На обыденном языке результаты эксперимента объяснялись следующим образом. Когда человека подкупают и при этом взятка мала, он вынужден – раз уж взялся за дело признаться себе, что его “купили по дешевке”. Такое признание снижает его самоуважение и, чтобы избежать этого, он убеждает себя, что поступил так не из-за “жалких денег”, а по искреннему убеждению. Если же сумма велика, он объясняет свое поведение тем, что “никто не отказался бы от такой сделки”. Менять свои действительные взгляды на предмет ему в этом случае не нужно, ибо его поведение откровенно цинично.
Разумеется, социально-психологические эксперименты не могут учесть все многообразие житейских ситуаций. Последующие исследования “вынужденного соучастия” доказали, что сдвиг в установках зависит не только от силы давления, но и от других условий, в частности возможности изменить принятое решение. Если человек, при слабом внешнем давлении, публично связывает себя с чуждым ему мнением, ему трудно оправдать свою беспринципность и остается лишь приспособить свои первоначальные взгляды к публично занятой позиции. Если он может взять свои слова и поступки назад, внутренний конфликт уменьшается. Если же личность вообще не отождествляет себя с совершенным ею поступком (например, если поступок был анонимным, совершен по принуждению или при коллективных решениях, когда мера индивидуальной ответственности не ясна), когнитивного диссонанса может вовсе не быть, и как только внешний нажим ослабевает, человек возвращается к своей первоначальной позиции.
Кроме того, существенно, добивается ли субъект извинения или оправдания. Человек, ищущий извинения, пытается уменьшить меру своей ответственности за происшедшее, отрицая свое участие, ссылаясь на внешнее давление (“Меня заставили”) или на психологические резоны (“Я был не в себе”). Тот, кто хочет оправдать себя, обычно признает свою ответственность, но пытается преуменьшить отрицательные последствия действия (“Ничего страшного не произошло” или “Они это заслужили”). Остается открытым и вопрос, насколько искренни подобные заявления, не рассчитаны ли они на публику и т.д. и т.п. [13]
В плане нашей темы интересны не конкретные эксперименты и их интерпретация в свете той или иной специальной теории сами по себе, а стоящая за ними этико-философская проблема принципиальных границ поведенческого экспериментирования. Социальное поведение всегда включает какие-то элементы “представления”. Но, думая обмануть других, люди очень часто обманывают сами себя, причем весьма трагически. Герой антифашистского романа Клауса Манна “Мефистофель”, по которому венгерскими кинематографистами снят фильм, воображает, что сотрудничество с гитлеровцами откроет перед ним новые творческие возможности и позволит спасти какие-то элементы немецкой культуры. Но это – самообман, за которым неминуемо следует политическое и творческое банкротство. Точно так же и Рыбак из повести Василя Быкова “Сотников” и снятого по этой повести фильма “Восхождение” (режиссер Л.Шепитько), думая, что сумеет перехитрить врагов и спасти жизнь ценой небольших компромиссов, в действительности становится палачом, совершает шаг, откуда пути назад уже нет.
Как же осознать роковую черту, критический рубеж, отделяющий взлет от падения, подлинное значение которого проясняется только постфактум? В одиночку человек еще мог бы уклониться от принятия каких бы то ни было решений. Но человек не один. Ценности, с которыми он отождествляет свое “Я”, неразрывно связаны с существованием какого-то “Мы”. И это одновременно упрощает и усложняет проблему.
Самостоятельность и сопричастность
…Свободная воля и воля, подчиненная нравственным законам, – это одно и то же.
И.Кант
Только в коллективе существуют для каждого индивида средства, дающие ему возможность всестороннего развития своих задатков, и, следовательно, только в коллективе возможна личная свобода.
К.Маркс и Ф.Энгельс
Понятие личности неотделимо от понятий свободы и самостоятельности. Не случайно термины “самоуправление”, “самоопределение”, “саморегуляция” занимают почетное место в науках о человеке. Только в этих процессах, через них и благодаря им формируются и реализуются творческие потенции человека и достигается полнота бытия. Однако в любом языке слова и выражения такого типа тонко нюансируются, вплоть до наделения, казалось бы, сходных по смыслу понятий противоположным ценностным значением: самостоятельность, но не своеволие, самоуважение, но не самодовольство, самолюбие, но не себялюбие, уверенность в себе, но не самоуверенность… Стоит чуть-чуть изменить пропорцию, и положительная черта сразу же становится отрицательной.
Однако дело не только в степени. Самостоятельность, как и свобода, имеет два измерения. Первое, описывающее объективное положение, жизненную ситуацию индивида, подразумевает независимость, свободу от внешнего принуждения и контроля, право и возможность самому принимать решения, руководствоваться в жизни своими собственными стимулами. Второе измерение, относящееся к субъективной реальности, обозначает способность разумно пользоваться своим правом выбора и предполагает целеустремленность, последовательность и волю к достижению. Самостоятельный человек осознает и умеет иерархизировать свои цели, способен успешно контролировать не только внешние обстоятельства, но и собственные порывы.
Люди, воспитанные в духе индивидуализма, понимают самостоятельность внешним образом, сводя ее к противостоянию “Я” и “другие”. Для “человека из подполья” мир распадается на два стана: в одном – “Я”, в другом “они”, то есть все без исключения “другие”, кто бы они ни были [14].
Но даже самый крайний, озлобленный, загнанный в угол индивидуалист принадлежит к каким-то группам и общностям, члены которых для него “Мы”. Как же складываются взаимоотношения “Я” и “Мы”, каковы реальные пределы личной независимости? В западной социальной психологии 50-х годов эта проблема была поставлена весьма абстрактно и жестко, как вопрос о способности или неспособности индивида противостоять групповому давлению, как проблема конформности.
В политическом и моральном смысле слово “конформизм” обозначает сознательное приспособленчество к господствующим вкусам и мнениям, ориентацию на то, чтобы соответствовать какому-то признанному или требуемому стандарту. Социально-психологическое понятие конформности или конформного поведения не имеет выраженного негативно-оценочного характера и обозначает такое поведение, когда в случае расхождения во мнениях между индивидом и группой индивид поддается, уступает групповому нажиму. Противоположное понятие – независимое, самостоятельное поведение, когда индивид сам вырабатывает мнение и отстаивает его перед другими. Эта оппозиция распространяется также и на внутренние свойства личности.
Конформность необходимо отличать от некоторых других похожих на нее явлений. Например, единообразие общественных верований, ценностей и привычек вовсе не обязательно связано с групповым давлением. Выполнение раз личных условностей (например, правил вежливости) также не свидетельствует о конформности: человек может следовать этикету, моде и другим общепринятым условностям и быть вполне независимым в своих суждениях и поведении, а вызывающие манеры нередко прикрывают именно отсутствие внутренней самостоятельности.
Понятие конформности применимо только к определенному способу разрешения конфликта между индивидом и группой. Мера конформности – степень подчинения индивида групповым стандартам и требованиям. Это подчинение может быть чисто внешним: индивид не меняет своих взглядов, но не высказывает их вслух, делая вид, что разделяет позицию группы. В этом случае, как только давление прекращается или как только индивид выходит из-под контроля соответствующей группы, он снова действует в соответствии со своей личной установкой. Гораздо сложнее и глубже “внутренняя конформность”, когда под давлением группы человек меняет свое первоначальное мнение, установку, усваивая точку зрения большинства, причем не в силу убедительности аргументов (их может вообще не быть), а просто из боязни оказаться в изоляции.
Такое же уточнение необходимо и в отношении понятия “независимости”, “независимого субъекта”. Далеко не вся кий, кто в том или другом случае не поддается групповому давлению, может быть назван “независимым”. И в обыденной жизни, и в психологических экспериментах часто встречается явление негативизма – установка действовать и говорить “наоборот”. Это может объясняться враждебным отношением индивида к группе и желанием подчеркнуть свою независимость от нее. Чаще всего за этим скрывается тот факт, что наиболее авторитетной референтной группой для данного индивида является какая-то другая группа, с другими нормами и ценностями. Например, общеизвестный негативизм подростков по отношению к родителям и вообще старшим, будучи одним из способов утверждения своей самостоятельности, сочетается с весьма жесткой конформностью внутри коллектива сверстников. Как бы то ни было, зная ценности, на которые ориентируется группа, можно легко предсказать поведение негативиста (он будет утверждать или делать противоположное), тогда как мнение независимого субъекта из групповой позиции вообще не вытекает, его решение является автономным.
