«Неужто не возьмут? А как английский флот, да десант ихний попытку такую осуществит, да с моря нас заблокирует, как защищать будешь?
«А нам осада не страшна, батюшка, провианту и порохового запасу можно на год запастись, а гарнизон в две тысячи человек сможет удерживать форт поболе года.
– Во как ловко придумал! Ну а как связь держать будешь со столицею, ежели такая оказия случиться?
– И это мы предусмотрели, государь. Два форта у нас простреливают всю акваторию так, чтобы ни одно орудие не смогло стрелять по нашим судам, идущим по фарватеру. По форту может быть и смогут, а по фарватеру нет.
– Так кто же такую замечательную фортификацию придумал? Неужто ты сам?
– Да нет батюшка, Ваше Величество, это мы с адмиралом Апраксиным и с Александром Даниловичем вместе изобрели.
– Ай молодца, молодец, что такое изобрёл, и, что не стал заслугу себе одному присваивать. По мужски поступил, по государственному. Завтра принесёшь мне чертежи, вместях покумекаем, есть у меня мыслишка одна… Ну а как успехи у внучка моего, Петра Алексеевича? Как он в математике соображает, проявляет ли усердие, способности?
– Ваше Величество, сей отрок, внук ваш, Пётр Алексеевич, к точным наукам не проявляет большого рвения и интересу. Его боле интересует гистория военная, да французская словесность, философия. Но отрок он не ленивый и задания выполняет исправно, пожаловаться не могу.
– Вот, чем ты мне нравишься, Абраша, так это честностью своей и душою открытой и прямой. Нету в тебе лебезения энтого придворного. Я тобою премного доволен. А сей час иди, иди милый. Что-то я себя опять не хорошо чувствую. Опять боли начинаются. Иди, но завтрова об это самое время, что б был!
Ночь прошла спокойно. К вечеру Амброзини и Блументрост сделали катеризацию и выкачали два литра мочи с гноем и кровью. Запах стоял ужасающий. Но государь почувствовал себя гораздо лучше и спокойно заснул. На ужин дали ему куриного бульону, жар спал, и силы стали возвращаться к Императору.
Наутро затребовал к себе дочь Анну и имел с нею долгую беседу. Анна была его первеницей с Катькой. Красавица, умна, образована и с мужским волевым характером. Если бы он не поспешил обручить её с герцогом Голштинским, быть ей Императрицею! Лизонька, втора дочь Петра, была напротив, нраву легкомысленного, весёлого, одни наряды да кавалеры на уме, нельзя ей державу доверять. Будет державою управлять какой-нибудь фаворит, да всё на балы и развлечения и спустят. Нет, нельзя. Получается западня, некому Россию оставить, коли помру.
К обеду велел позвать Петра Алексеевича, внука своего. Строго спрашивал об учёбе и делах его. Отрока Пётр не очень любил, всё ж Алёшкино блядское семя, но хотел увидеть в нём наследника, того, которому можно Державу передать. Но мал ещё хлопчик, а регентшей-то станет при нём тогда мать его, законная Петрова жена, которая в монастыре ныне обитает. «Ненавижу, гниду, в порошок сотру! Всплыла мысль в мозгу. «И ведь повернут они Россию вспять к Руси, к темноте, к косности…
Внук не очень понравился Петру. Было в нё что-то от Алёшки. Упрямство и лень. Не было прилежания, бойкости ума, какие-то фантазии и мечтательности.
«Как же поступить? – мучительно думал Пётр. – «Ведь не Катьке с Сашкой отдавать Империю? Проворуют ведь всё и пропьют!
После обеда объявился Абрам с чертежами. У Петра мелькнула мысль – «Вот кому надобно было бы бразды передать! Кабы не негра был, да как бы знатного, царского роду был бы по матери, то и разговору бы не было. Честен, умён, образован и отважен. Но сын рабыни, да ещё и негра черномазая… Надо бы его поспрошать об государственном устроении, как он об этом думает, как понимает политес, какое место России он видит в мире цивилизованном?
Абрам показал чертежи. Пётр пристально и азартно их рассматривал. К нему вернулся блеск в глазах, румянец на щеках заиграл. Он сразу понял гениальность замысла укрепления. Действительно выходило, что крепость была неодолима и намертво закрывала подступы к Санкт Петербургу с моря. Но его пытливый ум тут же нашёл недоработку, связанную с тем, что при штурме форта с юга, при высадке десанта, южная часть крепости остаётся отрезанной от её северной части. Он указал на это Абраму. Тот поперхнулся, покраснел, насколько позволял ему цвет его лица.
– Учтём батюшка, вы, Ваше Величество – просто гений.
Пётр самодовольно ухмыльнулся, смахнул чертежи с постели и опять, обессилив от работы, упал на подушки.
– Погоди, Абрам Петрович, хочу с тобою поговорить о политесе, да о Державе нашей. Вот ты пожил за границею долгих 6 годов, воевал в Гишпании, бывал в разных странах, набрался там ума, да премудрости Европейской. Обскажи мне, сердечно только, без этих всяких выкрутасов придворных, а по военному, кратко и прямо. Какою ты видишь Державу нашу промеж Европейских государств? Что нам ещё сделать надобно, что бы с Европою сравняться по богатству устроению жизни да по цивилизованности?
После некоторого молчания, откашлявшись, Абрам медленно начал.
– Я, ты знаешь, батюшка, человек прямой, и всегда говорю, как думаю. Уж не обессудьте меня, Ваше, Величество, ежели что и противу вашего мнения скажу.
– А мне моё мнение, али подобное моему, от тебя слышать и не надобно, я его и так знаю. Хочу знать понимание умных да молодых людей. Им продолжать наше дело. Мы, старики, своё отслужили, плохо ли, хорошо ли, судить нас Гистория будет. А вот вам надо будет достраивать, то, что мы начали. Потому и хочу тебя послушать.
– А с чего начать, батюшка?
– А сначала и начни. Вот, например, ты государь стал, ну, например, так представь.
– А это ж и представить не можно! Как это возможно?!
– Ну допустим, при новом государе стал советник первый, что бы ты ему посоветовал бы? С чего начать ему правление своё?
– Я бы советовал бы ему начать бы вот с чего. Скажите, Ваше Величество, а сколь у нас в Империи нашей народу проживает?
– Двадцать мильёнов. А что?
– А вот и нет, батюшка. Народу проживает в нашей империи сто тысяч, от силы. А остальные – рабы, население. Так вот, население следует исделать народом! Ибо без народа и нету ни Державы, ни Империи.
– Это как – это?
– Ты же батюшка хочешь по правде, от сердца, что бы сказывал?
– Ну да, да говори, ты чёрт, черномазый, не тяни душу-то, а то как приступ опять прихватит и обсказать не успеешь.
– Я вот как, батюшка, думаю, что державы европейские превосходят нас народом. Во Франции сорок мильёнов проживает, и все они люди свободные, рабы у них токмо на плантациях в странах заморских. Вот эти свободные люди державу и образуют. Сколько нужно нам крестьян, что бы 100 пудов зерна получить? Десять. А во Франции два. А у нас земли-то получше ихних будут и поболе. Особливо в Малороссии. А почему? А потому, что там трудятся свободные и грамотные люди, а у нас – рабы.
– Ты хочешь людишек чёрнопашенных от крепости освободить? А кто ж тогда работать будет, и на что дворяне жить будут?
– Я думаю, что людям надо землю дать, да волю, а для нужд государственных с них налог подоходный собирать. Не подушный, а подоходный. Это первое.
– Ну а второе? – Пётр явно озлился, глаза стали маленькими буравчиками, ласковая улыбка сползла с лица – «Ну а второе, что?
– Вторя наша слабость – это продолжение твоей силы. Ты, Ваше Величество, гениальнейший человек. Такие на тысячу лет, может один и рождается. И вся Империя, Держава наша, на тебе одном и держится. Ты ошибся – катастрофа! Тебе же никто не смеет перечить. Негоже тебе, государь во все дела вникать…
– А скажи-ка мне Абрашенька, почему мои подданные, друзья, соратники, все сплошь ворами оказались? Почему так воруют и казнокрадствуют? Самые надёжные, на кого боле всех рассчитывал, самые воры и оказались. Я энтого никак и в толк не возьму, мой ум отказывается этого понимать!
– Про то мне не ведомо. Крадут же везде, и во Франции, и в Гишпании, и в Порте. Я полагаю, что не наедятся в душе слуги твои, что такая жизнь, как сейчас, навсегда будет. Вот и запасаются впрок. А немцы, что на службе у тебя, глядят на Россию, как на жирный дармовой пирог, который надо быстрее съесть, ухватить. Но думаю, что всё идёт от рабства. Ведь если человек свободный, то все богатства ему и принадлежат, как у себя-то красть! Но точно ничего не могу сказать. Но вот я, например, не краду и не мздоимствую, а за других не могу сказать.
Пётр снисходительно улыбнулся и ласково потрепал слабеющей рукою Абрама по щеке.
Поговорили ещё про международную политику, про Европейские дела. Пётр настойчиво выпытывал у Абрама, что он думает о союзниках, бывших и нынешних. Абрам ответствовал, что со времени, как Россия, благодаря гению Государя, стала обладать силою неимоверною, и стала гегемоном на всём Европейском континенте, союзников у России среди великих держав не осталось. Европа убоялась покорителя шведов и ныне строит планы по обузданию российской экспансии. Поэтому де надобно ориентироваться России на малые государства, коие видят в могучей России защиту и покровительство. Особо Абрам напирал на враждебность и коварство британцев, для которых Россия стала главным соперником на континенте.
