Купец уставился на Усерхета;
– Ну?
– Все очень верно.
– Уверен?
– Вполне. Уверен, потому что это так. Неиначе. Доверенные люди мне сказали: его величество – золото – среди хрупких горшков. Иметь дело с горшками плохо. Горшки бьются на суше или тонут в воде. Нафтита не просто жена. И Кийа не просто наложница сженской половины дворца. Это две силы. Противоборствующие. Значит, насчет воза – все правильно. От слова до слова. От начала и до конца.
– И я так думаю, Усерхет. Я тут тоже нюхал. Подобно неутомимой крысе. Мы с тобою одного мнения. Не так ли?
– Истинно, Тахура!
– Вот еще одно место в письме, которое я хотел бы прочесть тебе. Слушай, Усерхет: «Я предлагал свой товар многим немху. Но они отказались покупать. Не потому, что цена дорога. А потому, что нету у них золота. Один дебен – это состояние. Так живут немху. Они просили отдать товар с тем, что заплатят за него в будущем году. Но я не согласился». Что скажешь, Усерхет?
– Скажу, что и это правда. Потому что немху уже голодают. Обещанное фараоном не выполнено. Его величество уже повернулся к ним задом.
Купец был рад: хорошо, что у них одинаковые мнения. Это очень хорошо! Ибо его величество Суппилулиуме имеет здесь и глаза и уши. Много глаз и ушей! И он будет слагать все услышанное от Тахуры и слышанное от других, имен которых купец не знает и никогда не узнает…
– А теперь скажи мне, Усерхет: вот письмо досталось писцам фараона.
– Так что же?
– Что скажут писцы?
– Они прочтут твое письмо.
– Это верно.
– Они скажут: вот купец, преданный торговым делам. Что еще скажут?
– Не знаю.
– А больше и ничего, Тахура! – Усерхет приложил ладони ко лбу, точно голова пылала от жара. Помедлил и сказал. – Я бы добавил нечто…
И замолчал. Купец не стал торопить его. Налил себе прохладной воды и прополоскал горло. Еще раз налил и снова прополоскал.
– Холодная вода полезна, – сказал он.
Усерхет продолжал молчать.
– Могу приписать, Усерхет. На свитке есть место.
– Да, да, Тахура…
И опять замолчал.
«…Этот лавочник умен. В Хаттушаше умеют находить людей. Неглупых. Преданных за большие деньги. Лавка приносит меньше прибыли Усерхету, чем золото, текущее к нему из Хаттушаша. Его величество Суппилулиуме не скупится на золото, если оно идет на пользу ему. Усерхет, несомненно, весьма умный и полезный человек…»
– Тахура, – проговорил лавочник, словно только что пробудился от глубокого сна. – Хочу посоветовать нечто. Если будешь согласен, то сделаешь приписку. А если нет, то скажешь мне об этом.
Купец кивнул в знак согласия.
– Если, прочитав твое письмо, его величество в Хаттушаше спросит: «А что случится с Кеми, если боги призовут к себе его фараона? Кто станет у кормила великого Кеми?» – что ответишь, Тахура?
Купец был поставлен в затруднительное положение…
«…Этот лавочник далеко смотрит. У него не глаза, а магические стекла, которые выплавляются в Джахи и способны показывать и увеличивать малозаметные вещи. Он прав, он трижды прав, этот лавочник!..»
– Усерхет, если предложишь ответ на этот вопрос, – я тотчас же припишу его.
Купец развернул свиток, достал с полочки чернильный прибор, заключенный в пенал из черного дерева. Лавочник сказал:
– Кийа объявлена соправительницей. Ты это знаешь, Тахура. Когда умирает правитель – случается многое. Часто – самое непредвиденное. Вместо подготовленного заранее правителя приходит другой. Царица Хатшепсут наследовала престол своего супруга. А как будет с Кийей?
Купец пожал плечами.
– Поэтому, Тахура, надо предусмотреть нечто. Что именно?.. Допустим, не Кийа. Так кто же? – Лавочник загнул большой палец на левой руке. – Первое: Семнех-ке-рэ может сесть на престол. Вполне может. Ну, а если не Семнех-ке-рэ? Кто же, если не он? Принц Тутанхатон? Возможно! Вот теперь и суди: Кийа, Семнех-ке-рэ, Тутанхатон… Я бы сказал так: эта женщина посильнее обоих мужчин. Я бы сказал больше: боги ошиблись, создав Кийю женщиной, а этих двух – мужчинами. Следовало бы – наоборот.
– Твоя мысль мне по душе, Усерхет.
И Тахура без дальних слов сделал в своем письме такую приписку:
«Купец, давший обещание купить все масло для умащения, сказал: „Если почему-либо я не куплю масло, то обяжу купить его своих помощников. Или жену, которая ведает моим хозяйством, или моих двух близких родственников. Они, правда, молоды, неопытны еще, однако надеюсь, что товар понравится и им“.
– Настоящий муж должен все предусмотреть, – сказал Тахура, довольный припиской. Потирая от удовольствия руки, он шумно прополоскал горло.
Лавочник молчал. Морщил лоб сверх меры: как всегда, Усерхет много и напряженно думал…
«Как в гробнице»
Его высочество Семнех-ке-рэ осторожно приоткрыл дверь. Комната казалась пустою. Было сумеречно в ней, неуютно. И он собирался было прикрыть дверь. Но его позвали. Это был ее голос.
Семнех-ке-рэ не сразу приметил Нефертити. Она сидела в углу. На высокой скамье. Ровная. Как на троне.
– Ты один? – спросила Нефертити.
– Один.
– А где Меритатон?
– У себя. Отдыхает. Как чувствуешь себя, твое величество?
– Я? – Нефертити скрестила руки на груди. Эдак энергично. – Откровенно?
– Если это не тяжело для твоего сердца.
– Как в гробнице, милый Семнех-ке-рэ.
– Как в гробнице? – повторил он. Он казался грустным, усталым, растерянным.
– Да.
Он не знал, что и сказать. Почему же как в гробнице? Живой человек никогда не должен закапывать себя прежде времени. Это только на радость врагам…
– Кому, Семнех-ке-рэ? Врагам?
– Да. Врагам.
– А где они?
Его высочество еще больше смутился. Теперь он в полумраке разглядел все: ее, высокий стул со спинкой, скамьи и погасшие светильники из алебастра. В маленькие, расположенные чуть ли не под потолком окна пробивался сине-фиолетовый вечерний свет. Точнее, это было небо сине-фиолетового цвета. А еще точнее – куски неба. По размеру окон, коих было три. Каждое окно – квадратное: три локтя на три.
Семнех-ке-рэ присел на скамью. Слева от ее величества. И он ответил на ее вопрос:
– Враги – это вчерашние друзья.
Она была бледная. Сосредоточенная. И бесконечно усталая. Будто долго-долго болела лихорадкой. Страшной и цепкой лихорадкой, которая выжимает из человека последние соки. Увы! – она осунулась, хотя и сохраняла прежнюю осанку. И даже состарилась. О, бог великий и милосердный, прекрасная Нефертити состарилась! Как не идет к ней это страшное слово! Состарилась за какой-нибудь месяц!
– Ты это хорошо сказал, Семнех-ке-рэ. Врагов надо искать среди близких друзей. Такова правда о власть предержащих. Разве может сделаться твоим кровным врагом какой-нибудь житель Та-Нетер или кто-нибудь из шарданов? Твои первые враги – твои помощники. Ежедневно принимающие пищу вместе с тобой и готовые на лесть сотни раз на день. Вот где надо врагов искать! Даже хетты ни причем! Разве они заперли меня в этих холодных покоях? Разве враги мои пришли из Митанни или Ретену? Или из Вавилона? Арамейцы – враги? Ливийцы или эфиопы?
Семнех-ке-рэ съежился. И шея его ушла куда-то в грудь. Великаном, правда, никогда не был. А тут он стал совсем небольшим. Маленьким. Малюсеньким.
– Как чувствуешь себя? – спросила Нефертити. – Я не видела тебя целых две недели.
– Плохо, – признался он.
– Почему плохо?
– А почему должно быть хорошо? Разве есть основания для радостей? Я не могу видеть эту женщину. А приходится!
Нефертити вздохнула:
– Я ей не завидую.
– У тебя душа тонкая и благородная.
– Нет.
– Что – нет?
– Не в душе дело. Я просто кое-чему научилась. Нагляделась. Кое-что уразумела. Наше счастье, что мы, люди, можем кое-чему поучиться. В отличие от холодных камней. И сказать по правде, мне даже жаль не себя. Даже совсем не жаль! Но дело великое, которому отдала бы жизнь, будет ли жить?
Она приподнялась на руках. Подалась вперед, готовая совершить прыжок. Подобно серне.
Семнех-ке-рэ не мог ответить односложно – «да» или «нет». Дело зависит от людей. Люди зависят от смерти. Их время строго отмерено. И человек во времени – как цыпленок в скорлупе: за грань не перешагнуть!
Она подняла правую руку. И решительно возразила:
– Я не говорю о маленьком, личном деле. Но о деле, которое в сердце многих. Которое ведет страну. Куда? По определенному избранному пути. Если этот путь зависит только от одного человека, от одной жизни, от количества дней его жизни, – значит, дело его маленькое, других мало касающееся. Скажи мне: права я или нет?
Семнех-ке-рэ и тут не мог ответить односложно – «да» или «нет». Это очень сложный вопрос. Можно сказать, запутанный. Мало, чтобы за тобою шли тысячи и тысячи с открытыми глазами и сердцами. Но и враги твои должны быть бессильными. Не потому, что их мало. Или оттого, что они подавлены. Или стерты в порошок. Или загнаны в пустыни. Или зарыты живьем в землю. Где-нибудь на границе с Эфиопией. Враги должны обессилеть. Сами по себе. Обессилеть оттого, что им нечего противопоставить тебе, твоим мыслям, твоим действиям, твоей мудрости.
