сводя широко распахнутых глаз с триптиха, молитвенно сложив руки. Привратник Дирк витиевато выбранился, поспешно осенив себя крестом. Кухарка Грета, взвизгнув, спрятала лицо в ладонях.
Довольный Йерун пригласил в мастерскую отца Мартина и вместе с ним нескольких клириков из собора. Если бы заказчики пожелали изменить что-то в триптихе, живописец готов был сделать это тотчас же, на месте.
При виде «Страшного суда» уважаемые клирики ненадолго замерли. Каждый из них побледнел, один, что был помоложе, поспешно зажал рот ладонями, однако сумел сдержаться. Отец Мартин, осенив себя крестом, молча ощупывал триптих глазами и никак не мог остановить взгляд на чем-то одном. Каждая из створок пестрила множеством образов, и каждый образ рассказывал собственную историю. Если бы кто-то вздумал описать каждую из них даже вкратце, фолиант вышел бы толстый и весьма увесистый.
На триптихе работы Мемлинга ад, казалось, умещается с краю. Более того, рай и самая сцена суда, занимавшая среднюю часть триптиха, написанные светло и ярко, как будто вытесняли с триптиха адскую темень. Йерун разделил пространство триптиха между светом и тьмой по-своему. Здесь светлому раю отводилась лишь левая створка, и та не целиком.
В верхней части художник изобразил, как низвергается с небес мятежный Люцифер и примкнувшие к нему ангелы. Проваливаясь вниз сквозь грозно нависшие тучи, сонм небесных изгнанников, гонимых лучами божественного света и грозными воинами-архангелами, на лету чернел, оборачиваясь роем безобразных чудищ. Небесная битва бурлила прямо над цветущим Эдемом. Благие просторы рая здесь не принимали души праведников – вместо этого Йерун изобразил сцены грехопадения и изгнания из рая Адама и Евы. Рай оставался пустым.
На центральной части триптиха художник, следуя традиции, изобразил Иисуса Христа, восседающего на радуге, в окружении апостолов. Но лишь немногие души удостоились Царствия Небесного. Не преисподняя, но райский сад уместился с краю триптиха, и небеса, казалось, закрыты для людей. Багровая с черным адская темень наступала, подобно грозовой туче. Нелегко было разглядеть сквозь нее небесный луч надежды, и светил он лишь немногим.
На правой створке безраздельно властвовали сатанинские силы. Мало того, они уже ворвались на среднюю часть, где едва-едва успели подняться из могил мертвые. Адское полчище заполонило добрых две четверти средней части и уже вовсю творило расправу над грешниками. Хуже того – чудовища вели жизнь, схожую с человеческой, и вовлекали в нее каждого встречного человека. Теперь демоны и монстры не скрывались среди людей – нет, это люди терялись среди массы неописуемых чудовищ, каких, казалось, не могла породить человеческая фантазия. Об их происхождении и смысле оставалось только догадываться, ясно было лишь одно: в мир исторгались едва ли не все мыслимые лики зла, жадные до человеческих страданий. На заднем плане Йерун написал панораму города, охваченного пожаром – этот кошмар, пережитый в юности, оставался с художником до конца его дней.
Отец Мартин первым нарушил молчание.
– Право, мастер Йерун, вы превзошли своих отца и деда. Я видел множество триптихов и фресок с изображением Страшного суда и могу говорить со всей ответственностью. Вам удалось изобразить Страшный суд необычно. Поздравляю вас!
– Однако, минхерт ван Акен, я полагаю, что вы несколько переусердствовали, – проговорил младший из клириков, тот самый, что поначалу сдерживал тошноту.
– В чем же, святой отец?
– В этих чудовищных образинах. Как вы полагаете, уместно ли размещать подобное во храме Божьем?
– Здесь ничего не поделать, – учтиво ответил Йерун. – Страшный суд должен выглядеть страшным.
Просьба гильдии стекольщиков
Нередко случалось, что после еженедельных собраний Братства Богоматери в капелле собора Святого Иоанна члены братства не расходились сразу, но собирались на обед в таверне. Здесь они могли вдоволь поговорить друг с другом, обсудить дела и заказы, а также поделиться новостями. Братство собирало многих уважаемых людей города – были среди них клирики и ученые, врачи и юристы, купцы и мастера ремесленных гильдий. Помимо братства их объединяло учение Нового благочестия.
В тот день на обед пришли мастера хертогенбосской гильдии стекольщиков во главе со своим начальником гильдии – мастером Виллемом Ломбартом. Все они выглядели невеселыми и даже встревоженными.
– Господа. – За обедом мастер Виллем взял слово. – Я понимаю, что слова мои прозвучат странно, однако обстоятельства таковы, что я не могу не произнести их.
– Мы слушаем вас, минхерт Ломбарт, – ответил Адриан Хейнс, чиновник магистрата.
Ломбарт перевел дух – он как будто собирался с силами, готовясь к чему-то тяжелому, – и произнес:
– От лица городской гильдии стекольщиков, избравшей меня своим начальником, я прошу у братства помощи и защиты.
– Кто же смеет грозить вам?
– Увы, господа. Инквизиция.
Среди собравшихся пронесся ропот, каждый требовал пояснить, чем добрые прихожане и почтенные бюргеры могли вызвать недовольство церкви. Ломбарт поднял руку, прося тишины. Он рассказал, как около месяца тому назад гильдию посетили инквизиторы.
– Они говорили обо всем, вроде обычного разговора о жизни и вере. Сначала со мной, позже – с еще тремя мастерами. Нам нечего опасаться обвинений в ереси, мы добрые католики, однако на этом история не закончилась. Они зачастили к нам, стали приходить едва ли не каждую неделю, выбирать для разговора то одного, то другого работника, от ученика до мастера, иных по нескольку раз. А ведь после этого, как известно, последует вызов на церковный суд по обвинению в ереси!
– О чем же они вас расспрашивали?
– Первоначально – о нашем ремесле. Я и другие мастера рассказали им немного, ровно столько, сколько мастер может поведать стороннему человеку, не выдав секретов мастерства. Их, как известно, бережет любая гильдия. Судите сами – лучшие в Европе стекольщики трудятся в Венеции и в Богемии. Венецианцы оберегают свои тайны настолько ревностно, что трудятся на острове, куда всем, кроме их стекольщиков, путь заказан! Чехи, стараясь превзойти венецианцев или хотя бы сравняться с ними в ремесле, многое постигли сами, заодно придумали что-то свое и тоже не спешат разбрасывать свои находки и познания направо и налево. Из нас же их пытались и пытаются вытянуть!
– Вы уверены в этом?
– Сомнений быть не может. Они слишком настойчивы в расспросах, повторяют одно и то же с каждым собеседником – ведь я знаю обо всех разговорах с нашими людьми из первых уст. И всегда записывают то, что услышали. К чести гильдии, наши люди не болтливы и не выдают даже малой толики того, что не следует выдавать.
– Что же было дальше?
– Их посещения продолжились, инквизитор снова наведался ко мне. На этот раз заговорил о вере и, как будто невзначай, об алхимии. И о колдовстве.
За столом сделалось тихо.
