Далее, читая поразительное заявление, что наследники Бога также являются сонаследниками Христу, мы вспоминаем, как молился Иисус о тех, кто соединился с Ним, чтобы они увидели славу Его и Его любовь (Ин. 17:24 и дал.). И хотя все это пока в будущем, наше наследие обеспечено, потому что Сам Святой Дух есть его первый плод (23), который гарантирует, что жатва придет в свое время. Значит, Тот же присутствующий в нас Дух, Который свидетельствует нам, что мы — дети Бога, свидетельствует нам и о том, что мы — Его наследники.
Есть здесь, однако, один нюанс: «Если же мы действительно разделяем Его страдания, то разделим и Его славу»[450]. Священное Писание особо выделяет этот тезис, что страдание есть путь, ведущий к славе. Так было и с Мессией: «Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою?» (Лк. 24:26; ср.: Мк. 8:31). Это относится и ко всему мессианскому сообществу (5:2 и дал.). Апостол Петр говорит об этом так же ясно, как и Павел: «Но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете» (1 Пет. 4:13). Поскольку суть следования за Христом в единении с Ним, то это значит, что мы соединяемся с Ним и в страданиях, и в славе.
Я не чувствую себя вправе оставить эти стихи без комментария доктора Мартина Ллойд–Джонса. Он посвятил четыре главы[451] фразе вы приняаи Духа усыновления (15) и еще восемь глав [452] — фразе Дух свидетельствует (16). Следуя за Томасом Гудвином и другими пуританами, он рассматривал первое выражение как «чрезвычайно специфичную форму или вид уверенности»[453], уверенности скорее эмоциональной, чем интеллектуальной, следующей за обращением и хотя не влияющей на спасение, но передающей глубокое чувство надежности любви Отца. Таким же образом он трактует свидетельство Духа (идентифицируя его с «крещением» и «печатью» Духа), которое он называет явным и захватывающим все существо человека, вселяющим в него «абсолютную уверенность»[454].
«Это высшая возможная форма уверенности; нет ничего превосходящего ее. Это кульминация, зенит уверенности в спасении»3. И хотя «не стоит стандартизировать личный опыт»[455], поскольку он весьма разнообразен, тем не менее, непосредственная и суверенная работа Святого Духа — непредсказуемая, неуправляемая и незабываемая — даровать возвышенную любовь к Богу, невыразимую радость и неограничиваемую ничем свободу свидетельствовать об этом другим. Доктор Ллойд–Джонс подтверждает свои мысли рядом выразительных исторических иллюстраций. Несмотря на то что они взяты из проповеднического опыта различных конфессий, все они демонстрируют «необычное и любопытное единодушие»[456].
У меня нет основания сомневаться в подлинности описанных свидетельств. Не сомневаюсь я также и в том, что многие христиане имеют подобные глубокие переживания от встречи с Богом и сегодня. И в наше время продолжает действовать Дух усыновления (15) и Его внутреннее свидетельство (16), придавая нам уверенность. Меня беспокоит следующая проблема: верно ли интерпретируются библейские тексты. Создается тяжелое впечатление, будто личный опыт переживаний определяет нынче положение дел. Естественно, что при чтении Послания к Римлянам 8:14–17, как правило, появляется впечатление, будто все верующие «водимы Духом Божьим» (14), «приняли Духа усыновления» (15, ПАБ) и взывают «Авва, Отче», поскольку Сам Дух свидетельствует им, что они — дети Божьи (16) и, следовательно, — также Его наследники (17). В этих четырех стихах нет никакого намека на какой–то особый, явный или заполняющий все существо опыт переживаний, которого следует взыскать всем, хотя он дается лишь некоторым. Напротив, весь отрывок говорит именно о том, что дано всем верующим. Хотя степень интенсивности переживаний может быть у всех разной, однако всем, в ком присутствует Дух (9), даровано также Его свидетельство (15–16).
Оглядываясь назад, на первую половину главы 8, мы видим, насколько многочисленны виды служений Святого Духа. Он освободил нас от власти закона (2), в то же время придав нам силы для исполнения Его требований (4). Мы теперь каждый день живем согласно Духу, концентрируя свой разум на Его желаниях (5). Он живет в нас (9), дает жизнь нашему духу (10) и однажды даст жизнь нашим телам (11). Его присутствие обязывает нас идти Его путем (12), Его сила помогает нам умерщвлять нечестивые дела нашей плоти (13). Он ведет нас как детей Божьих (14) и свидетельствует нашему духу о том, кто мы есть (15–16). Сам Он есть первый плод нашего славного наследия (17—23). Именно в этом понимании присутствия Духа и заключается фундаментальное различие между главами 7 и 8 Послания к Римлянам.
2. Слава детей Божьих (18–27)
Здесь Павел переходит от анализа современного служения Божьего Духа к будущей славе детей Божьих, первым гыодом (23) которой действительно является Святой Дух[457]. Это непосредственно связано с темой нашего участия в страданиях и славе Христа в стихе 17. Тема «страданий и славы» проходит через весь этот раздел — сначала страдания и слава Божьего творения (19— 22), а затем — страдания и слава Божьих детей (23–27). В связи с этим необходимо очертить четыре сходных момента.
Первое. Страдание и слава неразрывны. Так было в жизни Христа, так происходит и сейчас в жизни Его народа (17). Только после кратковременного страдания нашего мы войдем в вечную славу.., во Христе Иисусе, к которой Он призвал нас (1 Пет. 5:10). Значит, страдание и слава обручены; они не могут быть разведены; они спаяны в одно целое.
Второе. Страдание и слава символизируют два этапа или две эры. Контраст между этой эрой и эрой грядущей, то есть между настоящим и будущим, тем, что уже есть, и тем, что грядет, этот контраст очень тонко передан двумя словами: pathemata (страдания) и doxa (слава). Более того, «страдания» включают в себя не только противоборство этому миру, но и всю бренность человеческой природы, физическую и моральную, обусловленную нашим временным, полуспасенным состоянием. «Слава» же — это невыразимое величие Бога — вечное, бессмертное и несокрушимое. Однажды оно «откроется» (18). Великолепие славы Божьей будет явлено «для нас» (ПНВ), потому что мы увидим ее, и «в нас», потому что мы разделим ее и будем изменены ею (2 Фес. 1:10). Она также «сохраняется для нас» (ПАБ), хотя наша будущая природа в точности «еще не открылась» (1 Ин. 3:2).
Третье. Нельзя сопоставлять страдания и славу. Ибо думаю, — пишет Павел, выражая свое «твердое убеждение, основанное на глубоком размышлении над сутью Благой вести»[458], — что нынешние временные страдания (или буквально: страдания, которые мы имеем в этом веке), как бы ни были они велики (о чем Павел хорошо знает из собственного опыта), …ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас (18). «Страдания» и «слава» неразделимы, потому что первое — путь ко второму (см.: стих 17), но они несопоставимы, ибо они противоположны. В одном из своих ранних Посланий Павел дал им оценку в терминологии «веса». Наши настоящие невзгоды, заявлял он, «легки и кратковременны», но грядущая слава есть слава «вечная» и «намного перевешивает всех их» (2 Кор. 4:17)[459]. Великолепие и богатство славы Бога, которые откроются, намного превосходят боль наших страданий.
Четвертое. Страдание и слава имеют прямое отношение к Божьему творению и к детям Божьим. Теперь Павел говорит с позиции вечности. Скорби и слава прежнего творения (материального мирового порядка) и нового (народа, принадлежащего Богу) неразрывно связаны. Оба творения в настоящем страдают и стенают; оба будут освобождены вместе. Как природа разделила проклятие (Быт. 3:7 и дал.) и сейчас разделяет скорбь и боль, так они разделят и славу. Поэтому «творение с огромным нетерпением ожидает явления сынов Божьих» (19)[460]. Выражение «огромное нетерпение» — это перевод слова apokaradokia, которое является производным от кага, что значит «голова», то есть буквальный перевод слов Павла таков: «ожидать с головой, поднятой кверху, и глазами, устремленными в ту точку на горизонте, из которой ожидаемый объект должен появиться»[461]. Или здесь рисуется образ человека, стоящего «на цыпочках» (ДБФ), «вытянувшего шею и наклонившегося вперед»[462] в попытках увидеть что–то. То, чего жаждет творение, — это откровение детей Божьих, то есть раскрытие их сущности с одной стороны, и облечение в славу — с другой. Это явление будет сигналом к обновлению всего творения.
Но что стоит за термином «творение» (he ktisis), встречающимся четыре раза в стихах 19–22? ПАБ дает свой перевод: «сотворенная Вселенная», что производит впечатление анахронизма, поскольку Павел не имел понятия о галактиках. Внимание его было сфокусировано на Земле как сцене, на которой разыгрывается драма грехопадения и искупления. Под «творением» он, возможно, подразумевал «Землю со всем ее содержимым, одушевленным и неодушевленным миром, кроме человека» [463] или «тотальную совокупность всей подчиненной человеку природы»[464].
