он уже стать родителем, чтобы он понял, почему его мама поступила так, как поступила.
Я смогла достаточно отстраниться и согласилась, что встреча с той женщиной может оказаться полезной для моего Джоны. Но моя внутренняя медведица отслеживала любую угрозу, и разуму было трудно с ней спорить. Весь день в понедельник я практически ни о чем не могла думать. Около трех часов мне начали приходить от Джоны его обычные сообщения. «Можно Мэтью прийти к нам? Может ли Блейк переночевать у нас? Можно Девон придет потусоваться?»
Я ответила, что нам сегодня нужно побыть одним – только сегодня. Он тут же спросил:
– Что я сделал?
Это меня рассмешило. Честно говоря, этот ребенок никогда не делал ничего, что могло бы разозлить нас с отцом. Я заверила его, что не случилось ничего страшного. Я просто хотела, чтобы в этот день он пришел домой один. Я рассчитала время и сварила кофе к его приходу (его любимый). Когда он вошел, я спросила:
– Хочешь кофе, милый?
– Просто скажи, что я сделал не так!
Наивная душа.
Я сказала:
– Ну… Помнишь, мы всегда говорили, что поможем тебе найти родную мать, когда тебе исполнится восемнадцать? А что, если она найдет тебя первой?
Я протянула ему свой телефон, чтобы он прочитал сообщение, и этот парень, у которого на каждую ситуацию всегда имелся остроумный ответ, потерял дар речи. Я заверила его, что в этой ситуации нет правильного или неправильного решения. Что бы он ни решил сделать, мы его поддержим на все сто процентов.
Он сказал, что ему нужно обдумать полученную информацию. Это было в понедельник днем. Наша фотосессия была назначена на следующий вечер. Во вторник утром перед школой мы с Джоной коротко поговорили о случившемся, однако он еще не разобрался в своих чувствах. Фотограф ждал нас к восьми. После ужина все трое моих мужчин надели накрахмаленные и отглаженные белые рубашки. Я нарядилась в «маленькое черное платье», и мы отправились в церковь. В последнюю минуту я прихватила со стены гостиной любимую фотографию наших дочек – большой снимок, на котором они сидят босиком на лестнице в саду. Если мы с Дэвидом возьмем это фото в руки, то в кадре окажется вся семья.
Мы пришли в церковь, и мальчики помчались друг за другом по ступенькам, чтобы поиграть в настольный футбол в комнате для молодежи. В течение учебного года они редко видятся друг с другом, так что теперь веселили нас своими выходками весь ужин и всю дорогу до церкви. Наконец настала наша очередь фотографироваться. Мы позвали ребят, и они проскользнули в комнату за нами, все еще толкаясь и шутя по пути.
Когда кто-то заявляет, что с ним говорил Бог, это всегда звучит странно. Мы стояли перед фотографом с нашими мальчиками и портретами наших девочек, и в этот момент я не слышала голоса Бога. Вместо этого Он оставил послание в моем сердце: «Это семья, которую Я выбрал для Джоны, и никто не может ее у него отнять».
Вообще-то мы не собирались усыновлять ребенка и ни разу не обсуждали этот вопрос за все годы нашего брака. Мне было сорок три года, а Дэвиду – пятьдесят три, когда Бог вложил в наши сердца идею об усыновлении. С того момента, как мы сказали «да», все пошло по наилучшему сценарию. Бог подарил нам прекрасного, здорового мальчика, похожего на своих сестер и отца. Мы – музыкальная семья, и Джона пришел к нам с природными музыкальными способностями.
Наше усыновление было одним из самых успешных в местной системе патронатного воспитания. Джона был здоровым, счастливым, ярким, восхитительным младенцем, ребенком и подростком. Всю жизнь я говорю ему:
– Ты был моим ребенком еще до сотворения мира. Просто Он подарил мне тебя немного иначе, чем твоих брата и сестер.
Джона – наш сын, потому что Бог так решил. И ничто из того, что будет происходить дальше, не изменит такого расклада.
Мими Гринвуд Найт
Что мне подарили на день рождения
Трудные дни – самые лучшие, потому что именно в такие дни рождаются герои.
Гэбби Дуглас
– Папа и Уэс будут тут, когда я проснусь? А если их не будет дома, они позвонят? Ты не знаешь, они не едут сейчас домой?
В детстве я имела привычку беспокоиться о местонахождении любимых людей. Когда папа и мой старший брат уехали за пределы штата на выставку овец, я скучала по ним и хотела, чтобы они вернулись домой до того, как я лягу спать. Я знала, что это невозможно – мама весь день повторяла мне, что они приедут очень поздно.
Мама терпеливо напоминала:
– Ты увидишь их утром, когда проснешься. Завтра ты проведешь весь день с папой и Уэсом. Я же говорила тебе, что они в дороге и будут дома после полуночи. Папа позвонит, если что-то изменится.
Она наверняка знала, что в нашу сторону идут сильные грозы, но не показывала мне своего волнения. В ту ночь я уснула в родительской кровати, заняв место отца. На следующий день у меня был день рождения – мне исполнялось десять лет. Однако мама разбудила меня задолго до рассвета.
– Лия, милая, – сказала она. – Надо вставать. Собирается гроза, и нам нужно спуститься вниз.
Она помогла мне вылезти из кровати, и я услышала, как завывает ветер и дождь бьет в окно спальни. Мама вручила мне одеяло и повела в коридор. Она явно торопилась.
Папа и Уэс уже вернулись домой, и мама, взяв за руку, повела меня будить брата. Было темно, электричество отключилось.
– Где папа? Дождь идет. Кто-то должен закрыть амбар, – едва проснувшись, сказал Уэс.
Он всегда думает о ферме и овцах.
Мама ответила, что папа закрывает двери снаружи и скоро вернется.
Мы осторожно спустились по лестнице в подвал. Мама заставила нас пройти в середину комнаты, где не было окон. Укутав нас в одеяла и прижав к себе на мгновение, она вернулась к лестничной двери, чтобы взять телефон и фонарики. Я не забуду, как нам в лицо ударил поток воздуха, когда она открыла дверь. Ветер грохотал, как товарный поезд. Мама тихонько прошептала: «О, Боже».
– Я сейчас вернусь, – бросила она через плечо.
Мы с братом сидели как истуканы в холодной тишине сырого подвала. Боясь говорить, мы думали об одном и том же: «Где же папа?» Ветер снаружи был настолько силен, что даже в подвале чувствовались его удары. Потом
