вопрос – имеет ли еще шансы на счастье их связь с Серегой? Выбор осложнялся наличием малолетней Дашки, боготворящей папу, и отсутствием работы у Ольги. То есть формально работа у нее была, но зарплата преподавателя позволяла только одно из двух: или снимать квартиру, или питаться только хлебом и водой.
С Серегой они уже расходились и сходились несколько раз, и каждый раз Ольга убеждала себя в своей вине перед мужем и первая делала шаг к примирению. Последующие несколько недель она искренне старалась быть хорошей женой, но все всегда заканчивалось бурной ссорой, чреватой порчей совместного имущества. Причем нельзя было угадать, кто нанесет порчу: однажды Серега со злости на жену сломал собственный плеер, а в другой раз – стул, швырнув его об пол.
Но, несмотря на сходство наших ситуаций и вопросов, в последний ольхонский вечер мы оставили их за занавесом будущего. В день прощания с Байкалом на них было наложено негласное табу: никто не произносил запрета вслух, но все привычные жалобы казались неуместными на фоне очередного долгого расставания.
У последнего вечера был вкуса чая, сдобренного лимоном и медом. Намывшись в бане, пропитавшись жаром горячего дерева, мы сидели в нашем домике в одних майках, обернув головы тюрбанами из полотенец, и пили чай с медовыми пирожными. Если вы только могли бы представить вкус этих пирожных, таких нежных, что их можно сплющить двумя пальцами! Я ни разу не видела в Москве подобных сладостей – круглых, рыжих, с тоненькими прослойками нежного белого крема, обсыпанных пахучей крошкой, которой немедленно покрывается все – рот, руки, рубашка, кровать. Мой первый начальник почему-то называл эти пирожные шанежками.
И вот мы сидели, уминали шанежки и говорили об одиночестве, йоге и магии.
Вечер давно стал ночью. Дети мирно сопели во сне: Дарька – раскинувшись поверх одеяла, Илюша – свернувшись по-щенячьи клубком. От стен домика пахло деревом. От Лизы – ромашковым шампунем, от Ольги – кокосовым кремом. Я чувствовала, как время песочной струей шуршит за окнами домика, и мир покачивается, как огромная лодка, в которой мы плывем к будущему, где нам всем будет лучше, чем в прошлом. Не знаю, откуда взялась у меня эта уверенность в разгар ночи под развалинами моей семейной жизни, в период, когда я плакала куда чаще, чем чистила зубы. Но уверенность в том, что все будет куда лучше, чем раньше, была такой же осязаемой, как вкус чая с чабрецом. Лиза и Ольга чувствовали, похоже, нечто подобное.
– Скажите, а какое у вас сейчас самое главное желание? – вдруг спросила Ольга. – Если бы сейчас Вселенная открыла окно и крикнула: «Проси – получишь!», что бы вы пожелали?
– Только одно желание? – уточнила Лиза.
– Только одно. Как будто звезда падает – больше не успеешь. Самое главное.
– Пусть все будет, как до́лжно, – сказала я.
– Что?..
– Мое желание звучало бы так: «Пусть все будет, как до́лжно», – пояснила я. – Я задала себе твой вопрос – что для меня сейчас самое важное? – и услышала в ответ только эту фразу. Я думаю, бессмысленно указывать Вселенной пути, как сделать нас счастливыми. Ей сверху виднее.
Где-то за пределами нашей лодки ненавязчиво зазвенела гитара.
– Как хорошо, – выдохнула Ольга, опираясь спиной о стену и вытягивая вперед свои тонкие бледные руки. – Неописуемо хорошо. Какие еще могут быть желания, девочки? А ну их всех… в маятник!
Без названия
Москва встретила меня пасмурным небом, заплаканными стеклами автобуса и новым шевелением тоски внутри. Я возвращалась окрепшая, но не знала – надолго ли хватит этой внутренней крепости на московских душевных сквозняках?
Тим не смог меня встретить, но я не чувствовала обиды: скорее, наоборот, в его отсутствии было что-то правильное. Словно я встала на первую ступеньку новой жизни. Я еще не приняла никакого окончательного решения, но чувствовала, что оно подспудно зреет само, не требуя участия моих мыслей.
Добравшись до вокзала, я оставила сумку в камере хранения и поехала сразу на работу. С Тимом мы созвонились и договорились встретиться вечером в метро, чтобы забрать мои вещи и вместе поехать домой.
В одиннадцать вечера я была на «Павелецкой», чувствуя странное сочетание двух видов возбуждения – того, что испытываешь перед свиданием и перед собеседованием на работу. Я стояла на полутемной станции, подслеповато щурясь и вглядываясь в мелькающие фигуры, которых на вокзальных станциях всегда толпы.
Неожиданно чьи-то руки крепко обхватили меня сзади, обняли, стиснули. Я обернулась, и Тим начал целовать меня – страстно, жадно. Внутри меня все заныло от этой голодной ласки – словно мы скакнули на четыре года назад, когда он встречал меня после первого расставания. Тогда, едва я вышла из здания аэропорта, он обнял меня – крепко-крепко – и некоторое время молча стоял, не выпуская. А потом сказал одну-единственную фразу: «Никогда больше не уезжай так надолго!»
Но это была иллюзия. Тот момент остался лежать как засушенный листок на полочке вместе со свадебными фотографиями – такой же прекрасный, но уже не принадлежащий настоящему.
– Соскучился? – спросила я.
Вместо ответа он поцеловал меня в шею. Его руки жадно скользили по моему телу, забираясь под куртку и футболку, стискивая пальцами ткань вместе с кожей. Соскучился и хочет меня – это я чувствовала. Но что дальше?
Пофигистка внутри меня покачала головой – получай удовольствие, мать, и не думай, что будет дальше. Ты это уже и так знаешь.
В тот вечер мы долго занимались любовью – страстно, жадно, как два оголодавших друг без друга возлюбленных, и я – впервые за много недель – наслаждалась близостью с Тимом. Мы почти не говорили, кроме как по дороге домой. Он скупо рассказывал о своей поездке в Одессу, а я – о Байкале, о заземлении, о новом понимании принятия.
Но мы всего лишь откладывали разговор о самом главном, и это было понятно каждому из нас.
Неделю назад, во время телефонного разговора, я сказала Тиму, что чувствую готовность расстаться с ним, но не хочу этого. Сейчас эта фраза уже не ложилась на язык. Я опять не знала, чего хочу и к чему готова – оказавшись рядом, в его объятиях, в нашей общей постели.
Утро вечера мудрее, снова напомнила моя Пофигистка, и я позволила себе просто быть в тот вечер с мужем, наслаждаться ужином, сексом и ощущением возвращения.
Мудрое утро пришло. Погода была сырой и невнятной, как и мое настроение: блеклые тучи ползли по крышам домов, собираясь то ли разразиться дождем, то ли раствориться под напором солнца. Как всегда, окружающая действительность создавала подходящие декорации – иначе и быть не может. Еще одно проявление закона всемирного притяжения.
